Thursday, February 8th, 2018

Time	Event
4:39p	Про бедных невинных нацистов Про мироздание, несправедливое к хорошему эстонскому нацисту Как-то раз СССР потребовал от США выдать для суда офицера СС Карла Линнаса, бывшего коменданта концлагеря в Тарту, где убили, по разным оценкам, от 4 000 до 12 000 человек - и евреев, и местных жителей, и детей. Он там командовал расстрельной ротой, и очень это дело любил. Пахал прям неустанно. А в Америке, знаете ли, он жил в Нью-Йорке, на Лонг-Айленде, где одно время руководил в школе духовым оркестром. Милый такой вот дедушка. На фото чистый Гэндальф с седой бородой. В 1961 году в Тарту прошёл процесс, где его заочно приговорили к смертной казни за военные преступления. И СССР, собственно, попросил его выдать. Но в Штатах решили, что СССР злой, а доказательств недостаточно. Ну убил кого-то. Так это ж давно. Приличный человек. На трубе с детишками играет, не похоже же, что эсэсовец. Разве эсэсовцы играют на трубе? Нет. Гиммлер же не играл. Поэтому не, мы ваши ложные свидетельства смотреть не будем ввиду нашей приверженности к справедливости. Однако, нудный Советский Союз обращался и обращался с просьбами выдать эсэсовца Линнаса. И в 1979 году суд в США постановил, что тот сообщил о себе фальшивые сведения при въезде в Америку в 1951 году. В 1981 году его официально лишили американского гражданства. И даже умение классно играть на трубе вообще не помогло. Линнас этим очень возмущался. Он признал, что служил в СС, и боролся за свободу от большевизма таким образом. Ну там, на пути борьбы погибли некоторые евреи, дети и русские. Но это ж не препятствие для хорошего человека! Он предоставлял характеристики. Он указывал на свое примерное поведение. Он в церковь ходит, во. Дочь его бесконечно боролась за то, чтобы отца не отправляли в СССР. К этому подключились и эстонские эмигрантские организации. И дело Линнаса, мол, сфабриковано. И пофиг, какие там доказательства и сколько свидетелей. Он же против большевизма боролся. Очень старалась Мари-Анн Келам, ставшая потом депутатом парламента независимой Эстонии. Это же ужас. Ну носил человек форму СС. Ну убивал всех. Так во имя борьбы с большевизмом. Что плохого-то, Господи? И за эту мелочь СССР выдавать? Не хуже отличился и наш эмигрант, автор детективов Фридрих Незнанский (это который "Марш Турецкого"). Незнанский не был знаком с Линнасом. Он просто выступал в суде, и говорил - да, с совсем не в теме, кто этот симпатичный старикан, но КГБ же злое. Оно возьмёт и подтасует документы. Оно такое, ага. Поэтому документы все подделаны, и свидетели все фальшивые. Ибо нельзя верить КГБ. Линнас на самом деле служил в огородных частях СС. Ну, капустку там и морковку выращивал. А убивать кого-то - ни-ни. Оболгали больного старичка слуги большевизма. Но в 1986 году апелляцию Линнаса отклонили, и 20 апреля 1987 года экстрадировали в СССР. Сначала в Прагу, оттуда рейсом Аэрофлота в Ленинград. Дедушка-эсэсовец не верил в это до конца. Когда он вышел из самолёта в Ленинграде, и увидел вот это вот всё, с ним приключился сердечный приступ. И он умер в возрасте 67 лет в тюремной больнице 2 июля. Что жаль, конечно, поскольку пулю в затылок он не получил. Но, как говорится в известном анекдоте, и так хорошо. В США уже тогда многие этим зверством возмущались. Как так, взяли невинного эсэсовца и отправили в царство тьмы. Одна газета сразу написала, что "Линнас помещён в камеру пыток КГБ, и его жестоко пытают". У нас да, в 1987-м везде были камеры пыток для бывших нацистов. А нынешняя эстонская пресса ужасается этим леденящим кровь событиям до сих пор. И пишет: сначала хотели везти Линнаса через Польшу, а поляки потребовали визу, и американцы подали от имени Линнаса прошение на визу, подделав подпись. Господи, столько интриг вокруг честного офицера СС, как сговорились все против бедняги. А все потому, что эстонец и боролся с большевизмом. В общем, не свезло человеку. Прожил бы ещё четыре года, поехал бы в родную Эстонию, наплевав на американское гражданство, там бы читал лекции, встречался с молодёжью и памятники бы редкой прекрасности открывал соратникам. А тут не повезло. Семье его очень обидно. А нам вот похуй, конечно. Но мы-то с вами жестокие люди. Вот как несправедливо устроено мироздание. (с) Zотов Как КГБ довел бедного унтерштурмфюрера СС до самоубийства Как-то раз СССР потребовал выдать от Канады для суда унтерштурмфюрера СС Александера Лаака - бывшего коменданта концлагерей Ягала Калеви-Лиива в Эстонии в 1942-1944 гг. Там погибло, по разным источникам, от 3 до 10 тысяч человек - евреев, советских военнопленных и цыган. Эстонские охранники в этих лагерях зачастую соревновались на меткость стрельбы. Подбрасывали в воздух еврейского или цыганского младенца, а потом в него стреляли. После службы, как правило, Лаак развлекался с бухлом и шлюхами. Ну сами понимаете, работа у человека нервная. Целый день стрелять и вешать утомительно. И ведь никто ж не оценит, да, и "спасибо" не скажет. На дворе был 1960 год. И в общем, выяснилось, что Лаак живёт себе в Виннипеге в Канаде с 