Георгий Катков
ДОКУМЕНТЫ ГЕРМАНСКОГО МИНИСТЕРСТВА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ О ФИНАНСОВОЙ ПОДДЕРЖКЕ БОЛЬШЕВИКОВ В 1917 ГОДУ.

Документ No 1, воспроизведенный на странице 189 в английском переводе, внесет вклад в освещение одного из самых противоречивых вопросов недавней истории, а именно отношений имперского германского правительства с русской большевистской партией в период между падением русской монархии и захватом власти большевиками в 1917 году. Документ был обнаружен в одной из папок германского министерства иностранных дел и в настоящее время находится в распоряжении британских властей. Он представляет собой машинописный текст на пяти страницах и датирован 3 декабря 1917 года, имеет ряд исправлений и заметок на полях. гриф – "Тел. Хьюза" предполагает передачу сообщений посредством прямой линии телеграфной связи системы Хьюза.

Послание направлено министром иностранных дел бароном Р. фон Кюльманом чиновнику, который должен был устно передать его содержание Кайзеру. Документ No 2 свидетельствует, что послание было должным образом отправлено и получено, и Кайзер выразил согласие с его содержанием.

Документ No 2 – это расшифрованный текст ответа на документ No 1, датирован 4 декабря 1917 года*. Он направлен из германского генерального штаба и подписан "грюнау", чиновником германского министерства иностранных дел, прикомандированным к персоне императора.

Срочность и откровенность послания вызваны обстоятельствами, в которых они написаны. В то время германское правительство собиралось отправить специальную миссию в Петроград для начала переговоров о возвращении германских военнопленных и возобновлении торговых отношений с недавно сформированным большевистским правительством. Миссию должны были возглавить представитель министерства иностранных дел граф Мирбах и представитель генерального штаба адмирал граф Кейзерлинг. Кроме того, вскоре в Брест-Литовске открывались переговоры о перемирии. Исход войны вполне мог зависеть в значительной мере от успеха этих переговоров.

Общие контуры германской политики в отношении России довольно подробно обсуждались между кайзером и его министром иностранных дел на состоявшейся ранее встрече. Теперь министру предстояло подготовить необходимые инструкции для этих различных действий. Он хотел, чтобы кайзер одобрил их общее направление, а поскольку кайзер тогда находился в генеральном штабе, министру иностранных дел пришлось прибегнуть к телеграфной связи. Текст был затем подшит к другим совершенно секретным документам, которые касались главным образом дел, относившихся к компетенции лично кайзера. Министр считал необходимым напомнить монарху о некоторых недавних политических акциях. Это изложено в четырех или пяти начальных предложениях документа No 1, в которых заявлялось, как о свершившемся факте, об оказанной немцами финансовой поддержке большевикам весной и летом 1917 года. Эти заявления важны, поскольку трудно предположить, что Кюльман лгал своему суверену. Они ясно свидетельствуют о том, что германское правительство оказывало в значительных масштабах финансовую поддержку большевикам, что эта поддержка поступала непрерывным потоком "по разным каналам и под разными предлогами" и, наконец, что она предоставлялась с целью ослабить Россию, как партнера Антанты и оторвать ее от союзников.

Эти заявления о реально существующем факте значительно отличаются от двух основных противоположных точек зрения, касающихся отношений немцев с большевиками.* По одной точке зрения, все обвинения в отношении контактов с немцами являтся контрреволюционными измышлениями, изобретенными для того, чтобы ввести в заблуждение и дискредитировать руководителей революции. Это, конечно, до сих пор является тезисом официальной советской историографии. Однако влияние этой идеи распространилось далеко за пределами коммунистического ортодоксального учения.

