Страхов Розанову: почему национализм?
В одном из комментариев Розанов описывает свое появление в лагере консервативных (читай русских, т.е. таких, которые защищали русские интересы) публицистов и писателей конца XIX- начала XXвв: вошел в разрушенную крепость. Далее он объясняет, почему он это сделал: у либералов и революционеришек манила сытная жизнь (он описывает позже, как либералы "отходили от литературы" с имениями, каменными домами в Петербурге), там же царило оживление, слава (как у Вл. Соловьева), а у консерваторов не было ничего, ни денег, ни чинов, ни славы.

Розанов пишет, "потому что там (в русском лагере, Д.К.) все. Поясняет при этом, что все это сокровища не только русской, но вообще всей мировой культуры.

Неясности ему не занимать (в чем он сам признавался). Что значит "все"? Как это, "сокровища всей культуры"?

Я не знаю, что он имел в виду, но вот то, что касается меня. Крепости, когда я занялся писательством не было никакой, даже разрушенной. Были два-три человека, которых считали сумасшедшими, пидорами, фашистами,.. словом, кем угодно, кроме достойных внимания публицистов (которыми они были и остаются). Они плыли по говенному морю русского интернета, ежедневно принимая на грудь волны упреков в том, что они сумасшедшие, пидоры и фашисты и при этом находя в себе силы сохранять, с той или иной степенью успеха, моральные и интеллектуальные силы, чтобы транслировать сигналы из той разрушенной крепости, о которой говорил Розанов (славянофилы) и делать попытки адаптировать и развить их применительно к тепершнему (своему и общерусскому) положению.

Декорацией служил либеральный ландшафт 90-ых, т.е. плоская сильно заболоченная местность. На поверхности лопались пузыри, кое-где появлялись возвышения, которые лягушачему хору, резвившемуся на болоте, казались Эверестом. Лягушка высовывалась из воды и наводила мутные глаза на какого-нибудь Рому Лейбова. Рома Лейбов громко сморкался, кхекал, отхлебывал из немытой кофейной чашки Вана Таллин и начинал материться. Делал он это насколько зло, настолько же и неумело, но сзади, в его кругленький эстонский таз упирались бородавчатые лягушачьи мордочки и лапки, возносившие, пусть всего лишь на вершкок, над болотом "великого Лейбова". Лягушачьи лапки скоро гнулись, мордочки уставали, и Лейбов опускался обратно в теплую болотную жижу, чавкавшую над его горячей эстонской головой. "А что? Ничего!"- квакала одна зеленая другой. "Да ну что ты! Это же гениально! Лейбов! Гениально!" И хор нес уже по всему болоту, "гениально, гениально..."

Прервемся, ведь сегодня еще обедать.

Итак, в бывшем Советском Союзе, не было ничего, что могло бы мало-мальски понравиться, кроме русского национализма. Категория эстетическая. Люди и жабы. Было, конечно, еще в туманной дымке и стадо, которое зябло по пояс в болоте, эдакий забредший невесть куда коровник, который коллективно хотел травки, хотел пастись (и тут же класть лепешки), хотел солнышка, ядреного бычка по весне и круглый год - пастуха. Но я хотел быть писателем, слушать мычание и мычать самому в мои планы не входило. Так вот повторюсь с дополнением: в постсовестком ландшафте не было и нет ничего привлекательного, кроме русского национализма и русской национальной литературы. Выбор прост. Если хотеть денег и славы, нужно идти к либералам. Но надо помнить, что на эти деньги закажешь дорогое блюдо в дорогом ресторане, да покажется пресным, а слава это "Рома Лейбов", - острая лягушачья мордочка над болотом ("гениально, гениально"). А если хочется, чтобы нравилось - дорога направо, в русскую национальную мысль.