Еретики
Прочёл вчера первую главу книги Честертона, в ЖЖ для себя набросал
...Есть лишь одна идея, которая бесконечно абсурднее и непрактичнее, чем сжигание
человека за философию. Это привычка утверждать, что философия ничего не значит;
привычка, которая стала универсальной в двадцатом столетии, во времена упадка
великого периода революций. Общими теориями пренебрегают повсеместно; доктрина
прав человека уступила доктрине падения человека. Атеизм для нас нынче слишком
догматичен и теологичен. Революция — слишком упорядочена; свобода — слишком
ограничена.

Мы разучились обобщать. Бернард Шоу выразил это в прекрасном афоризме:
«Золотое правило состоит в том, что золотых правил нет». Мы все больше погрязаем
в обсуждении мелочей, деталей искусства, политики, литературы. Нас интересует
мнение человека о трамвайных вагонах, его взгляды на Боттичелли, его
высказывания о всяких пустяках. Ему позволено переворошить и исследовать
миллионы мелочей, но он не должен найти тот странный объект, который зовется
вселенной, иначе он придет к религии и растеряется. Нам важно все, за
исключением целого...

...Когда либералы снимали запреты со всех ересей, они полагали, что таким образом
можно открыть новое и в религии, и в философии. Им виделось, что вселенская
истина настолько важна, что каждый обязан засвидетельствовать ее индивидуально.
Современная идея состоит в том, что истина вообще не важна, и потому можно
болтать что угодно. Раньше освободителями считались люди, отпускавшие
благородного подлеца; теперь ими считаются люди, выбрасывающие обратно в море
рыбу, которую нельзя съесть. Никогда еще не размышляли о природе человека так
мало, как сейчас, когда — впервые — об этом может спорить каждый. Старые заветы
гласили, что обсуждать религию позволено лишь ортодоксу. Нынешняя либеральность
означает, что ее не позволено обсуждать никому...

...Тем не менее есть люди — и я один из них, — которые считают, что даже с
практической точки зрения самым важным для человека является его видение
Вселенной. Мы полагаем, что домовладелице, которая принимает жильца, важно знать
о его доходах, но еще важнее знать о его мировоззрении. Мы полагаем, что
генералу перед схваткой с врагом важно знать, каковы силы противника, но еще
важнее знать, каковы его убеждения. Мы полагаем, что вопрос не в том, как теория
мироздания влияет на деяния людей, а в том, влияет ли на них в целом что-нибудь
еще...

...В наше время философия и религия — то есть теории о принципах мироздания —
оказались практически одновременно изгнаны из тех сфер, которыми они владели
раньше. Высокие идеалы преобладали в литературе. Их вытеснил клич «искусство
ради искусства». Высокие идеалы господствовали в политике. Их вытеснил призыв к
«эффективности», что можно приблизительно перевести как «политика ради
политики». Последние двадцать лет идеалы порядка и свободы упорно изгонялись из
наших книг; здравомыслие и красноречие изгонялись из нашего парламента.
Литература целенаправленно становилась аполитичной; политика целенаправленно
становилась косноязычной. Общие теории о связи вещей исчезли полностью; и мы
должны спросить себя: «Что мы от этого приобрели и что потеряли? Стали
литература и политика лучше, избавившись от моралиста и философа?»

Когда общество начинает слабеть и теряет инициативу, тут-то и начинаются
разговоры об «эффективности». То есть именно когда тело превращается в
развалину, человек впервые заговаривает о здоровье. Сильный организм интересуют
не процессы, а цели. Нет лучшего доказательства физического здоровья человека,
чем веселый разговор о путешествии на край света. И нет лучшего доказательства
душевного здоровья нации, чем постоянные разговоры о походах на край света, о
Страшном суде и о Новом Иерусалиме. Нет лучшего признака грубого материального
здоровья, чем стремление достичь высоких и недостижимых идеалов; точно так в
раннем детстве мы мечтаем попасть на Луну...

...Тот, кто постоянно прикидывает, сильна ли та или иная группировка, перспективно
ли то или иное дело, никогда не сохранит веру достаточно долго, чтобы преуспеть.
Политик-оппортунист подобен человеку, который отрицает бильярд, потому что
проиграл партию, и отрицает гольф, потому что проиграл игру. Для практических
целей нет ничего хуже, чем то значение, которое приписывается немедленной
победе. Ничто не способствует стремительному падению больше, чем быстрый успех...

...По этим, а также и по многим другим причинам я решил вновь обратиться к основам.
В этом и состоит главная идея моей книги. И я желал бы вести полемику с самыми
выдающимися современниками, но не просто в ученой беседе, а в связи с самой
сутью доктрины, которую они проповедуют. Меня не интересует мистер Редьярд
Киплинг как яркий художник или яркая личность; он интересует меня как еретик, то
есть как человек, который имеет наглость не разделять мои взгляды. Мне не нужен
мистер Бернард Шоу в качестве самого блестящего и самого честного человека; он
нужен мне в качестве еретика, то есть в качестве человека, чья философия очень
основательна, весьма логична и совершенно неверна. Я возвращаюсь к методам
тринадцатого столетия, oвдохновленный могучей надеждой на свершения.

Предположим, на улице началась безобразная свара из-за газового фонаря,
который желают снести много влиятельных персон. В разгар ссоры появляется монах
в сером одеянии, воплощающий дух Средневековья, и начинает заунывно вещать в
сухой манере схоластов: «Собратья, давайте прежде всего рассмотрим достоинства
Света. Ежели Свет есть Добро…» В этот момент его милосердно сшибают с ног. Возле
фонарного столба возникает сутолока, через десять минут столб повален, и все
поздравляют друг друга с практическим достижением, не свойственным
Средневековью.

Однако дальше дело развивается туго. Одни валили столб, потому что хотели
электрического света; другим требовалось ржавое железо; третьи — потому что
любят темноту, в которой вершат злые дела. Кое-кому одного столба мало, надо
больше; кое-кто присоединился, потому что подумывал сокрушить городскую управу;
кое-кто просто хотел что-нибудь сокрушить. И вскоре в ночи разгорается война, и
никто не знает, против кого сражается. И медленно, но неизбежно — сегодня,
завтра или послезавтра — люди приходят к выводу, что монах был все-таки прав, и
все зависит от доктрины Света.

Только теперь то, что можно было обсуждать при свете газового фонаря,
придется обсуждать в темноте.

если кому-то интерсно, лучше прочесть полностью здесь.