Три бульвара: мой анабасис, 20.00-21.00
На почтамт успел. Хоть жизнь дала крюк, и я побывал еще в школе 661 на Покровке, не знав еще полчаса назад о ее существовании. Немудрено, ведь именно там стоит мусорный контейнер со словом УСПЕХ, который я, грохоча, перетащил в собственный двор неделю назад. Просто симпатичненькая в клетчатых штанах спросила меня на углу с Мясницкой о дороге в тот самый момент, как я собрался предложить ей свое корыстное знание местности. Школу нашли, надеюсь, ее собеседование в 25 кабинете у Ольги Ивановны пройдет успешно. Аммосов заключил бы, пришло мне в несторожную голову, когда я пропустил ее в дверь школы, что она крайняя республиканка и по ночам жжот негров в кукурузных полях с подругами, такими же худышками и тоже изучающими английский язык. Немолодой охранник в фойе, когда я один спустился по широкой лестнице, теннисной ракеткой отбивал от пола быстрый, мохнатый от скорости, желтый мяч. Снаружи – что за разлинованный плац тут такой? – опять рванулся в ноздри горький воздух осени, и опять нахлынул сенсорный голод, который заставляет как-то хватать действительность, запихивать, непрожевывая, в себя мир, состоящий из арки, неба, заборов, всего того, что я так и не смог переварить, и чем нельзя насытиться, а можно только набить глаза. У японских Сушей, как и в прошлую зиму, народ абы как бросает свои гелендевагены, и оранжевые жрецы вагоновожатые, спустившись, уговаривают зеркальных бегемотов прижать уши. ...Лень искать сейчас тот свой пост, где мы с мужиками оттаскивали Вектру на тротуар – а ведь, пожалуй, уже тогда мне хотелось стать циркульмейстером ложи дер_гутен_меншен! Трамвай тронулся, и какой-то зевака, стоя на рельсах, с мрачным обод(одоб)рением кивает вагоновожатому - рулевой же трамвая медлит, опасаясь, верно, что мужик в черном кивает мгновению классовой справедливости, а не эпохе свободы перемещения. А вот и ЛДПРовский уазик тут же стоит в пробке, набитый радостным народом. Рядом с посмеивающимся изможденным водителем хохочет огромная баба в дерматиновом пальте и сумками на коленях,- наверняка бывшая коммунарка,- на задних сидениях неостановимо травит неслышимый снаружи анекдот товарищ по партии, его и без того оживленное лицо подсвечено стоп-сигналами соседнего Рено, и, в общем, не хочется, чтобы эти жарко надышанные изнутри стекла когда-нибудь распахнулись и выпустили этот спертый жар в мир, пусть уж лучше он мерзнет дальше. А в Рено одиноко сидит робот нового времени, непрозрачный стриженый субъект в галстуке, печально глядит сквозь лобовое стекло и сжимает руль обеими руками, словно бы этот преувеличенный контроль над машиной приближал момент ее будущего продвижения. Все стоит сколько хватает взгляда. Люди, окруженные жестяными коробочками, комфортно замерли, устроив себе самим затор своим же комфортом. Только хвостики вьются из выхлопных труб белыми мочалочками. «Опаздываю, тут пробка жуткая», произнесла в трубку девушка в модном, когда я ее обгонял. Невольно обернулся: на продрогшем изящном лице не было ни тени стыда – и впрямь, ведь она не лгала. На примыкании Архангельского переулка к молодой парочке приставал экстравагантный старик – сказывалась уже близость Главпочтамта – и чутьем профессионального дервиша мгновенно заметив мой интерес, возопил, продолжая какую-то свою мысль, прибавив громкости: «Смерть ждет всех!» - на что я машинально ответил ему «О да!» и так же автоматически, как всегда, не поверив про себя в эту сомнительную со времен грамматики Смирницкого истину. Парочка, бредущая, небось, из ОГов, не знала, как ей отделаться от нежеланного вестника – но я не помог им, я отвлекся видом девушки, во всем черном, торжественно несущей перед собой, как торт или свежевылепленный кирпич, издырявленную коробку из-под обуви. «Тоже небось черный!», сказал я ей в том сослагательном пространстве, где я сразу придумываю остроумные зачины, и она кратко ответила на мой туповатый вопрос: «А там кто?» честным «котенок». И вот уже метро, почтамт, котенок невыясненного окраса уплывает в ковчеге к Грибоедову, известному в народе как памятник автору Муму, и, оказывается, я успел на почтамт. Теперь одно его окно круглосуточно, как, кажется, и мой рассказ, в окне майкрософт-ворда, и прежде чем исчезнуть, я хочу напомнить всем добрым людям столицы: будьте бдительны, за наклейку марки с вас возьмут в окошке 1 рубль 25 копеек