1948 года. На суровые морозы жалуется, а так ничего ему. Кушает оленину и промышляет ремонтом автомашин. Хозяйственный человек. И тут вдруг выясняется про него такое. Соседи в ахуе. Как же так, говорят? Мужик же прелесть. Всегда поможет, иногда и денег за ремонт не берет. Это советская пропаганда. Корреспонденты всякие приезжают, щелкоперы окаянные. Фотографируют. Жить не дают человеку. Лаак, причём, даже отрицать не стал, что сперва служил в эстонской полиции при немцах, а потом в СС. Ну служил. Работа же такая. Просто тогда автосервиса свободного не было, он бы туда пошёл работать, поэтому и пришлось в СС. Ну убивал. Так давно же. Господи, 15 лет прошло, нашли повод придраться к приличному гражданину. Он ведь почему такой злой был? Потому что у него автосервиса не было. А сейчас новую жизнь начал. А меж тем, в СССР судили его заместителя по лагерю Ральфа Герретса и охранника того же лагеря Яана Виика. И они уж совсем нехорошие вещи рассказывали по этого милого автомеханика из Виннипега. Что тот заставлял людей работать, пока не упадут, а потом закапывал их в яме живьем. И очень ему это нравилось. Творчески подходил к работе. Канадские СМИ, конечно, Лааку намекали, что неплохо бы выставить себя жертвой коммунистического режима. И показать, как он морально страдал, стреляя в детей и закапывая людей живьём. Что родина целый год мучилась под большевистским сапогом, поэтому сие событие так повлияло на его эстонские нервы. Равно как и отсутствие приличного автосервиса в СС. Но Александер Лаак был дурак. Он упрямо твердил, что да, работал в СС, и что такого? И с ним даже соседи соглашались и жена. Работа и работа. Всё ж не говно на бочке возит, офицер и джентльмен. Однако, Лаака замучили журналисты, которые дежурили возле его дома. Фотографируют, собаки, без конца. И вообще, ему стали намекать, что выдадут СССР. И тот переживал и даже бухать опять начал. И вот, представьте себе, вечером 6 сентября 1960 года 53-летнего Александера Лаака находят висящим в петле в собственном гараже. Жена его пошла в кино, возвращается - а бедный муж там объелся нацистских груш, в фигуральном смысле. Висит с язычком изо рта. Представляете, какая несправедливость. Жить и жить бы человеку. У старичков из СС вообще здоровье завидное. Вон гаупштштурмфюрер Эрих Прибке до 100 лет дожил, а 335 убитых им мирных жителей в Италии отчего-то нет. Короче, довёл проклятый КГБ человека до самоубийства. Да ещё, возможно, и не один действовал, а с помощью масонов известной национальности. Тут слухи поползли, что сам Лаак не повесился, а "Моссад" ему помог. Или такая организация, как "Отряд еврейских мстителей". Журналист Майкл Эткинс писал, что "отряд" запер Лаака в гараже, и прочитал ему приговор. И предложил выбрать - смерть от их рук, или повеситься. Лаак якобы культурно выбрал повеситься. Но перед этим долго думал, ибо национальный менталитет в принципе обязывает. В пользу этой версии говорит то, что в 1991 году в Канаде официально начали расследование о причинах смерти Александера Лаака, и дело не закрыто до сих пор. Потому как нельзя в культурной демократической стране унтерштурмфюреров СС вешать прямо вот так за шею. Это нехорошо и некрасиво. Но вот так уж бедному Лааку не повезло. Фото George Zotov. На фото - Александер Лаак в форме эстонской вспомогательной полиции, за полгода до перехода в СС. На его лице мечта о нежном автосервисе в Канаде, каковая грубо оборвалась по причине масонов и КГБ. (с) Zотов Как бедного нациста подвела любовь к туризму В 1974 году СССР подал прошение США выдать своего гражданина - Mr. Fyodor Fedorenko, по совместительству - обервахмана (старшего охранника) СС в концлагере Треблинка. Через три недели после начала войны (в июле 1941 года) уроженец Крыма Федоренко попал в плен (он был на фронте водителем грузовика). Там Федя высказал желание служить немцам, и был направлен на обучение в специальный лагерь Травники, где тренировали бывших советских военнопленных для службы фюреру. 35-летний Федоренко закончил обучение с отличием, и весной 1942 сопровождал евреев Люблинского гетто на места их расстрелов. Затем он участвовал в казнях обитателей Варшавского гетто, а в сентябре был направлен в Треблинку. Там он отправлял людей в газовые камеры, и за любую попытку сопротивления (а не все, знаете ли, добровольно идут в газовые камеры) убивал на месте. В 1945 году, выдав себя за беженца от страшной Красной армии, Федоренко поселился в Западной Германии, в 1948 выехал в США. Кстати, в Крыму у него осталась жена и двое детей. Далее, Фёдор работал в Америке на фабрике, получил гражданство, пенсию, и осел во Флориде. Он же из Крыма, любит, где потеплее и море чтоб приятное. И так бы и прожил этот СС-дедушка остаток жизни себе спокойно, но что-то ностальгия замучила. Тянуло дома побывать. Он был уверен - столько лет прошло, какие проблемы. И в общем, в 1974 приезжает Фёдор Федоренко в Крым как американский турист, в составе группы. И тут его опознают соседи. И вообще опознают. Говорят - Федя, а ты чо здесь делаешь? Ты ж вроде как на службе в СС