Как задолбали этим путчем, занудным, как овсянка-сэр! Добро б мы стали чем-то лучшим, чем этот наш эсесесер, добро б мы сдвинулись куда-то или хоть выросли уже, добро бы радостная дата застала нас на рубеже,  — но взгляд вотще повсюду шарит: просвета нет ни тут, ни там. Нас только то и утешает, что в Штатах тоже не фонтан. На юбилей хочу забить я, как неконформный индивид. Другое громкое событье меня сегодня вдохновит. Из многих радостей доступных в одной мне видится запал: мы запустили мощный спутник, и он немедленно пропал.

Он был мощнее всех в Европе, в нем было связи до фуя  — и вот космические топи его сглотнули, не жуя! Заметьте, мы не так богаты  — швырять рубли на баловство. Его нашли как будто Штаты, но оказалось  — не его. Среди небес дождливо-смутных, чертя привычный их пейзаж, летал другой какой-то спутник  — и не крупнейший, и не наш. Как это, в сущности, жестоко! Но в этом логика видна, что наша Русь, по слову Блока, «всегда без спутников, одна». Насмешки циников прожженных все беспардонней, все грязней… Мы  — тот несчастный медвежонок, что все искал себе друзей  — придите, типа, меду выдам, я весь культурный, я в штанах!  — но так пугал их внешним видом, что все кричали: нах-нах-нах. Когда-то было время, братцы, до всяких этих перемен,  — имел он спутников пятнадцать, потом четырнадцать имел, и мы неслись, антенны пуча, в холодной, пасмурной нощи  — но разлетелись после путча, и все. Ищи теперь свищи. Ушли в невидимые выси, о прежней дружбе не стоня. Где Киев, Таллин, где Тбилиси, где, извините, Астана? И как мы их пустили сдуру в суровый, непонятный мир? Один наш друг  — атолл Науру да броненосный Ким Чен Ир, и тот глядит на нас со смехом, коммунистическая знать… Я слышал, он опять приехал. Мощнейший спутник, что сказать. Финал могучего проекта: медведь досчитывает медь. Теперь нас любят только те, кто хотят остатки поиметь. С друзьями, впрочем, очень туго не сотый, не двухсотый год: имелись два любимых друга  — своя же армия и флот, они исправно помогали, но нынче, Родина, глазей: ты, может, справишься с врагами, но берегись таких друзей. Когда посмотришь трезвым глазом на этот дружный легион… Теперь мы дружим только с газом, но погоди  — уйдет и он.

Средь звезд, навеки неприступных, в далеком, млечном их дыму, когда представишь этот спутник  — как хорошо сейчас ему! Как он летит в свободном небе, неуловим, неутомим… Страна моя! Не лучший жребий  — быть вечным спутником твоим. Вот он летает в темпе вальса среди других небесных тел. Как счастлив тот, кто оторвался  — но ни к кому не прилетел! Ату, голубчики, ловите. Твой спутник в бездне голубой летает по своей орбите  — вокруг тебя, но не с тобой, из всех твоих реестров выбыл, нигде не числится строкой… Ей-богу, это лучший выбор. В конце концов, я сам такой. Не помню, что со мною стало,  — должно быть, сделалось само: хоть я из твоего металла, на мне стоит твое клеймо, на мне печать твоих Евразий, твоих полковников и Ко, но между нами нету связи.

И я лечу. И мне легко.

А ты загадочно блистаешь, в своей песочнице резвясь.

Когда ты вновь собою станешь, я первый вылечу на связь.