С самого начала Февральской революции существовали подозрения относительно того, что германские агенты, подстрекая солдат нападать на офицеров, стремились подорвать дисциплину в армии. Когда на одном из первых митингов Временного правительства в марте лидер кадетов П. Н. Милюков вскользь упомянул о вмешательстве германских агентов, тогдашний министр юстиции и "заложник революционной демократии" Керенский завопил в ответ в истеричном тоне, что не может находиться там, где славную русскую революцию могут лживо приписывать махинациям немцев. Он покинул митинг, объявив о своей отставке, которую, что и говорить, почти сразу же взял

*) Лучший анализ вопроса дан в книге С. Мельгунова "Золотой немецкий ключ большевиков" (Париж, 1940). Мельгунов использует главным образом русские источники. – Прим. Г. М. Каткова.

обратно.* В 1917 году наблюдалось такое отрицательное отношение к любому намеку на разлагающее германское влияние, что даже прибытие через германию запломбированного вагона с большевистскими руководителями не вызвало ничего подобно "злобному лаю оборонцев и буржуазии", чего ожидал Ленин. Произошло лишь то, что Ленин не сумел получить от Исполнительного комитета совета официального одобрения своего решения воспользоваться германскими услугами. Только после того, как большевики развернули свою пропаганду в армии, подстрекая солдат к неповиновению и братанию с германскими войсками, Временное правительство начало осторожное расследование возможных контактов с немцами. Крушение царской полицейской машины и развал контрразведывательной службы (которая работала с Охранным отделением) крайне затрудняли расследование. Однако с помощью контрразведки союзников, а также признанию агента, который был завербован врагом, когда тот в качестве военнопленного находился в германии, была собрана определенная информация, на основе которой можно было начать судебный процесс против большевистских руководителей. К концу июня 1917 года в условиях провала наступления Керенского и неуклонного падения дисциплины и морального духа в армии серьезно рассматривался вопрос об аресте руководителей большевиков по обвинению в государственной измене. Даже предполагалось, что неудавшийся большевистский переворот в начале июля был связан с надеждой не допустить эти аресты. Политическая эффективность обвинений относительно контактов с немцами наглядно проявилась в ходе июльских беспорядков. Когда войска петроградского гарнизона стали проявлять колебание в деле оказания поддержки правительству и Петроградскому совету, выступавших против мятежных *) См. Архив русской революции, ред. Т. В. Гессена, 2-е изд., т. I. Берлин, 1922, с. 23. – Прим. Г. М. Каткова.

большевиков, министр юстиции Переверзев организовал с помощью двух журналистов публикацию ряда материалов, порочивших большевистское руководство; эти разоблачения изменили настроение войск и во многом способствовали провалу восстания. Хотя доказательства не были достаточно убедительными, многие им поверили, так как они дали рядовому русскому патриоту более правдоподобное объяснение пораженческой политике большевиков и ее проявлениям, чем сами большевики могли сделать это с помощью своей циммервальдской идеологии. Керенский уехал из Петрограда в первый же день восстания. По возвращении, облеченный к тому моменту почти диктаторскими полномочиями, он приказал арестовать Ленина, Зиновьева и других большевистских руководителей вместе с рядом посредников, подозренных в связях с немцами. В числе последних, например, фигурировала женщина по фамилии Суменсон и адвокат Козловский, арестованные 7 июля в Петрограде. Двое других замешанных в этом деле – пресловутый А. Гельфанд (известный под именем д-ра Парвуса) и его близкий сообщник Фюрстенберг-ганецкий – находились за границей. В то время, однако, Керенский вынудил министра юстиции Переверзева уйти в отставку. В качестве официальной причины в то время (затем повторенной в многочисленных личных мемуарах Керенского) приводился предлог, что, преждевременно разгласив обвинения против большевиков, Переверзев сорвал глубоко законспирированный план Временного правительства, а именно – арест Фюрстенберга-ганецкого на шведско-финской границе. Считалось, что он собирался тогда прибыть в Россию, имея при себе крупную сумму германских денег и документы, компрометирующие большевиков.* Отставка Переверзева дискредитировала опубликованные по его указке обвинения. Подобранные им журналисты – Алексинский (бывший член Второй Думы) и Панкратов (бывший политический заключенный) – не имели полномочий подтвердить обвинения. И

*) См. А. Kerensky. The Katastrophe. New York, Appleton, 1927, p. 239 ff. С точкой зрения Керенского не согласны Никитин (указ. соч., с. 169) и Мельгунов (указ. соч., с. 116). – Прим. Г. М. Каткова.

