bris' Journal
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Thursday, March 21st, 2002
Time |
Event |
2:55p |
Гоголь оголился Конфуций оконфузился Ленин обленился .................
Однажды я змею убил. Это у нас в семье династическое; отец тоже.
Змеебойцы, они вообще зачем? по какому ведомству? Что по этому поводу говорят китайцы? Кто сведущ, подскажите. | 4:36p |
Красное пятно В детстве у меня была кукла. Обычная такая советская кукла, из мягкой резины, с волосами и голубыми глазами, которые могли закрываться и снова открываться. В платьице простом и в башмачках. Кукла сильно отличалась от кубиков для строительства башен, солдатиков, пластмассовых самосвалов, калейдоскопа и волчка. В ней была какая-то загадка, и эта загадка не давала мне покоя. Это было похоже на щекотку: мне нужно было с ней что-то сделать, но я часто не мог понять, что же именно – то ли схватить за волосы и дёрнуть, то ли потискать. Тискал я очень усердно, иногда у неё даже голова отскакивала. В первый раз я сильно испугался, я подумал, что это навсегда, заплакал и стал звать отца. Отец пришёл, с удивлением посмотрел на обезглавленную куклу, вставил голову на место и сказал, что это не слишком хорошее занятие - отрывать головы куклам. Мне было всё равно - главное, что голова была на месте. Можно было предаться любимому занятию. Потом я сам научился голову обратно вставлять и тискал куклу уже без всяких опасений. И всё было хорошо, пока однажды мама не запретила мне куклу тискать. А как же её не тискать, если она такая? Ох. Но я был (мне так казалось) умным, и нашёл способ. Я уходил в кладовку и там в темноте куклу тихонько тискал. Но мама ведь тоже была умная. Она как переставала слышать меня (а я всегда производил много шума), то сразу начинала беспокоиться, а уж не играюсь ли я с куклой! И тогда она звала меня. Я появлялся на пороге кухни, и куклы не было у меня в руках. Я был очень доволен – и куклу потискал, и мама не знает! Но меня всегда выдавала одна и та же неоспоримая улика. Тисканье состояло в том, что я сильно прижимал лицо куклы к своему лбу. И от этого на лбу появлялось красное пятно. И вот я стоял такой с победоносным видом, улыбался, а на лбу у меня горело красное пятно, и мама, конечно, обо всём догадывалась. "Что, опять прижимал?!.." Пол в такие моменты готов был провалиться подо мной. Current Mood: nostalgicCurrent Music: Апрельский Марш, игрушки Бертрана | 8:00p |
Во мне сегодня проснулся философ. Я сидел, тупо уставясь в компьютер, с подбородка свисали мюллеговские сопли, и тут!!! я понял: вот оно! во мне проснулся философ! Проснувшись, философ рек: "О зеркале напиши, мудило!" Философ начал смотреть в экран, и у него начал подыматься хуй. При этом философ мерзко пришепётывал и кривлялся. От него пахло рыбным супом и жёлтым ножным ногтем. Мне захотелось побить его палкой, но я ужасно сдержался. Философ вдруг ударил себя по ляжкам и захохотал. Это был смех ёбаного сверхчеловека. Я оттолкнул его от себя, теряя терпение. Философ погрозил мне бицепсом, подпрыгнул, и скрылся в маленьком окошке у меня над головой. "Мы ещё встретимся", - вот что велел он передать всем вам. | 8:22p |
Зеркало Мама не помнит своего первого впечатления от зеркала (как и я). Зато она вспомнила про меня. Она вот что говорила мне: «Сейчас ты увидишь мальчика. Этот мальчик и есть ты. Вот, погляди, какие у тебя ушки, какие волосики. Хочешь их потрогать?» Мама сказала, что я трогал себя за ухо, а потом тянулся к своему отражению, чтобы его тоже потрогать. Ещё мама сказала, что я смеялся. Смотрел на себя в зеркало и смеялся и у меня был хитроватый вид. | 8:43p |
