Бал скотов 1
Наверное, никому не нужно объяснять – что такое последний день четверти? Что в этот мучительный день в школу идешь неимоверными, нечеловеческими усилиями воли, собирая последние резервы изможденного организма в кулак. Когда долгожданные каникулы уже видятся в мечтах где-то там, после обеда. Но последние часы, как всегда – самые длинные, самые тяжелые…

Идешь и не веришь в то что впереди каникулы… Только бы ничего не случилось! Только бы ничего не сорвалось! Ведь если вдруг кому-нибудь из учителей придет в голову возмутительная мысль отменить каникулы или хотя бы задержать их хоть на день, то миллионы школьников по всей стране просто рухнут на землю и скажут: Все! Больше нет сил! Хоть режьте нас, хоть бейте нас, хоть растирайте в порошок и закатывайте в асфальт – мы никуда не пойдем! Мы не в состоянии больше обеспечивать ваш трудовой процесс, господа учителя и прочие работники средней школы! «Укатали Сивку крутые горки», как говорит русская пословица! – так размышлял, собираясь в школу перед Новогодними каникулами, ученик восьмого класса Федор Причудин.

Превозмогая отвращение, он высыпал на стол содержимое портфеля, сбрасывая на пол уже ненужные, чудом дожившие до этого утра тетради, учебники, обломки ручек, какие-то бесформенные бумажки, бывшие когда-то «контрольными», вперемежку с фантиками и остатками разнообразной пищи. Несмотря на отвращение, в его измученной душе оставалось немного места и сладкому чувству торжества.

– На, получи! – победоносно проурчал он, подрисовывая ужасную рожицу над росписью Тамары Павловны, которая в широких кругах была известна как Тамара Падловна. В эти круги входила продвинутая часть преподавательского состава, кое-какая родительская общественность, и безбрежные массы ученичества разных возрастов и успеваемости.

Тамара Падловна была прекрасно осведомлена об этом, отчего находилась в непреодолимом конфликте со всеми окружающими. Но оборонная тактика была не ее стилем. Она предпочитала наступательные действия. Поэтому из классов, где она преподавала, на всю школу разносилась канонада ее массированных ковровых бомбардировок:

– Дебилы, кретины! – системой залпового огня накрывала она очередное подразделение школьников. – Уроды!

Потом, сглотнув часть переполнявших ее чувств, она продолжала более прицельно:

– Вы же тупые! Вы понимаете, что вы все тупые! Вот ты, Красавкина, понимаешь, что ты – тупица? А ты, Сидорчук, ты же – ручной тормоз даже не от машины, не от автобуса, а от электрички! Понимаешь?

Потом она садилась на свой стул в полном изнеможении, удрученно качала головой и резюмировала:

– Нет, вы не понимаете, ведь вы же тупые…

Но тут же вскакивала, почувствовав сквозь шерстяную юбку просочившийся клей или канцелярские кнопки. Это в тылу врага удачно работала глубоко законспирированная диверсионная группа.

– Какая скотина это сделала? – сиреной воздушной тревоги, закрыв глаза, спрашивала она у класса.

Класс глухо мычал, сжав губы:

– М-м-м-м-м-м-м…

– Молчать! Малявин, открой пасть и не мычи! Зотова, корова, ты не в хлеву! Всем открыть рты!

Класс послушно открывал рты:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а…

– Заткнитесь, неандертальцы! Звук убрать! Маринина, подними свою головогрудь на меня! В классе нужно смотреть бестолковыми глазами только сюда! – она показывала коротким пальцем глубоко в недра своего горла, – только сюда, а не на Петрова, не на Гусева, не на дырявые уши Касаткиной!


Нечто такое и ожидал услышать на первом уроке последнего учебного дня Федор Причудин. Поэтому он, как многоопытный бывалый ученик, и вытряхнул все лишнее из портфеля. Ничто не должно помешать ему сегодня завершить четверть одним решительным броском! Четкими, отточенными движениями готовящегося к кульминационному кадру терминатора, Федор вложил в карман несколько разноцветных резинок, ручку, где вместо стержня была вставлена игла от шприца, пластмассовые трубки разного калибра, кусок пластилина, поставил вибросигнал на мобильном телефоне, щелкнул на запястье браслетом часов и эффектно прилепил липучки на кроссовках.