действительно, вскоре после произведенного этими разоблачениями эффекта произошли существенные изменения в настроениях так называемой "революционной демократии". Вначале имели место протесты против огульных обвинений, направленных против большевиков, как партии; если некоторые большевики и были германскими агентами или имели отношение к германским деньгам, то их следует привлечь к суду, но в новой революционной России не должно быть места преследованию политической партии, как таковой, независимо от того, какой ложной позиции она может придерживаться. По просьбе большевиков Исполнительный комитет Совета создал свою собственную комиссию для расследования дела Ленина и других, а также обратился ко всем товарищам прекратить, до проведения следствия, распространять клеветнические обвинения. Эта комиссия затем объединилась с правительственной следственной комиссией. Пока эти комиссии, не спеша, вели расследование, среди населения все больше росло подозрение в том, что все это дело сфабриковано офицерами и "контрреволюционерами" с целью дискредитировать лидеров революционной демократии. То обстоятельство, что подобные обвинения могли бы склонить колеблющиеся войска петроградского гарнизона встать в вооруженном конфликте на сторону Временного правительства, убедило левых в том, что это является опасным орудием в руках партии кадетов и оборонцев. И все же бегство Ленина (он исчез к 7 июля, когда была предпринята попытка арестовать его), по-видимому, сильно обеспокоило многих его сторонников и соратников. Крайне важна реакция такого человека, как Суханов. Упомянув в своих мемуарах о чудовищной клевете против Ленина (о причастности к немецким деньгам), Суханов далее выражает свое удивление тем образом действий, который избрал Ленин. Суханов считал, что любой другой смертный потребовал бы расследования и суда даже при самых неблагоприятных условиях; любой другой смертный лично и публично сделал бы все возможное, чтобы оправдаться; однако Ленин предложил, чтобы так поступили другие, его противники, а сам предпочел спасаться бегством. Во всем мире только он мог поступить таким образом, – заключает Суханов*.

*) См. N. N. Sukhanov. The Russian Revolution 1917. Перевод Джоэла Кармайкла. London, Oxford University Press, 1955, p. 472. – Прим. Г. М. Каткова.

Суханов не разделяет профессиональное мнение Ленина о том, что нельзя верить в беспристрастность судов при Временном правительстве. Более того, Ленину, по свидетельству Суханова, не составило бы труда опровергнуть "абсурдные" обвинения, которые быстро рассеются "как дым". Единственное объяснение поведению Ленина, которое пришло на ум Суханову, было то, что Ленин обладал неприсущей обычному человеку психологией. Откровения Кюльмана приводят к куда менее метафизическому выводу: Ленин, может быть, знал или по крайней мере подозревал, что деньги, которыми он пользовался, – германские деньги и что обвинения по существу справедливы. Тогда его действия кажутся естественными и абсолютно человеческими.

Однако в тот момент Временное правительство имело против Ленина только косвенные доказательства и недостаточно надежных свидетелей. Лица, которых государственный обвинитель привлек к ответственности 22 июля 1917 года за организацию восстания и измену, никогда не предстали перед судом, а те, кто были арестованы, освобождены под залог в сентябре, хотя, по свидетельству офицера контрразведки Никитина, некоторые из них полностью признали свою вину*.Откровения Кюльмана приводят к куда менее метафизическому выводу: Ленин, может быть, знал или по крайней мере подозревал, что деньги, которыми он пользовался, – германские деньги и что обвинения по существу справедливы. Тогда его действия кажутся естественными и абсолютно человеческими.

Следует подчеркнуть, что если обвинения рассеялись "как дым" в бурной обстановке последних месяцев существования Временного правительства, то их лживость никогда не была доказана перед лицом беспристрастного трибунала. Их также не предали

*) Никитин, указ. соч., с. 124; Керенский, указ. соч, с. 232. – Прим. Г. М. Каткова.

