Жить пока интересно

Первая советская украинизация Луганщины. часть 2
По школам округа в 1929 отчетный расклад был такой: украинских 230, русских 141, смешанных 47, немецких 26. По группам в школах украиноязычных было 1297, в них 40 349 учеников, русских – 893 с 27 326 учениками. Среди учителей украинцев было 53%, а русских 42% [44].
Реальность, однако, была не совсем такой. Даже в среде партработников, обязанных проводить украинизацию Донбасса, были распространены негативные настроения. В письме С.Погребного в культотдел ВУСПС «про обследование продвижения украинской книжки в рабочие массы в Артемовском округе» приводится несколько ярких примеров: «Наприклад: на пленумі завкому, де було присутніх кілька десятків робітників, культсекретар т.Дроженін читає українською мовою протоколи культкомісії, а член завкому – він же профуповноважений т.Щочкін підводиться з місця і висловлює свій протест проти вживання української мови, заявивши: “Брось бузить, говори по нашому”. І так, як Щочкін, крім гучного голосу мав в кишені ще й партійний квіток, то це не змогло не вплинути на деяких його товаришів по партії, які його підтримали, а непартійні члени пленуму (частково) теж “последовали примеру” партійця Щочкіна. Другий приклад. Це вже в робкорів. На зборах робкорів один робкор висловлюється українською мовою; голові редколегії Горбі це не подобається: він дуже виразно заявив: “Не бузи, говори, как следует”… Таким чином, на думку партійця Щочкіна і голови редколегії Горбі і всіх тих, хто їх підтримує – говорити українською мовою це значить – “бузить”, а українська мова для цих товаришів є нічим іншим, як звичайнісіньким “бузотерством”…. Ще дві-три рисочки “сприяння” українізації. Заява експедиторші, що просуває газети та журнали в маси: “как это раньше начали нажимать на украинизацию, я было взялась за украинский язык, а теперь что-то затихло, и я бросила его изучать”, або “у нас по-украински говорят только в шутку, а если говорят о чем-либо серьезном, то только по-русски” [45]. Председатель Дебальцевского завкома заявлял: «У нас украинцев нет. У нас хохлы, которые говорят на мужицкой мове, с ними трудно проводить украинизацию» [46].
Были однако и другие проявления. Как отмечал краевед В.Н.Степанов , «Помыслы «национал-коммунистических вождей» УССР далёких 20-х годов совпадали с желаниями национал-сознательного украинского крестьянства, которое то выражало неудовольствие недостаточным количеством украинских учебников в школах, то доходило до рукоприкладства в отношении комсомольцев, позволявших в украинских сёлах распевать агитационные частушки на русском языке. «Бытовой национализм» всегда «присутствовал» в украинских сёлах, а в период индустриализации «проник» и в города [47].
Далеко не все большевистские лидеры поддерживали такой жесткий курс. Так, в декабре 1926 Юрий Ларин опубликовал в журнале «Большевик» статью, в которой обрушился на извращения и перегибы национализма на Украине. Резкой критике подверглись проявления «зоологического русофобства» в общественной жизни, принудительная украинизация русскоязычного населения Украины. По мнению Ларина, совершенно недопустимо «устранение русского языка из общественной жизни (от собраний на рудниках и предприятиях до языка надписей в кино)»; переход профсоюзов на украинский язык, которого не понимало подавляющее большинство рабочих; применение в школах языка обучения, не являющегося разговорным для детей местного населения, и т.п. «В городах и специальных промышленных поселениях Украины (Донбасс) обычно говорит по украински еще меньшая часть членов профсоюзов, чем по Украине в целом» [48]. С аналогичных позиций критиковали национальную политику КП(б)У Г.Е.Зиновьев и В.А.Ваганян. Весьма характерно заявление Зиновьева о том, что украинизация «льет воду на мельницу петлюровцев», что вызвало взрыв негодования среди украинских сторонников Сталина [2, с.178]. В.Ваганян, считая русский язык Октябрьской революции – межнациональным, выступил против навязывания русско-украинским рабочим и крестьянам языка галицко-украинской интеллигенции [49, с.120-121].
( Read more... )