«Я НЕНАВИЖУ...»

«Я ненавидел Брежнева-Андропова, но видел, что следующим может быть только условный «Горбачев». Я ненавидел Горбачева, но знал, что конец ему положит – только «Ельцын». Я ненавидел Ельцына, но не сомневался, что сменить его может только «Путин». Я ненавижу Путина, но понимаю, что непосредственным продолжением его может быть только… то, что, произрастет из самого режима (не исключено, кстати, - персонально тот же П., но «новый»).» - http://salery.livejournal.com/63836.html?view=7214428#t7214428

Этот яркий пассаж из последнего поста С.В.Волкова (salery) заставил меня задуматься над моими собственными чувствами по отношению к перечисленным и иным персонажам советской истории.

Однозначная и безусловная ненависть – к народовольцам и их последышам эсерам-боевикам, к ленинской шайке, ко всем первобольшевикам у и при власти – коллективная виселица на Болотной (!) пл. для всех, кто её до того избежал по причине крайнего либерализма Империи.

Но интересно, что начиная с Джугашвили (Сталина) ненависть куда-то уходит. Сам режим – да, ненавистен, это безусловная азиатская гадость, подлежащая безжалостному крушению, а вот «рябой шут», «трусливя марионетка» - это каким-то странным образом всё же более «дядюшка Джо», «растолстевший Чарли Чаплин», чем «дрянной человек с жёлтыми глазами». Правда, в качестве первобольшевика он должен был бы висеть рядом со своими подельниками. Но тут я уже не о «Кобе, замечательном грузине», а о «Великом Сталине».

Дальнейшие советские боссы – «Кукурузник - Кузькина мать» и «Чавкающая Тортилла» - скорее персонажи из комиксов. Понятно, что это всё та же советская гадость, что пробы негде ставить, но вот нет ненависти, что тут поделаешь. Ненависть к совку, злоба и горечь, что выпало в нем жить, но эти фигуры в телевизоре и газетах уже такая неотъемлемая и расчеловеченная часть пейзажа, что к ним просто невозможно питать человеческие чувства, как невозможны они по отношению к манекенам в витрине.

Отдельный казус – «Юрий Гладимирович». Он зловещ, опасен. По его адресу не хочется шутить и улыбаться. Забавно, что этого человека мне довелось увидеть совсем близко, у центрального входа в «Лубянский приказ». Я там, понимаете ли, гулял по пустынному зимнему тротуару в воскресенье, а тут вдруг подлетел «членовоз» в сопровождении всего одной «волги», стоящий у входа «милицанер» (позднее я узнал, что это ряженый гебист) вытянулся (насколько это возможно в тулупе), а из «зила» как-то боком и сутулясь, придерживая одной рукой шляпу на сильном ветру, вышел «он самый» и, стремительно пройдя в двух шагах от остолбеневшего меня, скрылся за огромной бесшумно распахнувшейся и тут же сомкнувшейся дверью, по самому центру фасада. Было это году в 77-м, ещё при живом Брежневе.

«Умерший не приходя в сознание» Черненко – глупый анекдот. Его мне довелось «хоронить», когда всех сотрудников нашего института (это был «Ин-т социологических исследований АН СССР») погрузили на автобусы и повезли «прощаться» с телом в Колонный Зал (Благородного Собрания). Тоже был холод, советские трудящиеся шли в пальто и куртках, с ушанками в руках, но какая-то дипломатическая дама, похожая на М.Тэтчер, поразила меня тем, что была всего лишь в длинном чёрном платье – дипломаты имели, разумеется, отдельный подход.

Горбачёв и Ельцын – два сапога пара. Несмотря на несмываемую совковость первого и пьяное непотребство второго, я испытываю к ним обоим скорее симпатию. Видимо, из-за «воздуха свободы», который есть для меня высшая ценность. В моём сознании коммунистическая тоталитария рухнула от их совместных, даром что антагонистических, усилий. А по-советски абсурдная цена, заплаченная при этом... не делает ни того, ни другого антигероями. Такой вот советский выход из коммунизма – иной был бы стилистически невозможен.

Ну а полковник ФСБ П. и его собачка М. – тут только презрение и брезгливость, как к иным насекомым или моллюскам. Наступить и с хрустом раздавать – что-то такое. Уж не знаю, почему... Закругляясь по-жежешному – как-то так.