пребывал, как нам рассказывали. Федя в ахуе прерывает поездку, кляня хорошую память крымских знакомств. И сбегает обратно. КГБ проводит расследование, и подаёт официальный запрос в США. Как водится, эсэсовский старичок тут же обзаводится адвокатами. И честно говорит, что да, служил. Да, участвовал. Но знаете ли, немцы ему не доверяли. И у него винтовка всегда была не заряжена. А в газовые камеры сопровождал, да. Но по дороге очень сочувствовал. И знал, что в Треблинке уничтожались десятки тысяч людей. Но работа такая. Он же не зверствовал там прям так чтобы уж. Он как все. В 1976 году СС-старичка оправдали за недостатком доказательств. Федоренко поблагодарил всех американцев и уехал на пляж во Флориде. Но тут его в 1981 сдернули нахуй с пляжа, и возобновили расследование. Дедушку лишили американского гражданства, и в 77-летнем возрасте выслали в Советский Союз. Причём зимой, из тёплой-тёплой Флориды. А дальше произошёл стандартный славянский долбоебизм. Выслали бывшего охранника СС. КГБ его встретило, поселило на квартире....ЗАБЫЛО про него. И вот эсэсовский старичок живёт в родном городе уже месяц. Занял у знакомых денег, потому как питаться-то надо. Ходит на базар, покупает вкусности. Жалуется на дороговизну. Забивает "козла" с пенсионерами. Дышит морем. В общем, всё у него отлично. В США публикуют статью - "Нацист Федоренко свободно живет в СССР". Крымскому КГБ из Москвы сильно дают по голове. КГБ говорит - "Блядь!" - и тут же хватает дедушку. И начинается подготовка к суду. На суде дедушка плачет, и не понимает, что доебались к старому человеку. "Там все убивали в то время, но я этого не хотел". Правда, при этом он потребовал адвоката "нееврейской национальности". На суде выступали свидетели из Треблинки. Они рассказывали, как Федоренко избивал людей прикладом, требовал у женщин спрятанные драгоценности, обещая пощадить, а потом убивал. Бывшие узники Треблинки пытались прорваться к Федоренко, зал пришлось успокаивать милицией. Адвокат упирал на возраст дедушки. Старичка приговорили к расстрелу. Федоренко подал прошение о помиловании, однако бесполезно. 28 июля 1987 года 80-летнего эсэсовца расстреляли. Подвела человека любовь к туризму, да. Фото George Zotov. На фото - тот самый лагерь в Травниках, где тренировали охрану СС, и дедушка Федоренко на суде в 1987 году. (с) Zотов Как в Гернике коммунисты разбомбили и сожгли себя сами Однажды 27 апреля 1937 года "Легион Кондор", состоящий из самолётов люфтваффе, и итальянский "Авиазоне Легионария" разбомбили и сожгли до пепла испанский городок Герника. Пикассо потом про это нарисовал знаменитую картину, где мало что разберешь (во время бомбардировки так оно и было). Но я расскажу вам не про это, а про факт, как изощрялись по поводу Герники после в смысле вранья. Смотря на нынешний мир, уже не так удивительно. И понимаешь, что с тех пор вообще ни хрена не изменилось. Итак, люфтваффе и итальянцы сбросили на баскский городок с 7 000 жителей, занятый испанскими республиканцами (в рамках гражданской войны в Испании) 40 тонн бомб (в том числе и зажигательных). Естественно, от города остались рожки да ножки, и погибших мирных жителей было море - поначалу, подсчитали почти четверть, 1 654 человека. Масса людей сгорела живьём в своих домах Глава мятежников, генерал Франко, понял, что как-то вышло некрасиво. Но признаваться в этом, разумеется, не собирался. Дурак он, что ли, в таком-то признаться. Поначалу, он вообще отрицал бомбардировку Герники. "Это сучьи республиканцы её подожгли, - заявили сторонники Франко. - Сами. И свалили на нас. А мы что? Мы ничего. Мы мимо проходили, с целью покушать вегетариански в соседнем ресторанчике, и обсудить молочные коктейли. Немцы по небу летели с итальянцами? Ну они так, по своим летели. Любят летать, романтичные нации. А подлые республиканцы сами везде дома зажгли и заранее взрывчатку подложили. Вот извращённые умы! Как городу Гернике не сгореть при таком раскладе? Вот он и сгорел". Однако, в такую версию ни хера никто не поверил. Потому что республиканцы пригласили международную прессу, и англичан, и американцев. И уцелевшие жители рассказали, что их на бреющем полете расстреливали самолеты с крестами на крыльях. А все осколки бомб оказались немецкого и итальянского производства, ага. Британская Times вообще оценила число погибших от 3 000 до 5 000. "Не-не, мы тут ни при чём, - ответили Гитлер и Муссолини. - Мы там просто мимо пролетали. Любовались красотами. Мы фактически туристы, просто с крыльями и крестами. Кто разбомбил? А вот представляете, мы не знаем. Клянёмся, не знаем. Наверное, коммунисты. Кому ж ещё, как не коммунистам. Мы там бомбили мост над рекой Муранда. Он далеко, и в Гернику не попало ничего, мы лучшие пилоты в Европе. А коммунисты - же суки. А мы - видные, и на ласку заводные. Вы нам верите, или этим блядям?". И кто, конечно, не любил коммунистов, те стали в это верить. Ибо какая версия удобная. Даже корреспонденту Times, который побывал в Гернике сразу после бомбежек, в Британии и в Соединённых Штатах многие не поверили. "Да ладно