|
|
Пишет bbb (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} bbb)@ 2005-10-24 20:56:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Еще Шкловский
Пожалуй, еще несколько кусков. Вот![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)
alik_manov@lj считает, что "Зоо" лучше, а я считаю, что "Зоо" литературнее, в то время как "Сентиментальное путешествие" проще и эпичнее.
А кому не нравится - можно не читать. Все равно под катом спрятано.
Приехал в Херсон.
В Херсоне пушки стреляли и вошли в быт.
Только базар нервничал и боялся.
Но - ничего, торговал, от пушек молоко не киснет.
В городе жили и торговали.
На стенках висели расстрелянные. По пятнадцати человек в день. Порционно.
И последние пять фамилий - еврейские. Это - для борьбы с антисемитизмом.
Пушки стояли в городе. Было очень уютно. Но бабы пригорода Забалки у себя поставить батарею не разрешили.
Они правы, конечно. Пройдут и белые, и красные, и другие многие, не имеющие цвета, и еще будут стрелять, и все пройдет, а Забалка останется.
Начал формировать подрывной отряд. Со дня на день должен приехать Миткевич.
Я послал запросы по полкам, взял несколько мальчиков из комсомола.
Формирование началось.
Отыскал помещение в старой крепости. Искал подрывной материал среди брошенных складов. Но динамит оказался уже вывезенным. Слишком поспешно. Удивляюсь, как не увезли и орудий.
Орудий было много. Морские, дальнобойные. Стрелять из них не умели, не было таблиц и целлулоидных кругов. Стреляли по аэропланам из специальной пушки, но не попадали. Аэропланы прилетали каждое утро. В синем небе были белыми. Прилетали аккуратно.
Кружатся. Потом вдруг хороший удар. Как в бубен. Бомба. Я встаю. Значит - семь часов, нужно ставить самовар. Действие продолжается.
С каким-то воющим визгом медленно подымается из города красный аэроплан.
Карабкается в небо, Белые аэропланы улетают.
Начинается перестрелка. Белые стреляют по бывшему губернаторскому дому. Там военный комиссариат и батарея рядом.
Стреляют белые из трехдюймовки. Больше тыкают. Дом весь исстрелян, но в нем работают. А я иду на службу.
Если воевать, так вот так. В гражданской войне не стоит притворяться, что война настоящая, и удобнее воевать из города.
Миткевич организовал отряд умело и крепко.
Он тоже, как и я, стоял на Днепре заставой впятером. Кругом враждебные крестьяне. Красные (в данном случае - эсеры) заняли барский дом и притворялись, что их много. Одного держали поэтому у дверей и никого не пускали вовнутрь.
Этих людей, с которыми Миткевич уже пообстрелялся, он и привез в Херсон.
У него была тоска по делу, он крепко и цепко влюбился в свой отряд. Как Робинзон влюбился бы во всякую белую женщину, которую выбросило на его остров.
Сколько людей, особенно среди евреев, в старое время девственных для власти, видал я за свою жизнь, людей, влюбленных в дело, которое им досталось.
Если поселить в России приблизительно при 10 градусах мороза в одной квартире мужчину и женщину с разностью возраста от одного года до двадцати лет, то они станут мужем и женой. Я не знаю истины более печальной.
Если дать женщине, не знающей мужа, мужчину, она вцепится в него.
Человечество, в общем, создано для суррогатов. Миткевич ел, пил и спал в отряде. Я тоже.
Вызвал я в отряд своих друзей-меньшевиков из Тегинки. Они были студентами-техниками. Приехали усталые, мрачные, запуганные. На другой день после моего отъезда было наступление на Казачий лагерь, местность на противоположном берегу реки.
Наступали крохотным отрядом. Крестьяне приняли пришедших суровым вопросом:
"Когда же вы кончите?"
Вообще, для русской революции уже нужно привести заинтересованных людей со стороны.
Венгеров, у которого было больное сердце, часто ложился и потом снова вставал. Шли поперек деревни, перелезая через заборы. Белые медленно отступали. В это время наши наступали на Алешки. План был самый элементарный. Лбом в стенку. Собрали людей, больше матросов, посадили на два парохода, подвезли к Алешкам. Дрались, лезли. Белые отступили и ударили с фланга. Побежали. Тонули, переплывая рукава речек Бросали сапоги и бушлаты. К ночи остатки отрядов вернулись мокрые, почти голые. Выбили наших и из Казачьего лагеря. Но вернулись не все. Венгеров сел в лодку, отплыл с несколькими солдатами и сестрой милосердия от берега. А на другой не вышел. Прибило труп сестры.