Он посмотрел на себя в зеркало: решительному виду не соответствовало только отсутствие черных очков, которые были запрещены на территории школы и всклокоченные после сна волосы. С первым обстоятельством пришлось смириться, а вихры он попытался побороть расческой. Но она не помогла. Вихры оказались сильнее ее. Поэтому он решил эту проблему, нахлобучив бейсболку козырьком назад и, вполне довольный собой, вышел навстречу самому необыкновенному дню в своей жизни…

К своему ужасу, он опоздал из-за сметающей все на своем пути орды первоклашек, которых отпустили с первого урока по причине нестойкости учителя. Он заболел в самый последний день. Слабак! Первоклашки ворвались как стадо разъяренных обезьян в раздевалку, где с дикими воплями сорвали половину из висевших там курток на пол. В образовавшихся кучах барахла они тут же устроили яростную битву с применением портфелей и сменной обуви в качестве оружия ударного назначения. У них начались каникулы…

– Что ж вы делаете-то, бабуины! – пыталась перекричать эту стихию, забившаяся в угол биологичка-практикантка, которой поручили довести этот класс до дверей школы.

Федор, засунув бейсболку в портфель, нерешительно вошел в сотрясающийся от звуков Тамары Павловны класс, где скромная и маленькая девочка – Настя Василькова пыталась сдать ей должок – контрольную работу, которую она пропустила по причине болезни. Она тихо спросила:

– Извините, Тамара Павловна, можно вам сдать работу за вторник?

Тамара Падловна вначале, видимо не разобрав Настькиного коварства, великодушно выхватила тетрадь из ее рук, чтобы влепить туда жирную тройку, но на половине движения осеклась, поняв тонкий подвох:

– Что? Что ты сказала? – победоносно зашипела она.

Трепещущая Настька спряталась, было за бруствер парты, пытаясь спасти себя, но была вытащена оттуда за худенькие плечи.

– Ты хочешь сказать, что это мне нужно сдать работу за вторник? – громыхала она, – Мне??? Да это тебе нужно ее сдать! Ясно тебе?! Это тебе нужно, а мне наплевать на все ваши каракули!

Неизвестно – что бы произошло дальше с Васильковой, если бы не появившийся в дверях Федор. Она, выпущенная из могучих рук учительницы, обмякла безвольной тряпочкой, благодарно посматривая на своего спасителя. Но Причудин не успел насладиться ее благодарностью, так как был практически наповал сражен фехтовальным выпадом Тамары Павловны с указкой наперевес. Она, проскакав, как мушкетер от своего стола к двери нанизала куртку Федора на кончик указки и приподняла его над полом.

– Ты что, родной, устал учиться? Прогулял уже две минуты!

– Я, нет, не устал, там это, там первоклашки, там, в раздевалке… – начал было мямлить он.

– Что первоклашки? Первоклашки устали или ты?

– Нет, они не устали, они это, отдохнули…

– Так, разговор с тобой закончен! Мне все понятно! Ты издеваешься! – блестя золотым зубом, злорадно улыбнулась она. – Василькова, чего расслабилась, ну-ка сбегай за Эммой Николаевной!

Это была катастрофа! Эмма Николаевна была женщиной чудовищной и по должности, – она была завучем, и по характеру, – она была женой полковника милиции, и по внешности, так как была выше своего довольно статного полковника на две головы. Кроме всего прочего она имела сложную прическу, похожую на взбитую сахарную вату, только черного цвета, и огромного размера туфли на высоких каблуках. Звук этих каблуков невозможно было перепутать ни с чем. Когда она шла по школе, всем хотелось забиться в угол, исчезнуть, аннигилироваться, лишь бы не попасться на пути этой уверенной поступи.

Эмма Николаевна следила за собой, пахла на весь этаж, густо красилась и на этом основании считала себя величественно-привлекательной. Возможно, так оно и было, но только не вблизи! Издалека – может быть, но рядом никому и в голову не приходила мысль любоваться ей. Только – чрезвычайное и незамедлительное спасение! Встреча с Эммой Николаевной никому еще не принесла ничего хорошего. В школе она была всесильна. Казалось, что в ее власти было отменить день и ночь, зиму и лето! И вот сейчас она должна была придти сюда на своих ужасных каблуках и что-то сделать с Федором такое, что должно было понравиться Тамаре Падловне! Думать об этом было страшно…

Перед глазами блестел ее зуб. От него неслось:

– Стой у двери, негодяй, пока не придет Эмма Николаевна! – говорила она с таким тоном, будто хотела сказать: «тебе осталось жить до тех пор, пока она не придет!»