тебе" - сказали ему. - "Эти ж коммунисты обожают спизднуть чего-нибудь. Небось переоделись немцами и итальянцами, прокрались ночью в их самолеты, разбомбили, а потом все вернули назад. А чо? Они могут. Мало ли что ты там своими глазами видел. Мож, тебя загипнотизировали, или семье твоей угрожали, ага". Когда стало ясно, что отрицать самолёты нельзя, Франко заявил - хорошо, самолёты были. Но это республиканцы. Они и на земле сожгли город, и сверху разбомбили. Чтоб уж наверняка. И бомбили склады с динамитом, чтобы еще более наверняка, вот они взорвались, и Герника сгорела. "А нахуй им самим-то прям так себя с таким ожесточением бомбить?" - изумилась международная пресса. "Так озверели совсем от коммунизма, - сказал Франко. - Уже вообще сами не понимают, что делают. Безумные хуи". "А что они себя в Мадриде не бомбят тогда?" - не унималась пресса. "Не хера такие вопросы задавать" - обижался Франко. - "Потому что суки, вот вам мой ответ. И всё тут". Разумеется, число жертв Франко тоже не признавал. Типа да, там все разбомбили и сожгли, но вот никто не погиб. Господь всех спас, угу. Город сгорел, но все уцелели с Божьей помощью. А кто говорит про погибших - тот сучий коммунист. Да. Только в 1970 году официальная франкистская пресса очень нехотя сообщила, что в Гернике погибло ДВЕНАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК. От 40 тонн бомб. И все коммунисты, конечно. Вооруженные до зубов. И только что убившие много женщин и детей, прям минуту назад. И потому слава Богу, что этих гадов разбомбили. После смерти Франко в 1975 году, конечно, ситуация поменялась. Власти Испании обнародовали документы, что действительно, Гернику разбомбили немцы и итальянцы по прямому запросу Франко, и именно по его просьбе иностранцы убивали мирных граждан Испании. В 1997 году Германия официально принесла извинения за уничтожение Герники. "Мда, - сказали сторонники Франко. - Как-то некрасиво вышло. А мож, все же республиканцы?" "Нет". "Вот ёб вашу мать испанскую. А мы так старались". Между тем, число жертв бомбардировки Герники определено сейчас в 300 человек. Это только доказанные документально случаи, и жертвы названы поимённо. То есть, сколько в действительности - неизвестно, потому что никто не вёл учёт раненых, умерших потом в больницах (а их были сотни), считали только убитых. И тех, кто сгорел в пепел, тоже не посчитали. Ну в общем, как-то так. Вскоре в Европе началась большая война, и все бомбили всех. И там уже по 40 000 человек погибало, как в Гамбурге. Из чего Герника показывает - в таких случаях лиха беда начало. А мораль тут такова: все врут. И политики говно. И люди в зависимости от личных пристрастий верят тому, чему лично им удобно верить. Но это так. Слишком много философии. (с) Zотов (Comment on this)
4:41p	Якоря нашей памяти. Мемориалы погибшим людям Донбасса В середине ноября 2017 в селе Дьяково Атрацитовского района ЛНР установили памятный знак, на котором увековечили имена бойцов из Лутугино. Мемориал «Защитникам Донбасса» представляет собой каменный крест, на котором прикреплена табличка с именами погибших Героев земли Лутугинской: Владимира Подтынного, Игоря Кудинова, Андрея Кутищева, Владимира Суворова, Анатолия Нестеренко, Игоря Соколова. Памятник установлен на месте гибели ополченцев. 23 ноября 2017 на территории 1 батальона 6 отдельного мотострелкового казачьего полка имени М.Платова в Стаханове (ЛНР) был открыт памятник первому командиру Павлу Дрёмову и всем, кто погиб, защищая Республику. Памятник установили в день рождения П.Дрёмова, средства собирали исключительно добровольно с помощью 1 батальона. «Во-первых, было большое желание военнослужащих, в первую очередь - командира полка», - заявил Андрей Скорый, командир батальона. На открытии памятника собралось большое количество людей, в основном - сослуживцы, родственники и друзья погибших, чьи имена запечатлены на памятнике. 18 декабря 2017 Знак «Памяти погибших энергетиков» открыли в центре Донецка по инициативе сотрудников Республиканского предприятия «Региональная энергопоставляющая компания». В торжественной церемонии приняли участие министр угля и энергетики ДНР Э.Голенко, и.о. замглавы Донецка М.Сухоруков и глава администрации Ворошиловского района В.Латынцев. Композиция в виде высоковольтной опоры с солнцем и голубями создана мастерами «Лиги кузнецов Донбасса». На оккупированной карателями ВСУ части Донбасса тоже иногда появляются памятные знаки. Однако власти так называемой "украины" и тут не могут обойтись без извращений, об одном из которых я уже писал. Новый пример: в оккупированном Славянске была установлена табличка. Однако вскоре ее заменили "украинским переводом" причем ОЧЕНЬ вольным. Вместо «В память о мирных жителях городов Славянска, Николаевки и Славянского района, погибших в период боевых действий с апреля по июль 2014 г.» стало «Вечная память жителям Славянска и других городов Украины, погибшим в результате оккупации российскими захватчиками и террористическими бандформированиями в апреле-июле 2014 года». Напоминаю: в апреле-июле 2014 мирные жители Славянска и окрестных городков погибали исключительно от снарядов и ракет украинской артиллерии. (Comment on this)