забвению, по крайней мере не все большевики. Они стали оружием в арсенале коммунистической пропаганды. Ленин называл их "русской дрейфусиадой"; Троцкий с присущим себе презрением говорил о "великой клевете"; сотрудники Института красной профессуры, возглавлявшегося М. Н. Покровским, над обвинениюми надсмехались.

Более удивительно то, что беспристрастные историки на Западе, кажется, с течением времени придают все меньше и меньше значения обвинениям, которые в тот момент угрожали большевикам потерей народной поддержки в России и, возможно, самому их существованию, как партии. В своей фундаментальной истории большевистской революции Е. Х. Карр не ссылается как-либо ни на "великую клевету", ни на предполагаемые связи между большевиками и немцами, ни на вопрос о германских деньгах. говоря о шагах, предпринятых для ареста руководителей большевиков, он не упоминает вопроса о государственной измене;* читатель должен домысливать, что предполагавшиеся аресты были просто частью мер по подавлению июльского восстания. Конечно, даже попытка объективно рассмотреть утверждения, заклеймленые контрреволюционными, могла бы нанести ущерб репутации тех, кто разделяет взгляды философской школы "великой клеветы". С другой стороны, только изучив все возможные причины успеха большевиков в 1917 году, можно получить объяснение неизбежному ходу исторических событий, и германские деньги могли быть одной из этих причин, хотя указаниям Кюльмана на их сверхважность, вероятно, присущи самовосхваление и преувеличение.

Тщательное изучение германских архивов, по-видимому, вызовет определенный пересмотр и переработку истории русской революции. Это может коснуться отчасти и вопроса о преклонении перед Лениным как героем. Не только для своей партии, но и для левого крыла русского революционного правительства личные качества Ленина служили лучшей гарантией того, что он никогда не имел дела с германскими деньгами. Сам он

*) E. H. Carr. The Bolshevik Revolution 1917-23, v. I. London, Macmillan, 1950, p. 91. – Прим. Г. М. Каткова.

никогда не утверждал, хотя и был бы вправе так поступить после крушения Германии, что успешно осуществил макиавеллиевский план и нанес поражение германскому империализму деньгами, которые предоставили сами немцы. Напротив, он всегда уверял, что обвинения являлись чудовищными и злобными нападками на его революционную честь. В результате, те, кто подобно Бернштейну, искренне и, как мы видим, справедливо верили в то, что он пользовался германскими деньгами, подверглись остракизму как контрреволюционеры или ренегаты.

Воспроизведенные здесь документы должны раз и навсегда положить конец той легенде, что большевистская партия строго придерживалась принципов революционной этики, которые они проповедовали наряду с другими русскими революционерами. Подозрения в том, что большевики получали финансовую помощь от германского правительства – не клевета, а логичное предположение.

И все же не могут получить утешения от знакомства с этими документами те, кто верил в то, что Ленин и его соратники были агентами германского правительства и германского генерального штаба. Эта точка зрения, распространенная среди русских антикоммунистов всех оттенков, которую разделяет и Керенский, нашла сторонника в лице бывшего лидера кадетов и историка русской революции П. Н. Милюкова. По его мнению, Ленин договорился с немцами о том, что последние должны были помочь ему захватить власть в обмен на деморализацию русской армии и заключение унизительного сепаратного мира.