Звери Однажды друзья родителей укатили в отпуск, оставив нам на попечение толстого ежа. Николай Семёнович (так звали ежа) больше всего на свете любил картофельное пюре. Подойдёт, бывало, Николай Семенович к блюдцу, а там уж ждёт его аппетитная горка. Понюхает Николай Семенович, поразмышляет (хорошие манеры не позволяли ему наброситься на пюре и по хамски, чавкая, его слопать). Потом двинет на горку, проткнёт её насквозь (помню, как чёрная пимпочка смешно шевелилась снаружи); потопчется, подумает – и самым малым назад. Потом снова подумает. В сторонку отодвинется чуток. И новую дырку начнёт сверлить. Он был нетороплив и изящен в еде. Дальнейшая судьба Николая Семёновича мне неизвестна. При точно таких же обстоятельствах поселилась у нас нутрия. Нутрия славна была тем, что категорически не умела (или не желала) какать «по-сухому». Нутрия, это как бы верблюд наоборот; она могла терпеть неделями, но уж если ей воду налили в ванну – шутки в сторону. Нутрия резвилась в воде с ловкостью олимпийского чемпиона по водным видам спорта. При этом она так же ловко выстреливала из себя аккуратные, тверденькие каканчики, заполняя ими к концу выступлений всю поверхность воды. Мы сажали мокрую нутрию в клетку (в мокром виде нутрия похожа на крысу), открывали пробку в ванне и вовсю старались не упустить в водосток ее коричневатые котяхи. Потом собирали их, заворачивали в газетку и выбрасывали в ведро. Нутрия начинала запасаться новыми котяхами до новой поездки на воды и т.д. О собаках и кошках рассказывать не буду, поскольку это отдельные истории. Впрочем, про Цезаря два слова сказать надо. Цезарь был моего росту и иногда на прогулке мог, вильнув боком, сбить меня с ног. Цезарь умирал от чумки в возрасте двух лет, и родители решили облегчить его муки. На пороге усыпальницы Цезарь всё понял и начал бегать, шатаясь, вокруг нашей машины. Помню, что выглядело это совсем по-человечьи. Своих эмоций я не помню. Цезарь сохранился в кадрах нашей домашней кинохроники. Он перебегает из кадра в кадр, и иногда с ним перебегаю и я. Да, забыл сказать - Цезарь был красивым немецким догом. Теперь о тараканах, чтобы потом плавно перейти к Кеше. В безымянной коммунальной квартире на Рижской, почти напротив «Сатирикона», обитало самое большое их племя – тут каждый скажет, «нет, неправда, самое большое количество тараканов жило на...» Верьте мне. Когда изобретут счётчик тараканов, проведут их перепись и составят специальную карту, вы сможете убедиться, что самым жирным пятном на этой карте будет отмечен дом 3/7 по Третьей улице Марьиной Рощи. Требовалась немалая доля спортивного мастерства, чтобы, войдя в комнату, дойти до стола, не наступив при этом на таракана. На столе плесневела вечно немытая посуда (в её мытье я смысла не видел, ибо тараканов от этого не убавлялось. Я обычно пользовался одной вилкой, одной тарелкой и одной чашкой; все остальное, немытое, рассовывалось с интервалами примерно раз в месяц по пакетам, а пакеты – по полкам необъятного шкафа-стенки). Клеёнка, покрывавшая стол, представляла собой стратегическую базу тараканов: они накапливались по углам, залегая на внутренней стороне свисающих концов. Я даже придумал развлечение: несколько раз в неделю, когда тараканов набиралось изрядное количество, я вытряхивал их из-под клеёнки на пол, и следом начинал прыгать по их спинам, и мало кому удавалось уйти живым! Я весь был как взбесившийся слон. Но не только тараканы жили на Рижской. Однажды в час, когда я мирно возлежал на полатях в дымке многочисленных грёз, нечто острое проклюнуло моё бедро до самых потаённых чакр! Мне удалось схватить за ногу укусившего меня комара. Но это был не комар, враг людей и коров, и даже не клоп, враг солдата – это был чёрный домашний муравей, враг меня! Доселе я не подозревал в них такого коварства, и совершенно напрасно. ( там дальше про коварство, войну, отозванную клятву и т.д. ) |
|