4:47p	Кое-что о белом терроре ® Записки монархиста "Последние Новости" (Париж) 24.06.1921, №363 ....Жизнь наша, младших офицеров, протекала незаметно. Рано утром денщикам стоило больших усилий будить нас. Кое-кто, поднявшись, наскоро умывшись, полусонный, являлся к восьми часам утра на плац перед казармами, где к этому времени уже были выстроены вахмистрами эскадроны и прогуливался полковник Хондзынский... С восьми занятия длились до трёх, с перерывом в час на обед. В три возвращались к себе усталые, не выспавшиеся, ложились спать. В семь поднимались, - начинали туалет; кто брился, кто тщательно бриолинил голову, кто занимался маникюром. В восемь все у Раввэ... За одним и тем же столиком, сидят штаб-ротмистр Мейер, поручик Немирович-Данченко, ротмистр Римский-Корсаков, корнет князь Накашидзе, юнкер Борель, доктор Каракановский... Не видно с ними Крыштофовича. Хотя, нет, вот он сидит за другим столиком с мадам Раввэ... Я вхожу. Окидываю взглядом кафе. Нужно спросить, разрешение остаться в кафе у старшего офицера. Вот там в углу сидит с Богуцким и с какими-то дамами полковник Гершельман, немного влево от него седой генерал. Я готов двинуться по направлению к нему, как вдруг совершенно в противоположной стороне замечаю за одним из столиков в углу молоденькую, красивую даму и двух молодых людей в штатском. Они - не обыкновенные люди. Это видно по их благородным царским лицам. Вся публика поворачивается ко мне, наблюдая за тем, что я буду делать. Чувствую на себе взгляды всех офицеров и Гершельмана. Я подхожу к столику, где сидят эти трое. За три шага до столика, вытянувшись в струнку, с поднятой рукой к козырьку и глазами, обращёнными к даме, останавливаюсь и спрашиваю разрешения. - Ваше Высочество, разрешите остаться? Ея Высочество княгиня Ирина Александровна едва заметным наклонением своей царственной головки милостиво разрешает... Рядом сидевший с ее высочеством, его высочество князь Федор Александрович покраснел, сидевший напротив него молодой князь Юсупов улыбался. Отчётливый поворот, звон шпор, и я подхожу к столику своего офицерства. - Слушай, Алик, так нельзя - ты смутил Их Высочества, - говорит Каракановский, посмотри - они покраснели. Вся публика на них смотрит. За нашим столиком воцарилось молчание... Все ждали от меня сведений. Но я отвлекся совершенно другим... Сейчас я думал о них. Как любил я их, как хотел, как мечтал отдать, положить за них жизнь. Почему они, мелькало в моём уме, ничего не предпринимают, почему они молчат, ведь таких, как я много... Покажи, скажи хоть одно слово, и мы пойдём на всё, на смерть! Нужно убить Троцкого, Ленина - убьём; нужно взорвать Исполком - взорвём; итти в рядах на бой - пойдём! Я вспомнил тех мальчиков. Ведь они - Поповы, Ханжёнковы, Певцовы умирали там, в степях, только за них - Романовых. Несколько раз и я смотрел смерти в глаза, хотел её, но она не шла, и каждый раз, когда из "нагана" я разбивал череп красноармейца, я думал одно: я мщу этому проклятому рабу за то, что он поднял руку на своего господина... Кликни только, и сейчас вокруг твоего царственного имени соберемся мы. Нас будет немного, но мы будем сильны, сильны духом. Среди нас не будет дезертиров, не будет изменников, не будет "ловчил". Мы все будем рваться вперед, с единым желанием умереть за тебя. И как легко, как приятно будет умереть, зная, за что умираешь... Пусть десять десятых нас погибнет, лишь бы ты царствовал. На нашей крови ты должен строить своё благополучие. Ты наш господин, повелитель, а мы – мы твои рабы. Прикажи, и мы разорвём на части наших братьев, отцов, не подчиняющихся твоей, единой и священной воле! Ведь не может быть никаких на Руси Добровольческих, Северных, Южных, Донских, Кавказских, Астраханских армий, могут быть только две: республиканская - жидовская армия и монархическая - Романовская. Ведь не всё ли равно нам, стоит ли во главе государства Керенский, Троцкий или Скоропадский. Совершенно безразлично, - все они узурпаторы, все - самозванцы... Первый без всякого Всероссийского Земского Собора объявил Россию демократической республикой, а себя - её президентом, второй - народным комиссаром какой-то рабоче-крестьянской, "чрезвычайной" республики, третий решил самоопределиться, и приказом кайзера стал гетманом всея Украины... Нет, пока живы Романовы, Россия - их. - Ну, Алик, говори же, наконец. Есть ли что-нибудь? - перебил мои мысли Мейер. Я очнулся. Сейчас предстоит другое... - Да... Некий Зеленский... - Его социальное положение, - спрашивает Каракановский... - Присяжный поверенный, какой-то... - В чем обвиняется? - задает вопрос Мейер. - Председатель местного ревкома, подписывал смертные приговоры зверски расстрелянным на молу офицерам... - Ого, важная шишка! - не удержался Накашидзе... - Кроме того, по рассказам сослуживцев, сам присутствовал на молу при казни офицеров и в штыковые раны умирающих втыкал горячие окурки папирос... - Негодяй! - воскликнул Борель. - Тс... господа, короче, тише! - напомнил