Ну, жаба, – подумал Федор, – когда ж ты только ученической крови напьешься?! Всю не выпьешь, захлебнешься! Нас много, а ты одна!

Но он ничего не сказал вслух, наблюдая, как Тамара Павловна с победоносным видом вытряхивает из карманов весь его арсенал, включая мобильник.

– Сколько раз говорить, что на урок с включенным телефоном приходить нельзя?! А? Погоди, сейчас придет Эмма Николаевна, пусть она с тобой разбирается, я больше не могу!

Причудин с ужасом ждал страшных, гулким эхом раздающихся в коридорах школы, как у каменного гостя из «Маленьких трагедий» А.С.Пушкина, шагов завуча. В голове проносилась известная цитата: «О, тяжело пожатие каменной его десницы!» Но ведь десница – это правая рука. А у Эммы Николаевны тяжела нога. Интересно, как будет правая нога по старорусски? Наверное – «О, тяжело пожатье каменной ее правой ножницы!»

К своему удивлению он так и не дождался этих шагов. Вместо них в класс впорхнула Настька и радостно сказала, что Эмма Николаевна в данный момент обходит классы и поздравляет с Новым Годом, поэтому она придет тогда, когда наступит наша очередь. Тамара Павловна злорадно припечатала Федора:

– В таком случае будешь стоять до ее прихода! А мы продолжим урок!

Причудину ничего не оставалось, кроме как подчиниться злой воле учительницы. Ладно-ладно – думал он – еще немного наступят каникулы и ты целых две недели будешь грызть локти оттого, что не сможешь достать меня! Хотя, как знать, может ты захочешь со мной еще встретится на дополнительных часах, садистка! И зачем тебе это, ведь денег за внеурочные занятия не платят! Тебе просто нужно крови! Не можешь ты без моей крови!

Тем временем урок шел своим чередом. С потолка периодически сыпалась штукатурка, со шрапнельным визгом проносились куски мела, разрываясь за спинами укрывшихся на «камчатке» двоечников. Тамара Павловна, когда что-нибудь писала на доске, любила кидаться мелом по-ковбойски, прямо из-под мышки без прицела, просто на звук или шорох. Мальчишкам тоже нравилось эта ее забава, так как они соревновались между собой в умении поймать мел бейсболкой. Для этого они перед уроком специально натирали доску парафином, чтобы мел плохо писал. Такой мел Тамара Павловна кидала чаще и сильнее. Она несколько раз, как всегда, прорычала:

– Сегодня у нас День Двойки!

Но после того, как мел в ящичке закончился, она поправила себя:

– Сегодня у нас День Кола, придурки! Если хотите, чтобы вас миновала сия участь – сдать мел!

По рядам с дальних парт передали пойманные куски. Тамара Павловна посмотрела на них, посчитала и сказала:

– Уроды, где еще четыре куска? Масюнин, – обратилась она к долговязому переростку, – дубина стоеросовая, если ты не в состоянии освоить арифметику, то я прекрасно умею вычитать из общей суммы мелков количество попавших в стену. А ну встань! Сколько будет 17 – 4? Быстро, Масюнин, не думая!

– Тринадцать! – выпалил Масюнин.

– Молодец! Тройку заработал! Не за ум, – за стабильность! Будешь еще четверть мел ловить! Больше от тебя все равно – никакой пользы!

Урок подходил к концу. Оставалось всего минут десять. У Федора уже родилась надежда, что пронесет, что Эмма Николаевна до перемены не успеет придти и поздравить их класс с Наступающим праздником. Он даже перестал слышать то, что происходило в классе, напряженно прислушиваясь, ко всем шагам за дверью. Но там только шаркала иногда уборщица или цокали семенящей рысью каблуки других учителей. Но куда им было до каблуков Эммы Николаевны!

