Одна или много картин Некоторое время назад я уже писал о том, что
множественность картин мира и научный метод познания взаимно друг другу не противоречат. Собственно говоря, я изложил первую часть истории, которая заключается в ограниченности отдельного наблюдателя (и, следовательно, ограниченности. Теперь приблизимся ко второй части.
Представим дело так: спросим себя по-пилатовски, что есть истина?
Есть "наблюдатель" (наблюдатель здесь не совсем удачное слово, он не просто смотрит со стороны, он активно вовлекается в происходящее своим наблюдением) и есть "реальность". Реальность и наблюдатель непрерывно взаимодействуют, в каком-то смысле они есть одно целое, влияющее друг на друга через множественность прямых-обратных связей. И далее, наблюдатель способен к самонаблюдению и оценке состояний в терминах "хорошо-плохо", "желательное-нежелательное" (т.е. у него откуда-то [откуда, не суть сейчас, хотя можно и нужно в свое время дать ответ на этот вопрос] есть "эталонное состояние"). И, кроме того, наблюдатель (тьфу, давайте назовем его таки "агентом", "актором", т.е. кем-то действующим) активно выстраивает мир вокруг себя своими действиями в соответствии с "картинкой" или "моделью" мира. Рационально выстроенную им часть мира можно назвать "техникой"; через "технику" агент взаимодействует со всем остальным миром.
Действия агента-наблюдателя, вооруженного техникой, влияют на мир, а мир влияет на технику и на наблюдателя. В итоге, наблюдатель либо приближается к желательному состоянию, либо удаляется от него. Картина мира, которая делает его ближе к целевому состоянию, представляется более "правильной" - она чаще "работает". Вот такая картина и называется истинной.
Теперь вспомним, кто такой наш агент-наблюдатель. Это человек, неразрывное одно со своим смертным телом, тело и есть, проще говоря. Картина мира, сохраняющая и поддерживающая тело, дающая ему большую радость и благость, будет представляться более истинной. Есть и момент конфликта - экзистенциальный страх, когда осознание собственной конечности и смертности сталкивается с нежеланием умирать, и в этой "сумеречной зоне" (ох, полюбилось выражение, ну пусть) расцветают рассказы о возможности телесного бессмертия "если".
Вспомним далее, что людей существует великое множество, что в способы взаимодействия ("технику") мы погружаемся культурно с момента рождения (а, возможно, и еще до него). Потом мы, наделенные разными телесными характеристиками, разными свойствами нервной системы и тп, приходим и смотрим на мир по-разному. И мир разный - одно дело городские трущобы, другое - сейшельские пальмовые леса. Все эти факторы обуславливают разные варианты установления сравнительно лучших (не обязательно оптимальных, заметим) отношений с миром. Множественность картин мира и множественность истин.
Индивидуальные истины (и картины мира) могут быть подобны между собой только в меру нашего собственного подобия и подобия наших сред обитания. Отчасти они подобны примерно так, как подобны между собой плавники и крылья - механизмы близкие, среды разные.
Суммируя, я не вижу оснований полагать (в массе своей), что наука движется от менее истинных картин мира к более истинным. Она движется к более оптимальным способам взаимодействовать с миром (со сравнительно постоянным миром), that's it.