Каракан. - Определённо угробить, - мрачно вынес приговор Немирович. - Где живёт, образ его жизни? - задаёт снова вопрос Каракановский. Мною даётся его адрес и сообщаются некоторые интимные стороны его жизни. - Ага, - удовлетворительно воскликнул Мейер, - значит, не удерет: магнит держит... Ну, следующий! - Донченко, комиссар Массандровского и Ливадийских имений… Ярый сторонник советской власти. Живет в Массандре. - Социальное положение? - Бывший фельдшер… - Угробить, - бурчит Немирович… Дальше… - Бошко, бывший комиссар автомобильных сообщений. Социальное положение - шофер. Реквизировал все частные автомобили. В настоящее время агитирует против Добровольческой армии… - Пока довольно… Предлагаю начать с Зеленского, - говорит Мейер, - предлагаю, господа высказать, каждому свой план. Наступило молчание. Первым заговорил Каракановский… - Следить за его квартирой, когда выйдет он из нее следить за ним… На обратном пути, когда стемнеет, арестовать. - Все согласны с планом Каракана? - переспрашивает Мейер. - Все… только один вопрос, если завтра вечером он никуда не выйдет то, как, - отложить придется до послезавтра или идти на квартиру? - интересуется Римский-Корсаков… - Нет, ждать следующего вечера, а сегодня предлагаю ликвидировать Иванова. - Что это за личность? - интересуется Мейер. - Бывший красноармеец живет в Аутке, у отца. - Согласны? - спрашивает Мейер. - Что за вопрос? - бурчит Накашидзе. - Надо Димку сюда... Алик, пойди приведи Димку... Я встаю, подхожу к столику мадам Раввэ, целую ручку. Несколько комплиментов, а затем незаметно шёпотом передаю Димке... - Слушай Дима, тебя все ждут, прощайся скорее. - Разве есть что-нибудь? - спрашивает также тихо меня Крыштофович. - Да. - С икрой? - Не знаю. Сегодня - нет. Завтра наверное... *** Было начало двенадцатого, когда несколько фигур, все в резиновых плащах, с надвинутыми на глаза фуражками, безмолвно поднимались по Аутской… Одни из них, высокий с накинутым на голову капюшоном, подходил к одному, нагонял другого и что-то передавал… - Слушай, Эрик, ты с Димкой и Накашидзе будете в оцеплении… Зорко следите, чтобы в то время, как мы будем стучаться в дверь и войдем в квартиру, он, сволочь, не почувствовал и не выскочил бы через какое-нибудь окно, - отдал приказание Немирович… Вскоре подошли к нужному месту. Все столпились у ворот невзрачного, двух-этажного домика. Дверь была открыта, и потихоньку все вошли во двор, за исключением Бореля, который стоял снаружи. В руке у него блестел маузер… Несколько фигур на ципочках взбирались по скрипучей лестнице. Вот и дверь - Стучи, Вонсяцкий, - приказывает Немирович. Раздается стук. Тишина... На второй стук за дверьми раздается шлепанье туфель и вопрос: " Кто там?" - Свои, открывай!.. Дверь открывается, и нашим взорам предстоит пожилой мужчина в нижнем белье. - Что угодно? - Здесь живет Иванов? - Я самый, что прикажете? - Ах это, значит, ты! Где твой сын? - Сын, сын мой, - растерялся старик. - Ну, да сын, а не дочь, - восклицает Мейер… - Его сейчас нет. - Да где же он? - Где-нибудь гуляет. Скоро должен вернуться. Не знаю, почему, до сих пор его ещё нет. В трёх маленьких коморках ютилась вся семья Ивановых. Все спали: на двух кроватях по двое детей. Все - девочки, старшей - лет 14… Не было только старшего сына, который был виновен в том, что участвовал в расстрелах офицеров в Севастополе, а позже служил в красной армии. - Что вам от него нужно, - с волнением спрашивает отец. - Что нужно? - отвечает Мейер - тебе нет никакого дела! Ложись-ка спать, а мы его подождем… Плохо ты смотрел за ним. В это время мать пала перед Немировичем на колени и стала клясться, что сын ни в чем не виновен. - Передайте Борелю, Димке и Бичо, чтобы они спрятались во дворе, в сарай. Могут спугнуть зверька, - беспокоится Каракановский. Все попрятались, а мы расселись по стульям и стали ждать. - А скажи дед, откуда у тебя в доме вот этот кортик? Сынка? Ну, хорошо, - мы узнаем, - откуда он у него… Спустя минут сорок поднимается по лестнице какая-то фигура и входит в кухню. Увидев нас, останавливается, пятится назад, но вдруг чувствует, что чья-то сильная рука опускается ему на плечо и чьи-то свирепые глаза останавливаются на нем… - Что, товарищ? Не узнаешь? Позабыл? Я тот, кого расстрелять не удалось! А этот кортик, помнишь чей? Опешивший Иванов не может выговорить ни слова. - Ну, прощайся со своими. *** Через несколько минут, мы, все быстрым ходом спускались к Ливадии. Подошли к воротам. - Кто спустится к морю - спрашиваю я. - Если хочешь, вали ты с Бичо… - Хорошо… Подошли к тому месту, где тропинка ведет к самому морю. - Мы пойдем переодеваться, а вы скорее: мы вас будем ждать. Я иду впереди, за мной он, а дальше Накашидзе… - Товарищи, вы меня куда ведете, - жалобным голосом спрашивает красноармеец. - Какие мы тебе товарищи, скотина! - Ваше Высокоблагородие, - взмолился краснокожий… - Ступай вперед, собака… и пикни мне хоть слово, - пригрозил маузером Бичо… Шум моря был слышан все сильнее и сильнее. Сегодня море особенно неспокойно. Громадными волнами