Вдруг дверь неожиданно распахнулась, и перед самым носом он увидел – Снегурочку! Нет, это была не просто Снегурочка, а та самая – пятиметровая, из парка, которую слепили недавно изо льда на горке. Других таких Снегурочек он просто не видел за всю жизнь. Но это была не Снегурочка, а сама… Эмма Николаевна в новогоднем прикиде…

– Ну, все: начался праздничек, – успел подумать Федор, – не хватает только Деда Мороза в лице директора школы!

Но удивление его сменилось еще большим удивлением, когда Эмма Николаевна вместо поздравления классу для чего-то попросила Тамару Павловну выйти в коридор. Дверь за ними захлопнулась и только сейчас Причудин, каждой клеточкой ощутил повисшую в школе тишину. Он вспомнил, что ветераны войн часто говорили о том, что самое непривычное после Победы – тишина. Так и сейчас, замолчавшая Тамара Павловна на пару с обутой в огромные валенки Эммой Николаевной, создали такую звенящую тишину, что от непривычки стали гибнуть цветы в зеленом уголке школы.

Класс повел себя неадекватно. Он тоже впервые попал в такую ситуацию. Вместо того чтобы скакать, шушукаться, молниеносно переползать в разных направлениях, школьники будто бы окаменели. Федор тоже опешил и от явления Мега-Снегурочки, и от обрушившейся тишины. Долго ее переносить было просто опасно для психики. Он это почувствовал внутренним чутьем. Необходимо было что-то слышать, поэтому он стал прислушиваться к тому, что происходило за дверью. А там действительно происходил очень знаменательный для судеб многих и многих участников этого повествования разговор. Эмма Николаевна, каким только можно громким шепотом, возмущенно говорила Тамаре Павловне следующее:

– Вы чудовище, Тамара Павловна! Вы – животное! Я не верила раньше, думала, что многочисленные жалобы детей и их родителей – всего лишь попытка расшатать школьную дисциплину, я не верила, что такое возможно! Тем более у нас! Но сейчас, проходя с поздравлениями по классам, я впервые услышала, как вы ведете урок! Вы забыли, Тамара Павловна, что школа – не тюрьма!

– А зачем это вы, Эмма Николаевна, подслушиваете под дверью? Это что, педагогический прием такой? – хрипела в ответ учительница.

– Я вовсе не подслушивала, просто вы так кричали, что не услышать такое я не могла! – возмущенно шептала завуч. – Вы знаете, Тамара Павловна, что группа инициативных родителей подает на вас в суд за регулярные оскорбления детей! Поэтому вам не стоит долго думать и, чтобы не раздувать скандал вокруг нашей школы, вам следует сегодня же написать заявление об уходе. Иначе я вас уволю по статье. И чтоб духу вашего тут не было!

Эмма Николаевна считала себя эталоном справедливости, поэтому возмущению ее не было предела. И она имела на него полное право!

– Я повторяю: за каникулы вы должны избавить нашу школу от вашего отвратительного присутствия!

– Вы бы, Эмма Николаевна, сначала на свое отвратительное присутствие обратили внимание! Вы ведь – монстра какая-то – а не завуч! Да вами детей пугать нужно, а не руководить учебным процессом!

– Ах ты – свинья поганая! Чушка неумытая!

– А ты – чучело коровы-рекордсменки тридцать второго года! Да из тебя нафталин сыплется!

– А ты, ты хоть бы говорить сначала научилась, клуша деревенская! Не сыплется, а сыпется! Щас я тебя…

За дверью послышалась глухая возня и неизвестно чем бы она закончилась, потому что, несмотря на то, что Эмма Николаевна была значительно выше и внушительнее, Тамара Павловна была куда шире, да и находилась в прекрасной форме, благодаря ежедневным тренировкам в метании мела и фехтовании огромной указкой. А действия Эммы Николаевны были скованы тяжеленной ватной шубой и огромными валенками. Но неожиданно, на самом интересном месте прозвучал звонок и они, напряженно улыбаясь и еще напряженней обнимаясь, вошли в класс.

– Здравствуйте, дети! – Натянув красные нарисованные губы на крупные десна, улыбнулась Эмма Николаевна. – Я пришла, чтобы от всего учительского коллектива поздравить вас с наступающим Новым Годом и пожелать счастья, успехов, прежде всего в учебе в будущем году! Правильно, Тамара Павловна? И чтобы каждый день, проведенный вами в нашей школе, запомнился вам на всю жизнь!