Отсутствие каких-либо документальных свидетельств о существовании подобной договоренности между немцами и Лениным в значительной степени восполнялось догадками относительно возможных мотивов обеих сторон в деле помощи друг другу; разве немцы не проявили исключительную заботу, позволив большевикам возвратиться на родину и разве Ленин не расплатился с ними, трудясь над разрушением русской армии? Люди, склонные к подобным выводам, нашли подтверждение этому в факте получения германских денег большевиками. Свидетельства тому не были неопровежимыми, но все эти предположения и догадки образовывали одну совместимую, хотя и сенсационную, картину, которая во время острой политической борьбы оказывает огромное воздействие на воображение тех людей, кто не подвержен чарам революционного энтузиазма или мистической силе сверхчеловеческой личности Ленина. В ходе гражданской войны антикоммунистическое движение сочло политически выгодным изображать Ленина платным агентом немцев. "Белые" надеялись на поддержку союзников, которая, верили они, будет оказана с большей готовностью, если интервенцию в Россию представлять как часть общей борьбы против Центральных держав и их союзников. Зимой 1917-1918 годов в поддержку этой концепции был обнародован ряд документов, которые были якобы тайно вывезены из Петрограда на Юг России. Они выдавались за подлинники, фотокопии и копии государственных документов, изъятых из папок большевистского правительства, и имели целью доказать наличие близких и налаженных контактов между германскими властями и большевистской партией как в 1918 году, так и раньше.* Однако для тех, кто уже верил, что Ленин получал германские деньги, документы Сиссона – так эти документы стали именоваться после их публикации в Соединенных Штатах – явились лишь запоздалым дополнительным доказательством того, что Ленин был германским агентом.

По иронии судьбы в настоящее время, когда установлена правда о германской финансовой помощи, есть еще меньше оснований верить в то, что Ленин был немецким агентом (если не употреблять слово "агент" в ленинско-сталинском смысле, по которому даже ученый, проводящий независимое исследование с помощью созданного промышленником фонда, достоин именоваться "агентом буржуазного империализма"). Из доклада Кюльмана кайзеру явствует, что, оказывая поддержку коммунистам, немцы предоставляли "безвозмездную помощь" независимому подрывному движению, а не финансировали политических агентов и шпионов, действовавших по их указаниям. В первые годы войны немцы поддерживали различные сепаратистские движения представителей национальных меньшинств; после падения монархии наступил черед большевиков.

*) Подлинность сиссоновских документов часто подвергалась сомнению (см. Мельгунов, указ. соч., с. 131 и последующие). – Прим. Г. М. Каткова.

Не легко определить, что подразумевалось под указанием о том, что германская помощь большевикам поступала "по разным каналам и под разными предлогами". В телеграмме, посланной в ставку 29 сентября 1917 года, Кюльман упоминает о том, что предпринимаемые министерством иностранных дел в этом отношении действия осуществляются в тесном сотрудничестве с политическим отделом генерального штаба действующей армии (капитан фон Хюльзен)*, и, возможно, подробности будут обнаружены в германских военных архивах.* Что касается германского министерства иностранных дел, то не может быть сомнений в том, что официальное опровержение германским правительством в 1921 году факта существования в архивах министерства иностранных дел каких-либо документов, касающихся финансовой помощи русским большевикам, выглядит по крайней мере неискренним. В архивах дипломатической миссии в Берне, например, находится "абсолютно секретное" донесение от 30 апреля 1917 года, в котором германский посланник в Берне барон Ромберг приводит свой разговор со швейцарским социал-демократом Фрицем Платтеном (он делал последние приготовления к отправке первого запломбированного вагона и сопровождал Ленина и его попутчиков из Швейцарии до финской границы). Платтен передал от имени русских благодарность за принятые эффективные меры, выразил сожаление по поводу того, что его не пустили в Россию и описал с чужих слов, какой восторженный прием был оказан Ленину по приезде в 

*) В ответе на эту телеграмму Людендорф 2 октября 1917 года послал телеграмму, в которой выразил благодарность за выделенные министерством иностранных дел крупные суммы денег для поддержки подрывных движений в России. – Прим. Г. М. Каткова.

Петроград, где, по словам Платтена, три четверти рабочих поддерживали Ленина. "Из того, что сказал мне Платтен, – говорится далее в послании Ромберга, – мне стало ясно, что эмигранты нуждаются в деньгах для ведения своей пропаганды, в то время как их противники располагают неограниченными средствами. Деньги, собранные для эмигрантов, попадают, главным образом, в руки социал-патриотов. Я принимаю меры к тому, чтобы поручить тайному агенту изучить крайне деликатный вопрос, есть ли возможность передавать им деньги таким образом, чтобы они не считали это предосудительным. Тем временем я бы был благодарен, если бы меня могли информировать телеграммой о том, получают ли уже революционеры финансовую помощь по другому каналу".