Мы считали Венгерова погибшим. Искали его, посылали разведчиков на тот берег. Ничего.
Жена его как окаменелая.
Грустными приехали студенты в мой отряд и надорванными.
За день до отъезда приказали батальону, в составе которого они были, опять наступать.
Батальон уже почти растаял. Как-то растерялся.
Приказали наступать. Посадили на плоскодонный пароход "Харьков". На прощанье выдали по полфунта сахара. Совсем похороны получились. Сахар - редкость. Его даром не дают. Молчаливо поехал "Харьков". Лежали. Молчали.
На счастье, пароходик сел на мель, пробился на ней положенное количество времени и вернулся. А наступление было отменено. Устроились мы в крепости довольно чистенько. Нары, рогожи. Телефон. Миткевич сжал интеллигентов крепко, а мне их было жаль, кроме того, я не виноват ни перед кем и поэтому никого ни для кого не обижаю.
Поехал в Николаев. Нет динамита. Начал комбинировать. В результате привез вагон с секритом - каким-то норвежским взрывчатым веществом, - ракеты и дымовую завесу.
А на пакетах с горючим составом дымовой завесы нашли бикфордов шнур.
И открыли мы робинзонское подрывное хозяйство.
Учили бросать бомбы. Закладывать горны. Делать запалы.
Солдаты поумнели и стали важными. Динамит и автомобиль изменяют характер человека.
По вечерам занимался с солдатами дробями.
По России шли фронты, и наступали поляки, и сердце мое ныло, как ноет сейчас.
И среди всей этой не понятой мною тоски, среди снарядов, которые падают с неба, как упали они однажды в Днепр в толпу купающихся, очень хорошо спокойно сказать:
"Чем больше числитель, тем величина дроби больше, потому что, значит, больше частей; чем больше знаменатель, тем величина дроби меньше, потому что, значит, нарезано мельче".
Вот это бесспорно.
А больше я ничего бесспорного не знаю.
Пожалуй, еще несколько кусков. Вот
alik_manov@lj считает, что "Зоо" лучше, а я считаю, что "Зоо" литературнее, в то время как "Сентиментальное путешествие" проще и эпичнее.А кому не нравится - можно не читать. Все равно под катом спрятано.
Приехал в Херсон.
В Херсоне пушки стреляли и вошли в быт.
Только базар нервничал и боялся.
Но - ничего, торговал, от пушек молоко не киснет.
В городе жили и торговали.
На стенках висели расстрелянные. По пятнадцати человек в день. Порционно.
И последние пять фамилий - еврейские. Это - для борьбы с антисемитизмом.
Пушки стояли в городе. Было очень уютно. Но бабы пригорода Забалки у себя поставить батарею не разрешили.
Они правы, конечно. Пройдут и белые, и красные, и другие многие, не имеющие цвета, и еще будут стрелять, и все пройдет, а Забалка останется.
Начал формировать подрывной отряд. Со дня на день должен приехать Миткевич.
Я послал запросы по полкам, взял несколько мальчиков из комсомола.
Формирование началось.
Отыскал помещение в старой крепости. Искал подрывной материал среди брошенных складов. Но динамит оказался уже вывезенным. Слишком поспешно. Удивляюсь, как не увезли и орудий.
Орудий было много. Морские, дальнобойные. Стрелять из них не умели, не было таблиц и целлулоидных кругов. Стреляли по аэропланам из специальной пушки, но не попадали. Аэропланы прилетали каждое утро. В синем небе были белыми. Прилетали аккуратно.
Кружатся. Потом вдруг хороший удар. Как в бубен. Бомба. Я встаю. Значит - семь часов, нужно ставить самовар. Действие продолжается.
С каким-то воющим визгом медленно подымается из города красный аэроплан.
Карабкается в небо, Белые аэропланы улетают.
Начинается перестрелка. Белые стреляют по бывшему губернаторскому дому. Там военный комиссариат и батарея рядом.
Стреляют белые из трехдюймовки. Больше тыкают. Дом весь исстрелян, но в нем работают. А я иду на службу.
