если угораздит проснуться под утро, то замираю от ужаса.
в плотной ткани недвижимого деревенского воздуха, извиваясь, поет соловей.
я не могу сказать, что пение соловья особенно радостное. или что он приближает пением рассвет, подобно кочету.
нет.
соловей поет как будто из космоса, из самой влажной черной глубины его.
от несоответствия этого космического пустотного ужаса и мелодии, повторяемой с тщанием и прилежностью ученика, волосы встают дыбом.
- замолчи, замолчи - умоляю его во мраке ненаступившего утра.
но соловей слетает с дерева в окно, садится мне на грудь и пристально всматривается мне в очи.
дыхание у него тяжелое, как у коня.
если я вспоминаю начало хоть одной молитвы, то он исчезает.