|
|
Пишет dolboeb (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} dolboeb)@ 2008-06-12 04:14:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Айтматов. Послесловие
Моя благословенной памяти учительница литературы Зинаида Николаевна Кулакова однажды сказала нам (не на уроке, а в неформальной беседе), что считает Чингиза Айтматова самым значимым из ныне живущих писателей. Я, помнится, удивился, но не сильно. Дело было лет 25 тому назад, и независимо от согласия или несогласия с этой её оценкой, каждый текст, написанный Айтматовым, воспринимался читающей публикой в СССР как Событие. Но вскоре стал разваливаться Советский Союз, и начался этот процесс с постепенной отмены цензуры на художественные произведения на русском языке, ранее находившиеся под запретом, выходившие в тамиздате и самиздате. Первой ласточкой, как сейчас помню, стала публикация в шахматном журнале 64, под редакцией Анатолия Карпова, двухстраничного отрывка про шахматы из «Защиты Лужина», с очень осторожным предисловием Фазиля Искандера. Потом «Новому миру» разрешили напечатать «Доктора Живаго». А дальше уже понеслась... И было довольно много писателей, издававшихся и читаемых при советской власти, которые как-то в одночасье перестали быть заметны читающей публике. Помимо Айтматова, в этот список попали очень разные авторы, от Валентина Распутина и Василия Белова до Нодара Думбадзе и Гранта Матевосяна. Не уверен, что все они такой участи заслуживали. Но и в обратном не уверен тоже. Потому что значительная часть интереса к этим авторам связана была с их относительной (тайной, по Блоку) свободой от прокрустовых рамок брежневской цензуры. По разным причинам эти авторы могли себе позволить, и тем выделялись из общей массы партийной литературы. Но позволить они себе могли не очень. Вот что писал сам Айтматов в 1990 году, в предисловии к переизданию «Буранного полустанка»:
никто из читателей, столь горячо принявших роман, не подозревал, как сокрушался я в душе всякий раз на больших публичных встречах, ибо в романе было описано далеко не все, что я намерен был сказать. Не без оснований я избегал включать в повествование те события, которые явно не могли быть проходящими по цензурным соображениям.
Очевидно, в советские времена добровольное самоограничение представлялось некоторым писателям разумной ценой за возможность быть напечатанными в СССР.
Возможно, в иной реальности, не учитывающей задачу обхода цензуры, эта цена оказалась дороже, чем эти авторы могли предвидеть.
По человечески мне их очень жаль, и осуждать их я не возьмусь.
Но едва ли возьмусь и перечитывать.
Моя благословенной памяти учительница литературы Зинаида Николаевна Кулакова однажды сказала нам (не на уроке, а в неформальной беседе), что считает Чингиза Айтматова самым значимым из ныне живущих писателей. Я, помнится, удивился, но не сильно. Дело было лет 25 тому назад, и независимо от согласия или несогласия с этой её оценкой, каждый текст, написанный Айтматовым, воспринимался читающей публикой в СССР как Событие. Но вскоре стал разваливаться Советский Союз, и начался этот процесс с постепенной отмены цензуры на художественные произведения на русском языке, ранее находившиеся под запретом, выходившие в тамиздате и самиздате. Первой ласточкой, как сейчас помню, стала публикация в шахматном журнале 64, под редакцией Анатолия Карпова, двухстраничного отрывка про шахматы из «Защиты Лужина», с очень осторожным предисловием Фазиля Искандера. Потом «Новому миру» разрешили напечатать «Доктора Живаго». А дальше уже понеслась... И было довольно много писателей, издававшихся и читаемых при советской власти, которые как-то в одночасье перестали быть заметны читающей публике. Помимо Айтматова, в этот список попали очень разные авторы, от Валентина Распутина и Василия Белова до Нодара Думбадзе и Гранта Матевосяна. Не уверен, что все они такой участи заслуживали. Но и в обратном не уверен тоже. Потому что значительная часть интереса к этим авторам связана была с их относительной (тайной, по Блоку) свободой от прокрустовых рамок брежневской цензуры. По разным причинам эти авторы могли себе позволить, и тем выделялись из общей массы партийной литературы. Но позволить они себе могли не очень. Вот что писал сам Айтматов в 1990 году, в предисловии к переизданию «Буранного полустанка»:никто из читателей, столь горячо принявших роман, не подозревал, как сокрушался я в душе всякий раз на больших публичных встречах, ибо в романе было описано далеко не все, что я намерен был сказать. Не без оснований я избегал включать в повествование те события, которые явно не могли быть проходящими по цензурным соображениям.
Очевидно, в советские времена добровольное самоограничение представлялось некоторым писателям разумной ценой за возможность быть напечатанными в СССР.
Возможно, в иной реальности, не учитывающей задачу обхода цензуры, эта цена оказалась дороже, чем эти авторы могли предвидеть.
По человечески мне их очень жаль, и осуждать их я не возьмусь.
Но едва ли возьмусь и перечитывать.