Никакого ответа – ни телеграфного, ни иного в этой особой папке* не найдено, и след, как это часто происходит, когда дело касается совершенно секретных материалов, исчезает.

Ссылки на усилия тайного агента Ромберга имеются, однако, в папке, относящейся к деятельности другого германского агента, некоего Александра Кескула. В этой папке содержится датированное 9 мая 1917 года донесение германского военного атташе в Берне своему министру. Агент Ромберга, именуемый господином Байером, писал 4 мая военному атташе, что вслед за предварительным зондажем большевика доктора Шкловского и меньшевика П. Аксельрода он имел еще беседу с представителями "различных оттенков предрасположенной к миру социалистической партии в Цюрихе" (Байер не называет их), которые проявили заинтересованность в содействии в деле немедленного заключения сепаратного мира любой ценой между Россией и германией. Обсуждался вопрос о финансовой поддержке. господин Байер предложил предоставить значительную сумму денег и намекнул, что другие его богатые друзья могут поступить таким же образом. Он резюмировал результаты этих переговоров так:

*) В приписке на тексте послания Ромберга в германский МИД упоминается, что ответ на этот запрос был передан в устной форме, но не говорится о его содержании. – Прим. Г. М. Каткова.

"1. Личность жертвователя гарантирует, что деньги идут из источника, не вызывающего подозрений; 2. Жертвователю или лицу, передающему деньги, по официальным или полуофициальным рекомендациям должен быть разрешен въезд в Россию с этими деньгами; 3. Так как деньги надо будет употребить немедленно, необходимо иметь их наличными, а не в виде аккредитивов, которые трудно будет реализовать, не привлекая внимания. Швейцарскую валюту было бы легче всего, наиболее эффективно и наименее заметно преобразовать в какую-либо ликвидную и полезную форму".

Нет смысла говорить, что господин Байер считал себя надежным посредником для такой операции.

Эти донесения бросают некоторый свет на природу "каналов" и "предлогов". Настроенных в пользу заключения мира русских социалистов, к которым обращались, устраивала мысль о том, что богатые товарищи и друзья окажут финансовую помощь их пропаганде. Настроенными в пользу заключения мира, очевидно, были циммервальдские левые, среди которых Ленин был самым ярым пораженцем. В цитированной выше книге Мельгунова сообщается о разговоре, который у него состоялся в 1917 году в Москве с историком Покровским, заявившим, что большевики получали деньги от германских социал-демократов. Этот источник мог бы быть приемлемым для большевиков, хотя социалисты разных оттенков, вероятно, посчитали бы это неубедительным. Опубликованный Никитиным материал указывает, что переведенные с помощью госпожи Суменсон средства поступили от Фюрстенберга-ганецкого, члена польской социал-демократической партии. Деньги, пересланные по этому каналу, можно считать полученными от "друзей и товарищей". "Доктор Парвус" в то время был широко известен как агент германского правительства. Он вел себя настолько неосмотрительно, что Ленин отказался встретиться с ним по пути в Россию, избегая прямых контактов. Однако Ленин постоянно поддерживал связь с Фюрстенбергом-Ганецким, который был служащим Парвуса в бизнесе, его партнером в политике и сообщником по германским интригам (в июле 1917 года "Правда" из кожи лезла вон, защищая революционную неподкупность и честность Фюрстенберга-Ганецкого).
В любом случае сейчас ясно, что пусть и под разными предлогами, деньги поступали от германского правительства. Дадут ли германские архивы ответ на вопрос о том, было ли известно об этом Ленину и в какой степени? Содержание относящихся к высоким сферам документов, которые воспроизведены здесь, очевидно, указывает, на то, что тщательное исследование контактов между немцами и большевиками на низшем уровне окажется плодотворным.

Приложение

     СТАТС-СЕКРЕТАРЬ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ -- ПРЕДСТАВИТЕЛЮ МИД ПРИ СТАВКЕ

     Телеграмма No 1925 Берлин, 3 декабря 1917 г.

