О Народной команде, Викторе Хара и разбитой аппаратуре

В последний раз я ходил на футбол в середине 90-х. Да и то – с камерой, у бровки – работал. Это – не то. Болельщицкий же стаж закончился где-то в середине 80-х, так что я  - болельщик-совок.
Одно из любимейших занятий детства – болеть на стадионе с отцом и его друзьями. Мужское занятие в компании с обожаемыми тобой людьми. Умники-профессора, доктора и простые интеллектуалы, превращаясь в детей, яростно орали «Мише отдаааай!» и до хрипоты теоретизировали с соседями по лавке об ошибках в тактике и неназначенных пенальти. Ректора престижного ВУЗа приходилось постоянно страховать от возможных конфликтов с окружающими (южный темперамент!), однажды он едва не подрался с милиционером, традиционно «не пущавшим» куда-то в перерыве. Мент не знал, с кем говорит, да и пофигу ему было - на трибуне все равны…
Все же футбол «с трибун» был иной, чем сейчас. Болеющий народ производил странное впечатление: казалось, на эти полтора часа все социальные, национальные и материальные различия стирались, оставалась Игра. Может, конечно, это и аберрация памяти, но во мне живет отчетливое воспоминание, что для причудливо перемешавшихся на скамьях работяги, студента, профессора и просто местного алкаша именно она – Игра была важнее всего.  Да, всегда был выброс адреналина. Да, непременно надо было бухнуть, хотя б слегка (в буфете наливали и водочку под бутерброд с килькой!). И все же…

Все началось (или закончилось) апофеозом  78-го. «Спартак» тогда вылетел из высшей. Упадок и разочарование, пустые трибуны. Тут пришел великий Бесков, собрал никому не известных «бесперспективных» игроков и «Спартак» в первой лиге вдруг заиграл, как на чемпионате мира.  Народ попер: никогда еще не видели переполненных стадионов на второсортных, казалось бы, матчах. Все было просто: воплощалась «американская мечта», футбольные золушки на глазах превращались в звезд, делая при этом  невиданную доселе здесь Игру – творческую, умную, изысканную. Юра Гаврилов, длинный и тощий, вечно путающийся в своих ногах и выдающий филигранные пасы в любую точку поля. Жора Ярцев, найденный в заводском клубе в таком возрасте, когда уж только «козла» во дворе, но пришедший в большой футбол, чтобы забивать, забивать…  Это был гимн НЕСТАНДАРТУ, которого так не хватало всем. «Пе-ре-мен требуют наши сердца» -  спето было уже гораздо позже…

И вот тогда же стали возникать стихийные объединения фанатов. Они еще так не назывались. Просто ребят перло от всего этого. Исторический момент, никак не отраженный в анналах отечественными правозащитниками, состоялся на Динамо. До того на стадионе запрещены были любые виды «наглядной пропаганды и агитации» (впрочем,  как и повсюду) – никаких тебе флагов, транспарантов, шарфиков и прочего, что находилось в ведении исключительно парткомов. Ребята-«спартаковцы» стали проносить на стадионы всю эту атрибутику и напяливать-вывешивать-размахивать в кульминационных моментах. Стадионные менты (которых было гораздо меньше, чем сейчас, да и столько не нужно было) жестко пресекали. И вот однажды, когда свора ментов кинулась на соседнюю трибуну метелить и изымать, по стадиону покатилась волна скандирования, не похожего ни на одну футбольную кричалку. Когда она докатилась до нас, я, холодея, понял слова: «Мы не в Чили!». В каждом советском сердце пел тогда свою последнюю песню Виктор Хара на пиночетовском стадионе-концлагаре.. Ошарашенные менты оцепенели: подобного проявления массового неподчинения кретинизму власти страна не знала и не будет знать еще лет 20.

«Спартак», конечно же, триумфально вернулся в высшую лигу, а затем стал чемпионом, и не один раз. Позже стали появляться клубы болельщиков, «наш рулевой» мудро рассудив, объединил их в один и взял под теплый контроль. Еще позже я стал фотографом и перестал ходить на футбол. Прошлой зимой во время съемки антифашистского концерта, гоп-компания, назвавшаяся болельщиками «Спартака», разбила мне аппаратуру и нос в придачу.

Отец у телевизора продолжает смотреть спартаковские матчи. Я давно к нему не присоединяюсь. Вчера, неожиданно для себя, оказался на стадионе. Единственный раз в жизни я болел против «наших», когда в семидесятых приезжал баскетбольный «Маккаби». И вчера. Израиль сравнял на последних минутах. Это было круто. Но на футбол я больше не пойду.
Не было в «моем футболе» этого! Тяжелого, агрессивного, массового, безразличного ко всему – игре, игрокам, соседям, небесам… Такой стадион  - не концлагерь.  Хотя лужи крови на нем представить себе легко. Так же, как единой глоткой выдохнутое «Хайль!».