Spiegel и проблемы авторства
Немецкий журналист и блоггер Карстен Венцлафф оставил коммент с разъяснениями в моём посте про его заметку в Шпигеле Bloggen in Putin-Land.

История до боли знакомая: статья блоггера (содержавшая, в частности, гиперссылки на мой и terentyev@ljский ЖЖ, и не содержавшая никаких упоминаний об их закрытии), подверглась жёсткому рирайту после сдачи в редакцию. Это, к сожалению, достаточно распространённая практика, не только в Шпигеле: эксперт сдаёт текст по теме, в которой хорошо ориентируется, а потом этот текст начинает править специально обученный рирайтер-филолог, "улучшая стиль", причём, в силу невежества рирайтера в предметной области, стилистическая правка оборачивается внесением смысловых неточностей — например, заменой выражения "русский LiveJournal" на адрес LiveJournal.Ru. Ещё, бывает, к работе над статьёй подключается служба фактчекинга — в России она кое-где до сих пор представлена бабульками с картотекой, помнящими Сталина, но, в основном, туда на копеечное жалование берут людей, слегка знакомых с языком поисковых запросов.

Общее свойство редакторов и фактчекеров — их святая уверенность, что править надо всегда, и что они знают тему лучше автора.

Однажды в 1998 году я полгода (с марта по кризис) вёл интернет-рубрику в ныне покойном коммерсантовском журнале Столица-Афиша.
Нетрудно догадаться, что во всех моих текстах написание слова "Интернет" соответствовало требованиям словаря русского языка 1997 года издания: с большой буквы, без кавычек, мужской род, изменение по падежам согласно правилам 2 склонения. Каждый раз во всём тексте мне это написание исправляли — и каждый раз на что-нибудь новенькое. То кавычки добавят, то падежные окончания уберут, то перепишут латиницей, то вдруг заменят прописную букву на строчную. В результате не вышло за полгода моей работы двух выпуском подряд, где б это слово писалось одинаково. При этом любые спецсимволы "рирайт" тоже любил почикать. Напишу я, скажем, "канал #russian на IRC", а из печати выходит канал %russian.

В другом ныне покойном издании я как-то рассказал об изысканиях американского раввина Цви Коникова (Chaim Zvi Konikov) про особенности соблюдения кашрута в космосе (заметка была приурочена к предстоящему полёту первого израильского космонавта). Фактчекеры, не усумнясь, заменили в моём тексте имя Цви на Зви. Когда я пожаловался на эту правку главреду, он возмутился и вызвал вредителей на ковёр. Из их объяснений выяснилось, что на самом деле они перед этим проделали серьёзную исследовательскую работу, а не просто опирались на мною же приведённое в скобках латинское написание. Оказалось, что фактчекеры пробили раввина по Яндекс.Новостям, и наткнулись на его упоминание в каком-то тексте газеты Утро, где это имя фигурировало то ли в машинном, то ли просто в безграмотном переводе. Безымянный новостник Утра был признан заведомо более компетентным специалистом в еврейской ономастике, чем автор собственного издания, подлежащий редактуре...

Примечательна разница в подходах самих редакций к рирайту.
Редактор издания, исправившего "Цви" на "Зви", вполне разделил моё недовольство.
А в Коммерсанте, например, рирайт традиционно считается необходимой частью фирменного стиля, им там скорее гордятся, чем сознают вред фактической правки, вносимой "стилистами" ради красного словца. Однако, учитывая распространённость рирайта в издательском доме, и закономерно возникающие по этому поводу скандалы, там нередки случаи, когда изуродованную статью показывают перед публикацией автору оригинала, и он имеет возможность хотя бы снять свою подпись с текста, куда внесены ошибочные, по его мнению, сведения.

Рирайт — тема довольно специфическая, его использование есть вопрос вкуса, а о вкусах, как известно, не спорят. Что до фактчекинга — я не думаю, что серьёзные бумажные издания когда-либо научатся без него обходиться. Авторы могут ошибаться, располагать устаревшими сведениями, приводить под видом достоверной статистики данные из чьей-то агитационной брошюры (тут можно вспомнить модную среди избирателей КПРФ подборку псевдостатистики газеты Завтра про "вымирание россиян", городские мифы о цифрах детской смертности в России, или прозвучавшее вчера в моём ЖЖ утверждение, что лишь 4% россиян имеют загранпаспорта). Однако проблема заключается в том, что само по себе ремесло искателя/проверяльщика информации — набор вполне профессиональных умений, которым надо где-то учиться. И тут вступает в действие ряд субъективных факторов, мешающих развитию профессии.

С одной стороны, в любой стране 10-15 лет назад фактчекингом занимались (и, соответственно, считаются экспертами в этой области) люди, не знакомые с Интернетом в принципе, которые предсказуемо начали реагировать на приход сетевых баз данных с той же понятной ревностью, с какой профессиональные фотографы чморят цифру: обидно сознавать, что навыки, которые ты десятилетиями осваивал, теряют цену и актуальность. Но у фотографа при смене технологий остаётся главное — глаз и талант. А у человека, собравшего за жизнь картотеку в 30 полок, и умеющему в ней быстро рыться, как никто другой на свете, при переносе этой картотеки в цифровой формат, отнимают Дело Жизни. Как у телеграфиста примерно.

Другая проблема — что рынок профессионального фактчекинга работает против печатных СМИ. Человек, профессионально освоивший data mining, может применить эти навыки в финансовой и юридической аналитике, в консалтинге и промышленном шпионаже, в составлении справочников и учебников. И по престижности, и перспективам профессионального роста работа ловца блох в чужих газетных статьях предсказуемо оказывается на самой низкой строчке рейтинга. Поэтому туда и идут люди, чьё знакомство с поисковыми машинами находится на уровне MicroSoft Word advanced user, и контроль за качеством их работы некому толком осуществлять. Как видим, результат одинаково плачевен и для российских редакций, и для немецких.