     Распад Антанты и последующее создание политических комбинаций, выгодных для  нас, является  самой  главной  военной  целью нашей  дипломатии. Россия оказалась самым слабым звеном  во  вражеской цепи. Следовательно,  задача  в том, чтобы постепенно ослабить эту цепь и, по возможности, удалить ее вовсе. Это было  целью  подрывной деятельности, которую  мы проводили  в России  за линией  фронта  -  в  первую очередь  поддержка  сепаратистских тенденций и большевиков.  Только когда мы по  разным каналам  и  под разными  предлогами обеспечили  большевикам  постоянный  приток  фондов,  они  сумели  проводить энергичную  пропаганду  в  своем  главном  органе   "Правде"  и  значительно расширить прежде весьма слабый базис  своей партии. Теперь большевики пришли к власти, сколько времени они  сумеют продержаться -- сказать невозможно. Им нужен  мир,  чтобы укрепить  свою собственную позицию, с  другой  стороны, в наших  интересах  использовать  этот период, пока они находятся  у власти (а период этот может  оказаться коротким),  чтобы добиться сначала перемирия, а затем,  по  возможности,  мира.  Заключение  сепаратного  мира  означало  бы достижение  намеченной  цели,  а  именно  --  разрыва  между  Россией  и  ее союзниками.  Напряжение, которое  непременно  будет вызвано  таким разрывом, определит степень  зависимости России от Германии  и ее будущие  отношения с нами. Как  только бывшие союзники  бросят ее, Россия  будет вынуждена искать нашей поддержки. Мы сможем оказать России помощь разными путями:  во-первых, восстановив железные дороги (я  имею  в  виду немецко-русскую комиссию,  под нашим   контролем,   которая   займется   рациональной   и  координированной эксплуатацией  железных дорог, чтобы  быстро восстановить движение  грузов), затем  --  выдав  ей значительную ссуду, необходимую  для сохранения  своего государственного  механизма. Это  может иметь форму аванса  под  обеспечение зерном, сырьем и  т. д.  и  т.  п., которые Россия будет  поставлять нам под контролем вышеупомянутой комиссии. Помощь      на  такой  основе  --   масштабы  ее  могут  быть  увеличены  по   мере необходимости -- будет, на мой взгляд, способствовать сближению между обеими странами.

     Австро-Венгрия  будет  относиться  к  этому сближению  с  недоверием  и неодобрением.  Я  бы   расценил  излишнее  рвение  графа  Чернина  прийти  к соглашению с русскими как желание опередить нас и помешать Германии и России установить тесные  отношения,  которые были бы  нежелательны  для  Дунайской империи. Нам  ни  к чему  добиваться  расположения  русских.  Мы  достаточно сильны,  чтобы  спокойно  выжидать; наше положение дает  нам  гораздо больше возможностей, чем Австро-Венгрии, для того, чтобы предложить России все, что ей  нужно  для восстановления  ее  государства. Я  оптимистически расцениваю развитие  дел  на  Востоке,  но  я  полагаю,  что  сейчас   важно  сохранить определенную   сдержанность   в   наших   отношениях   с   австро-венгерским правительством по всем  делам, в том  числе и по польскому  вопросу, который касается  обеих  монархий,   с  тем  чтобы   не  связывать   себя   никакими обязательствами.

     Смею  надеяться,  что  вышеизложенные соображения  не выходят  за рамки указаний, данных мне  Его величеством.  Прошу Вас  соответственно доложиться  Его величеству и сообщить мне телеграммой Его высочайшие инструкции.

КЮЛЬМАН

 ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МИД ПРИ ДВОРЕ ИМПЕРАТОРА -- В МИД ГЕРМАНИИ

 Телеграмма No 1819 4 декабря 1917, 19. 30

Получено: 4 декабря 20. 25>

   На телеграмму No 1925

     Его  Величество   кайзер   выразил   согласие  с  соображениями  Вашего

высочества относительно быстрого сближения с Россией.

     ГРЮНАУ