оно налетает на обрывистый берег, разбивается и уходит белой пеной назад, чтобы с новой силой бросится на него. Оно беспокойно, как будто чувствует, что сегодня в подарок получит человека… Вот и берег. Широкий пляж, выстланный ровненькими, кругленькими камешками. К самым нашим ногам подходят пенистые язычки, как бы требуя скорее свою жертву… Накашидзе остановился и подал мне знак, но я его остановил: - Погоди. - И дернув за рукав красноармейца, сказал. - Помолись! Злыми глазами взглянул он в последний раз на нас и, оскалив зубы, произнёс. - Всё равно, - это ведь не спасёт! - Не хочешь, не надо. Сдыхай собакой… И вслед за тем, как молния, две вспышки осветили берег и раздалось два выстрела. Обе пули попали в голову, и череп разлетелся в куски… - Эх………, - выругался Бичо. - Погляди!.. Куски мозга попали на грудь и рукав макинтоша Накашидзе… - Ну черт с ним. Идем! Мы побрели назад. На душе оставалось какое-то плохое чувство… Мучила совесть. Стало даже жалко его. Боролись два чувства: одно - жалость к нему; - она говорила, что это было слишком жестоко, укоряла; другое - твердило, что он вполне заслужил это, что так надо! Мы подошли к ожидавшим нас нашим друзьям. - Ну, как, - все благополучно? Теперь дуем в "Таверну"… Надо было действительно торопиться в "Таверну", чтобы вином залить скверное чувство… *** Одиннадцать часов... Пушкинский бульвар... Влюблённые парочки шмыгают из стороны в сторону... На одной из скамеек, заслонённой от луны кипарисом, сидело двое молодых людей... На них были надеты плащи и только, судя по военным фуражкам, надвинутым на глаза, можно было определить, что это военные... Они сидели, заложив нога на ногу, наклонявши голову к земле, будто что-то искали на ней. Изредка между собой они перебрасывались непонятными фразами. - Что же они не возвращаются? Вот будет номер, если он остался у ней! - Черт знает что! Мне, Димка, надоело ждать. - Алик, смотри, это они. Тот, кого звали Димой, был никто иной, как корнет Крыштофович, другой, называвшийся Аликом - был юнкер Вонсяцкий, автор этих воспоминаний... И ждали они, как читатели могут понять, прочитав предыдущие строки, некоего Хесмана (Зеленского), который около получаса тому назад прошёл по бульвару с дамой. За ним следили. Он сидел с дамой у Раввэ, затем вышел с ней (очевидно, с намерением ее проводить домой). Решено было, как только он с ней расстанется, тот час же его арестовать. Двое из нас остались в начале бульвара на скамейке. Тут же недалеко стояло заранее нанятых два извозчика... Каково же было наше удивление, когда мы увидели эту парочку, возвращающуюся обратно. Очевидно, решили прогуляться... В нескольких шагах за ними шли трое в плащах, - Мейер, Накашидзе, Каракановский. Вот они поравнялись с нами: Каракан садится с нами. - Нужно действовать сейчас. По всей вероятности, они пройдутся ещё раз, он пойдёт её провожать и, кто знает, м.б., останется у неё ночевать, - вполголоса говорил Каракан. Сейчас, когда они повернут, вы подходите. Действуйте решительно, чтобы никаких криков, скандалов!.. - Но как же? Вместе с бабой? - недоумевает Крыштофович. - Ни черта, её тоже за компанию!.. Дальнейшие переговоры были прерваны приближением выслеживаемой парочки... - Ну, Димка, не робей, с её стороны, а я слева. Ходу! Мы вскочили и широкими, но медленными шагами направились навстречу им. Вот они на расстоянии нескольких шагов; я вижу его неспокойное лицо, как будто предчувствующее, что что-то должно произойти... Мы расходимся, пропускаем их между собой, затем резкий поворот - и... Хесман чувствует, что кто-то хватает его за левую руку... Невольный поворот головы, и висок его ударяется о холодное дуло "нагана". Он невольно поворачивает голову вправо, в сторону своей дамы и видит направленный на него "кольт"... - Тс!... Ни слова! Вы арестованы! Следуйте за нами! Он пробует оглянуться назад, как бы ища спасения, но видит новые две фигуры, в таких же костюмах с направленными на него револьверами. Спасенья нет... Дама издает лёгкий крик, но в этот момент "маузер" Накашидзе приближается к её лицу. - Мадам, если вы произнесёте хоть одно слово, я должен буду вас застрелить. Не волнуйтесь. Вам не грозит никакой опасности... в этом я даю вам слово офицера... - Куда вы меня ведёте? - в отчаянии проговорил Хесман, когда его вталкивали в извозчика... - В Ливадию! Арестованный понял своё безвыходное положение. Из Ливадии никто не возвращался!... Он старался сохранить спокойствие, но мертвенная бледность, дрожащие руки и ноги, выдавали его. Он окинул внимательным взглядом едущих с ним трёх молодых военных. Всем трём он не дал бы больше 20 лет. По бокам шоссе тянулись красивые особняки, утопавшие в зелени. Было темно, появившаяся луна скрылась за густыми чёрными облаками... - Отпустите меня. Все, что хотите, требуйте. Отдам всё, что имею, только оставьте жизнь. Отпустите... Я взглянул на сидевшего рядом с ним Димку, тот отвернулся в сторону и глядел куда-то в море. Сидевший против него Бичо мрачно нахмурился и грозно произнёс: - Помалкивай! Мой взгляд встретился с пленником. Какой у него