Дядя был силы необыкновенной. Подковы не гнул, но телегу перевернуть мог легко. Вернувшись после госпиталей, он тоже стал учителем, но уже в средней школе на станции в семи километрах. Потом стал заведующим деревенским клубом и по совместительству киномехаником (опять же, тема отдельного рассказа!). Пристрастился к охоте и рыбалке. И всю жизнь слыл «лесовиком». Не было в окрестностях человека лучше его знавшего леса, грибные и ягодные места, а заодно и всю местную дичь и рыбу.
…Помню обычное деревенское утро. Я просыпаюсь оттого, что утыкаюсь лицом во что-то мокрое, скользкое и холодное – открываю глаза и вижу, что я лежу, уткнувшись лицом в огромный – с небольшой тазик боровик. Оказывается, дядька уже вернулся из леса и на крыльце целый таз грибов.
У Михалыча (так звали его деревенские) своей семьи не было. Пассии у него были. Но он так и не женился. Причиной тому стало то, что он начал попивать. И к тридцати пяти годам это дело сильно его затянуло. Именно это и заставило моего отца начать строительство собственного дома на станции в семи километрах от деревни, где учительствовала бабушка. С одной стороны надо было перебираться поближе к «железке» так как семикилометровые марши по бездорожью становились всё более утомительными, а с другой - жить рядом с регулярно пьющим Михалычем было очень трудно. Вёл он себя тогда буйно. Бывало и за ружьишко хватался…
В 80-м году мы перебрались на станцию. А в 86 году туда переехала бабушка. Михалыч остался жить в школе. К середине 80-х он чуть поостыл, здоровье начало пошаливать и он уже не куролесил, а просто регулярно «попивал»…
Я очень любил своего дядьку. И уже став самостоятельным, приезжая в деревнб всегда ездил к нему. Два - три раза в неделю Михалыч приходил к нам, когда приезжал на станцию сдавать и получать фильмы.
Мы (я, сестра, родители, бабушка) были его семьёй. И всю свою любовь он отдавал нам. У меня всегда было самое лучшее деревянное ружьё или автомат для игры « в войну», самые лучшие качели. Я знал лучшие грибные места и уже в 12 лет «как взрослый» лазил с дядькой по речкам, вытаскивая бреднем щук, вьюнов, карасей…

Почему я так долго рассказывал о своём детстве?
Потому, что с тех пор во снах я возвращаюсь и возвращаюсь в ту Школу, в то время.
Это время, когда я был до радостного скулежа, по-щенячьи счастлив. Тогда никто не умирал. Все были молоды. В любом деревенском магазине стояла куча мотоциклов (после восьмого класса подаренный отцом мотоцикл становился для деревенских пацанов – на зависть нам, городским, - чем-то типа аттестата о совершеннолетии) и велосипедов, а трактор был просто местным такси.
Они не отпускают меня.
В 93-м июльской ночью умер Михалыч. Заезжая дачница - жидовка (уж простите мне эту грубость) накануне выменяла у него трёхлитровую банку мёда на бутылку «палёного» спирта, коим она рассчитывалась с местным населением за товары и услуги, отправив за год в могилу четверых деревенских мужиков.
Михалыча нашли утром. Видно было, что он искал лекарство от сердца, но не успел…
Школа опустела, окончательно обветшала. И года через два была просто растащена «на дрова».
Бабушка умерла в двухтысячном году вскоре после Пасхи.


…Последний раз я был там три года тому. Разваленный фундамент густо зарос репейником, крапивой. Бывший сад захирел и одичал, Огород вдруг осел и превратился в болото. Стояла осень. Было пронзительно солнечно, холодно и прозрачно. Я сидел на сохранившемся обломке фундамента и плакал душой. И вдруг метрах в пятидесяти от меня ветер закрутился в вихрь, вытянулся столбом и двинулся на меня. Он дошёл до меня, легко рванул одежду, упруго обнял лицо и опал, исчез.

…Сегодня мне приснился Михалыч. Он сидел у печки в учительской. Печь была чуть тёплой, и он говорил, что надо её снова протопить. Потом мы вышли на улицу. В саду стояла наша старая баня. И я заметил, что у неё новая шиферная крыша и, вообще Михалыч её починил. Я обнял дядьку и с какой-то щемящей горькой радостью, которая возможна только во сне, где единственно возможно встретить давно ушедших, но по-прежнему родных и дорогих людей, начал говорить ему о том, как я люблю его, как всегда любил. И мне было хорошо, светло и спокойно.
А потом мы пошли к бане, и около неё он вдруг показал, как плести из высоких травинок подстилку для сидения на горячем полке. И я запомнил это…