27 ФЕВРАЛЯ 2008 г. ЮЛИЯ ЛАТЫНИНА

На прошлой неделе Басманный суд Москвы приговорил лидера националистической группировки "Формат-18" Максима Марцинкевича, он же Тесак, к трем годам лишения свободы.

Посадили его вот за что. 28 февраля 2007 года в клубе «Билингва» состоялись дебаты мистера Паркера и автора этих строк на тему нового русского либерализма: мистер Паркер доказывал, почему надо вступать в партию к Барщевскому, а ваша покорная слуга, натурально, издевалась над всеми официальными партиями (включая партию Барщевского).

В разгар дебатов в клуб пришли г-н Марцинкевич и полторы дюжины его сторонников. Как установило позднее следствие, они кричали «Хайль Гитлер», а также что перережут всех либералов, что было, согласитесь, глупо — либералов было кругом пруд пруди, бери и режь, чего ж кричать-то.

Этот неожиданный дивертисмент внес большое разнообразие в дебаты — если б они принесли ручную обезъянку, разнообразия было бы еще больше.

Г-н Марцинкевич является лидером группировки «Формат-18», считающейся маргинальной даже на фоне крайних националистов: ее участники снимали на видео и продавали ролики с избиениями лиц «некоренной национальности» и пр.

Кроме того, известно, что г-н Марцинкевич поссорился с другим националистом, лидером ДПНИ Беловым-Поткиным, и даже угрожал его убить. Среда националистов весьма густо пронизана агентами ФСБ, а г-на Поткина, равно как и г-на Хинштейна, видели на торжественных приемах ФСБ, куда допускаются только особо заслуженные лица.

И вот после дебатов в «Билингве» светоч либерализма нашего, «яблочник» Сергей Митрохин, услышал о произошедшем и написал в прокуратуру просьбу возбудить против Тесака уголовное дело. И через некоторое время звонит мне следователь и говорит:

— Юлия Леонидовна, мы тут возбудили против Марцинкевича уголовное дело. Хотелось бы получить ваши показания.

— Давно было, начальник, — отвечаю я, — в натуре ничего не помню.

— Как — ничего не помните? — изумился следователь.

— А ничегошеньки! Память плохая. И я не собираюсь быть инструментом, который ФСБ использует в разборках между своими агентами. Пусть вам Митрохин подмахивает.

Следователи звонили еще, но все они были понятливые и больше одного раза не звонили.

И вот наступает суд, и снова мне звонят: на этот раз судья. Из известного своей справедливостью и неподкупностью Басманного суда.

— Здравствуйте, Юлия Леонидовна, — говорит судья, — я судья такой-то. Хочу пригласить вас в суд для дачи показаний по делу Марцинкевича.

— Увы, товарищ начальник, — снова говорю я, — давно было дело, не помню.

— А мы вашу память-то и освежим!

— Послушайте, — говорю я, — если Марцинкевич угрожал убить Поткина, то пусть Поткин и дает показания. Если Марцинкевич бил людей и снимал это на камеру, пусть следствие установит это и судит его за это. А за слово судить нельзя. Нравится мне это слово или нет.

Но судья оказался не таким понятливым, как следователь. Он стал рассказывать мне, что в случае отказа от явки я могу быть доставлена силой, что мне угрожает штраф в 2 тыс. рублей и пр. и пр.

Тут, надо сказать, у меня даже ногти вспухли от любопытства. Я так и представила себе, как меня доставляют силой в суд и я объясняю, что я об этом суде думаю.

— Хорошо, я ваши угрозы приняла к сведению, — говорю я судье.

В суд я не пошла. А судья позвонил еще раз, в начале заседания.

— Где вы, — говорит, — так-то вы исполняете свои обещания, Юлия Леонидовна? Или ваше слово ничего не стоит?

— Как это я не исполнила свое обещание? — удивилась я, — я сказала, что ваши угрозы приняла к сведению. А что в суд приду, я не сказала.

И порадовалась про себя, что не пришла к судье. Ведь если этот судья фразу «я приму к сведению ваши угрозы» понимает как «я приду в суд», то что, интересно, по итогам моих показаний он написал бы в протоколе?

В общем, в итоге этот справедливый и неподкупный судья влепил Марцинкевичу три года лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима — строже, чем рассчитывало обвинение.

И по поводу этой истории я вспомнила две других. Одна случилась много лет назад с одним известным вором. Этого вора пырнул заточкой «мужик». И вор, умирая, написал заяву вертухаям. А потом получилось так, что вор не умер. И, конечно, он был готов заяву съесть. Но было поздно: его, конечно, раскороновали.

А другая история случилась с Михаилом Ходорковским. Его, если помните, стукач по фамилии Кучма пырнул ножиком в лицо, спящего. И стукач Кучма написал потом объяснение. А Ходорковский, конечно, никаких заяв на него писать не стал.

У меня в этой связи вопрос к г-ну Митрохину, для которого не западло строчить заявы красноперым: когда наши либералы поднимутся хотя бы до уровня правосознания наших воров?

Нельзя играть в карты с шулерами и нельзя жаловаться в гестапо.
Я далек от бандитских разборок. Но с основным тезисом согласен: Гестапо есть гестапо, как бы оно не именовалось и сколько бы оно не переименовывалось. И в какой бы стране и когда бы оно ни было...