Если воевать, так вот так. В гражданской войне не стоит притворяться, что война настоящая, и удобнее воевать из города.
Миткевич организовал отряд умело и крепко.
Он тоже, как и я, стоял на Днепре заставой впятером. Кругом враждебные крестьяне. Красные (в данном случае - эсеры) заняли барский дом и притворялись, что их много. Одного держали поэтому у дверей и никого не пускали вовнутрь.
Этих людей, с которыми Миткевич уже пообстрелялся, он и привез в Херсон.
У него была тоска по делу, он крепко и цепко влюбился в свой отряд. Как Робинзон влюбился бы во всякую белую женщину, которую выбросило на его остров.
Сколько людей, особенно среди евреев, в старое время девственных для власти, видал я за свою жизнь, людей, влюбленных в дело, которое им досталось.
Если поселить в России приблизительно при 10 градусах мороза в одной квартире мужчину и женщину с разностью возраста от одного года до двадцати лет, то они станут мужем и женой. Я не знаю истины более печальной.
Если дать женщине, не знающей мужа, мужчину, она вцепится в него.
Человечество, в общем, создано для суррогатов. Миткевич ел, пил и спал в отряде. Я тоже.
Вызвал я в отряд своих друзей-меньшевиков из Тегинки. Они были студентами-техниками. Приехали усталые, мрачные, запуганные. На другой день после моего отъезда было наступление на Казачий лагерь, местность на противоположном берегу реки.
Наступали крохотным отрядом. Крестьяне приняли пришедших суровым вопросом:
"Когда же вы кончите?"
Вообще, для русской революции уже нужно привести заинтересованных людей со стороны.
Венгеров, у которого было больное сердце, часто ложился и потом снова вставал. Шли поперек деревни, перелезая через заборы. Белые медленно отступали. В это время наши наступали на Алешки. План был самый элементарный. Лбом в стенку. Собрали людей, больше матросов, посадили на два парохода, подвезли к Алешкам. Дрались, лезли. Белые отступили и ударили с фланга. Побежали. Тонули, переплывая рукава речек Бросали сапоги и бушлаты. К ночи остатки отрядов вернулись мокрые, почти голые. Выбили наших и из Казачьего лагеря. Но вернулись не все. Венгеров сел в лодку, отплыл с несколькими солдатами и сестрой милосердия от берега. А на другой не вышел. Прибило труп сестры.
Мы считали Венгерова погибшим. Искали его, посылали разведчиков на тот берег. Ничего.
Жена его как окаменелая.
Грустными приехали студенты в мой отряд и надорванными.
За день до отъезда приказали батальону, в составе которого они были, опять наступать.
Батальон уже почти растаял. Как-то растерялся.
Приказали наступать. Посадили на плоскодонный пароход "Харьков". На прощанье выдали по полфунта сахара. Совсем похороны получились. Сахар - редкость. Его даром не дают. Молчаливо поехал "Харьков". Лежали. Молчали.
На счастье, пароходик сел на мель, пробился на ней положенное количество времени и вернулся. А наступление было отменено. Устроились мы в крепости довольно чистенько. Нары, рогожи. Телефон. Миткевич сжал интеллигентов крепко, а мне их было жаль, кроме того, я не виноват ни перед кем и поэтому никого ни для кого не обижаю.
Поехал в Николаев. Нет динамита. Начал комбинировать. В результате привез вагон с секритом - каким-то норвежским взрывчатым веществом, - ракеты и дымовую завесу.
А на пакетах с горючим составом дымовой завесы нашли бикфордов шнур.
И открыли мы робинзонское подрывное хозяйство.
Учили бросать бомбы. Закладывать горны. Делать запалы.
Солдаты поумнели и стали важными. Динамит и автомобиль изменяют характер человека.
По вечерам занимался с солдатами дробями.
По России шли фронты, и наступали поляки, и сердце мое ныло, как ноет сейчас.
И среди всей этой не понятой мною тоски, среди снарядов, которые падают с неба, как упали они однажды в Днепр в толпу купающихся, очень хорошо спокойно сказать:
"Чем больше числитель, тем величина дроби больше, потому что, значит, больше частей; чем больше знаменатель, тем величина дроби меньше, потому что, значит, нарезано мельче".
Вот это бесспорно.
А больше я ничего бесспорного не знаю.