Эмма Николаевна широко распахнула руки, как и положено настоящей Снегурочке, впрочем, размах крыльев у нее был как у «Боинга», они почти, что перекрыли все пространство от стены до стены, скрыв под клубами ваты и Федора и Тамару Павловну. Ученик 8-го класса «г» Причудин, достал из портфеля ту самую тетрадь, где над ее подписью красовалась рожица, которую он нарисовал с утра, и жестами объяснил, что это – она. Тамара Павловна почему-то смолчала и сделалась очень жалкой. Она отвернулась, закрыв лицо руками. Эмма Николаевна продолжала рассыпать поздравления и в конце объявила, что сегодня в школе все-таки будет балл-маскарад, судьба которого решалась на разных уровнях в течении уже нескольких недель.

– Ура! Ура-а-а-а-а! – закричали ученики, вскакивая с мест! До каникул оставалось всего несколько уроков с щадящим режимом. Любимая всеми литература, веселый английский, труд и алгебра, программу которой уже закончили пару уроков назад и сейчас просто болтали о том, о сем с молодой учительницей! И – последний урок – физика, где чудаковатый учитель Николай Николаевич обещал показать какое-то свое очередное изобретение, над которым он бился несколько лет, просиживая допоздна в лаборатории. Ура!

А Тамару Павловну больше никто не видел. Во всеобщей суматохе о ней даже и не вспомнили. Каникулы, это ведь состояние человека без Тамары Павловны! В этом их главная прелесть!

Уроки прошли быстро и действительно весело. Вся школа кипела ожиданием маскарада, шушукалась, собираясь кучками, обсуждала наряды и номера программы. Шушуканье не заканчивалось со звонком на урок, и учителя не очень то с этим боролись. По школьному радио было объявлено, что во время большой перемены в столовой будут раздаваться подарки от шефов и спонсоров. Поэтому при первых же звуках звонка классы снесли еще чего-то говорящих учителей и с грохотом горной лавины понеслись на первый этаж, где располагалась столовая.

В лестничных пролетах они закономерно столкнулись, смешались и, теряя очки, ботинки, портфели и прочие предметы, оставляя покалеченных и растерявшихся, кубарем покатились вниз. Но самая яростная давка образовалась в дверях самой столовой, куда одновременно пытались протиснуться 12 самых быстрых учеников школы. Они застряли, образуя пробку, но под давлением сотен изголодавшихся за четыре урока учеников, были вышиблены вместе с дверьми и затоптаны. В результате они, серые от следов различной обуви, получили подарки последними.

– Это все боровы из десятого «в»! Там три таких свина учатся, что если бы они не врезались, мы бы не упали! – говорил один.

– А у Светочки Колобковой такое хрючло, что и так в дверь не влезает! А тоже за подарком неслась, как асфальтоукладчик с горы! Вы бы видели, как она разметала третий «а»!

– А Колян – ее брат, одним криком остановил пятый «б», видел?

– Не, не только криком, – возразил первый.

– А чем еще?

– И видом! Я сам так испугался его мордоворота, что еле ноги унес! Прикольно, да?


Федор не отличался скоростными качествами, поэтому приобрел подарок с наименьшими потерями. Если не считать оторванного рукава и раздавленных в давке мандаринов – операция прошла удачно. Подкрепившись смесью каких-то неузнаваемых конфет с крошками печенья, школьники дожили до последнего урока.

Безобидный Николай Николаевич никогда не ставил плохих оценок. И не потому, что все его ученики хорошо знали предмет, а потому, что его легко можно было обмануть. Он совершенно не замечал шпаргалок, подсказок, SMS-ок и прочих хитростей. Были случаи, когда некоторые выходили к доске и попросту читали учебник. Он морщился, говоря, что нехорошо слово в слово заучивать текст, потому что при таком изучении предмета сложно понять его смысл, но все равно ставил пятерку за прилежность. Он всегда всех хвалил и восхищался какими-нибудь достоинствами, которые почему-то замечал только он. Поэтому его необычайно любила вся школа, не прогуливала его уроки, и, действительно хорошо училась, потому что преподавал он необычайно интересно, а главное – легко! Благодаря ему физика в школе считалась самым легким предметом, таким как пение или природоведение.

Продолжение ниже.