Pračytaŭ fentazi Franki Kafki (Franz Kafka) "Praces". Fentazi heta apaviadańnie, u jakim dziejańnie adbyvajecca ŭ niejkim zusim jinšym suśviecie, jaki ŭ čymści j nahadvaje naš, ale biezumoŭna jinšy. Dyk voś, hety raman minavita fentazi - dziejańnie adbyvajecca ŭ niejkim jinšym suśviecie, bo ŭ hetym nikoli ničoha padobnaha nie było, niama j nia budzie. Nikoli. Ni ŭ vodnaj krajinie. I ŭva Francyji - u tym liku. A dziejańnie ramanu adbyvajecca minavita ŭva Francyji. Dyjalogi taksama robiać uražańnie niejkaj nienaturalnaści. Nu nie rezmaŭlajuć tak ludzi zvyčajna.
Praz uvieś raman prachodzić niejki strach pierad čynoŭnikami, jakija źjaŭlajucca niby niejkimi vyšejšymi jstotami. A čynoŭniki ŭvieś čas havorać, što jany ludzi maleńkija, a voś nad jimi... Ja nie razumieju hetaha stracha, i nie razumieju, jak jaho možna adčuvać u žyćci. Ja nie razumieju šmatlikich učynkaŭ hałoŭnaha hieroja - jany zdajucca mnie nierazumnymi...
Kniha pahružaje ŭ niejki fentazijny suśviet strachu, niejkaj bieznadziejnaści, biessensoŭnaści, dzie hałoŭnym Boham robicca sud i sudovaja systema, jakaja j sama adnak jucicca ŭ šerych, brudnych, dziašovych pamiaškańniach, i čym bližej da kanca, tym bolej Sud robicca niečym transcendentym, absalutnym, faktyčna apafejozam hetaha robicca razmova sa śviatarom u dziaviataj hłavie, dzie śviatar adhukajecca ab knizie Zakona jak ab śviatym pisańni. - Tałkuje jaje jak śviatoje pisańni, cytuje, kaža ab jojnaj niaźmiennaści. Minavita ŭ cytacie nievialičkaha ŭryŭka z hetaj knihi pierakazvajecca niby ŭsia absurdnaść hetaha fantastyčnaha suśvietu.
Ale apaviadańnie sapraŭdy cikavaje, voś tolki kali čytaješ, treba pamiatać, što ŭsie heta navat nie fantastyka, a fentazy, pryncypova jinšy suśviet, jaki tolki ŭ pieršaj pałovie ramanu nahadvaje naš. A jnakš nijakich nervaŭ nia chopić. :)


Прочитал фентези Франца Кафки "Процесс". Фэнтези - это произведение, в котором действие осуществляется в другом мире, который чем-то напоминает наш, но одназначно другой. Так вот, этот роман Кафки именно фентази - действие происходи, потому что в этом ничего подобного не было, нет и не будет. Никогда. Ни в одной стране. В том числе и во Франции. А действие романа происходит именно во Франции. Диалоги тоже оставляют впечатление какой-то неестественности. Ну не разговаривают так люди обычно.
Через весь роман проходит какой-то страх перед чиновниками, которые кажутся будто бы какими-то высшими созданиями. А чиновники всё время говорят, что они люди маленькие, зато вот над ними... Я не понимаю этого страха и не понимаю, как его можно чувствовать в жизни. Я не понимаю многие действия главного героя - они мне кажутся неразумными...
Книга погружает в какой-то фентезийный мир страха, какой-то безнадёжности, бессмысленности, где главным Богом становится суд и судебная системя, которая и сама однако ютится в серых, грязным, дешёвых помещениях, и чем ближе к концу, тем больше Суд становится чем-то трансцендентным, абсолютным, фактически апофеозом этого становится разговор со священником в предпоследней главе, где священник отзывается о Книге Закона как о святом писании. - Толкует её как святое писание, цитирует, говорит о её неизмености. Именно в цитате небольшого отрывка из этой книги будто бы пересказывается вся бессмысленность этого фантастического мира.
Но роман всё-таки действительно интересный, вто только когда читаешь, надо помнить, что это даже не фантастика, а фэнтази, принципаильно иной мир, который только в первой половине романа напоминает наш. А иначе просто никаких нервов не хватит :)

В качестве приложения - цитируемый отрывок из Книги Закона:
У врат Закона стоит привратник. И приходит к привратнику поселянин и просит пропустить его к Закону. Но привратник говорит, что в настоящую минуту он пропустить его не может. И подумал проситель и вновь спрашивает, может ли он войти туда впоследствии? "Возможно, - отвечает привратник, - но сейчас войти нельзя". Однако врата Закона, как всегда, открыты, а привратник стоит в стороне, и проситель, наклонившись, старается заглянуть в недра Закона. Увидев это, привратник смеется и говорит: "Если тебе так не терпится - попытайся войти, не слушай моего запрета. Но знай: могущество мое велико. А ведь я только самый ничтожный из стражей. Там, от покоя к покою, стоят привратники, один могущественнее другого. Уже третий из них внушал мне невыносимый страх". Не ожидал таких препон поселянин, ведь доступ к Закону должен быть открыт для всех в любой час, подумал он; но тут он пристальнее взглянул на привратника, на его тяжелую шубу, на острый горбатый нос, на длинную жидкую черную монгольскую бороду и решил, что лучше подождать, пока не разрешат войти.Привратник подал ему скамеечку и позволил присесть в стороне, у входа. И сидит он там день за днем и год за годом. Непрестанно добивается он, чтобы его впустили, и докучает привратнику этими просьбами. Иногда привратник допрашивает его, выпытывает, откуда он родом и многое другое, но вопросы задает безучастно, как важный господин, и под конец непрестанно повторяет, что пропустить его он еще не может. Много добра взял с собой в дорогу поселянин, и все, даже самое ценное, он отдает, чтобы подкупить привратника. А тот все принимает, но при этом говорит: "Беру, чтобы ты не думал, будто ты что-то упустил". Идут года, внимание просителя неотступно приковано к привратнику. Он забыл, что есть еще другие стражи, и ему кажется, что только этот, первый, преграждает ему доступ к Закону. В первые годы он громко клянет эту свою неудачу, а потом приходит старость и он только ворчит про себя. Наконец он впадает в детство, и, оттого что он столько лет изучал привратника и знает каждую блоху в его меховом воротнике, он молит даже этих блох помочь ему уговорить привратника. Уже меркнет свет в его глазах, и он не понимает, потемнело ли все вокруг, или его обманывает зрение. Но теперь, во тьме, он видит, что неугасимый свет струится из врат Закона. И вот жизнь его подходит к концу. Перед смертью все, что он испытал за долгие годы, сводится в его мыслях к одному вопросу - этот вопрос он еще ни разу не задавал привратнику. Он подзывает его кивком - окоченевшее тело уже не повинуется ему, подняться он не может. И привратнику приходится низко наклониться - теперь по сравнению с ним проситель стал совсем ничтожного роста. "Что тебе еще нужно узнать? - спрашивает привратник. - Ненасытный ты человек!" - "Ведь все люди стремятся к Закону, - говорит тот, - как же случилось, что за все эти долгие годы никто, кроме меня, не требовал, чтобы его пропустили?" И привратник, видя, что поселянин уже совсем отходит, кричит изо всех сил, чтобы тот еще успел услыхать ответ: "Никому сюда входа нет, эти врата были предназначены для тебя одного! Теперь пойду и запру их".