был жалкий вид! - Умоляю вас, отпустите. Сколько хотите за моё освобождение? - Видно много награбил в своё время, - тихо произнес я, не спуская с него глаз. Пленник понял, что ни просьбы, ни мольбы, никакие выкупы не изменят принятого нами решения. Он замолчал, и больше не произнёс ни слова. Но вот ворота Ливадии. Они закрыты. - Ермолай, Ермолаич! Через секунду из будки выходит дворцовый - сторож и открывает ворота. На другом извозчике сидит дама и двое военных. Извозчики остановились у большого белого здания. Это - флигель 29. - Вылезайте! Хесман сошёл с извозчика и направился в дом. Его ввели в довольно просторную комнату, ярко залитую электрическим светом. Она поражала полным отсутствием какой бы то ни было обстановки. Не было ни стула, ни стола. В углу лишь стояла винтовка, а на полу разбросано было несколько шомполов. Это была комната - 8, ставшая с этого времени исторической комнатой! Озиравшийся по сторонам арестованный видел собравшуюся компанию офицеров. Все они осматривали его и о чем-то шептались. Видно было, что кого-то ждали... Вскоре появились те, кого не хватало: ротмистр Скасырский и полковник Крат. - На кой черт притащили эту бабу? Кто-нибудь, штаб-ротмистр Мейер, будьте добры, отвезите её обратно в город, - попросил Мейера комендант Ливадии, ротмистр Скасырский, а затем, обратившись к стоящему тут же полковнику Крату, спросил его: - Господин полковник, разрешите допрашивать арестованного? - Да, пожалуйста! - Ваша фамилия - Хесман? - Да. - Обвиняетесь в том, что состояли председателем ялтинского революционного комитета, выносили смертные приговоры всем зверски замученным на Молу офицерам... Признаете себя в этом виновным? Арестованный долго молчал, не произнося ни слова. Державший в руке шомпол полк.Крат подскочил и ударил им изо всей силы комиссара по лицу. - Жидовская морда, будешь ты отвечать или особых приглашений ждёшь? По побелевшему лицу текла кровь, но он молчал. Несколько минут шла безмолвная сцена; раздавался лишь хлёст шомполов, то об голову, то об спину или плечи комиссара. Слышались отдельные выкрики: - Сволочь, негодяй, скотина! - и вслед за ними: "Ой, ой, ой!". Наконец виновный, потеряв силу, упал на пол и закричал: - Пощадите! - Массон! Жидомассон! Сознайся, что массон! И острие штыка стало входить в мягкую часть ноги. Кровь брызнула фонтаном, и комиссар начал кричать. Крики его раздавались по всему громадному зданию... Несколько офицеров не вытерпели этой сцены и криков пытаемого и, заткнув уши, поспешили выйти. Некоторые из офицеров даже пробовали оттянуть обезумевших в припадке злости Скасырского, Хомутова, Пилёнкина, но в ответ на них обрушилась брань: - Убирайтесь вон, не мешайте! Эта сволочь могла втыкать братьям-офицерам в раны окурки папирос? И с ней ещё церемониться? Штык влезал все глубже и глубже... Пытаемый орал из последних сил. - Сознайся, что ты жидомассон!.. - Сознаюсь... - наконец не вытерпел и каким-то неистовым, скорее, похожим на рёв какого-то зверя голосом закричал Хесман. Штык был засунут более, чем наполовину, и конец его выходил из-за ноги... - Что за крики, - крикнул поручик Пилёнкин, и, схватил одну из рук пытаемого. У него нервы есть? Сукин сын! Я ему покажу нервы, нашего брата расстреливал, скот! Подержи, Вонсяцкий, руку: скотина, ревёт еще. И вслед за тем иголки, одна за другой, были Пилёнкиным воткнуты под ноготь пытаемому. Он издал ещё несколько ужасных криков и потерял сознание. Мне сделалось нехорошо, и я вышел. В ушах звенел его отчаянный крик. Полумёртвого его потащили в парк, к морю. Спустя два дня море выкинуло у Ялты человеческий труп, весь изрезанный, исколотый. Лица невозможно было разобрать... Начавшаяся ликвидация местного большевизма в Ялте группой офицеров, находящихся в Ливадии, взволновала всех, причастных к нему. Все, у кого только было рыльце в пуху, поспешили куда-нибудь скрыться, спрятаться. Каждый день море выбрасывало по одному или несколько трупов у берегов Ялты. Каждую ночь исчезали люди из Ялты или её окрестностей и потом родственники исчезнувшего старались обнаружить его в утопленнике... Крайне левая газета "Прибой", издававшаяся в Севастополе (так называемая "рабочая газета", орган Севастопольского и Крымского областного комитета РСДРП, годы издания 1918-19-й - прим. ред.), на первых же страницах помещала громадные статьи, озаглавленные крупными буквами: "Белые дни", "Белый террор"! Газета возмущалась поведением офицеров и требовала правосудия. В особенности она пришла в негодование, получив известие, что небольшой группой офицеров под предводительством какого-то "ротмистра Скасырского" был произведён разгром редакции небольшой левой газеты, издававшейся в Ялте под названием "Наша газета", за помещение статьи, направленной против "контрреволюционного офицерства". Пришедшие офицеры явились с целью арестовать редактора. К счастью для него, его не оказалось. Офицерами были испорчены печатные станки и сожжены все газеты… А.Вонсяцкий https://yadocent.livejournal.com/68598.html (Comment on this)

<< Previous Day

2018/02/08 [Calendar]

Next Day >>