Необратимость. Давно меня так не тошнило
Посмотрел Irreversible (в русском прокате — «Необратимость»).
Феерическое говно.

По большому счету — претенциозный и пафосный клон «Мементо», но снятый с той напыщенной многозначительностью, аляповатой халтурностью и пренебрежением к зрителю, которые отличают европейский римейк, снятый при господдержке, от американского оригинала, ориентированного прежде всего на коммерческий успех. Там, где в «Мементо» — тщательно продуманный, закрученный тройной спиралью сюжет, выстреливающий в финале полной разгадкой, в «Необратимости» — тоскливейшие длинноты и ложная многозначительность, а в финале — каша из соплей и притянутый за уши Людвиг ван.
Наспех прочерченный пунктир простейшей фабулы, доступной изложению в двух фразах, разбавлен в Irreversible водой бесконечных диалогов о любви, сексе и неслучившемся. Фильм вышел ровно в десять раз длинней, чем та мысль, которую его создатели пытаются до нас донести. И трудно сказать, от чего меня больше тянуло блевать: от мотающейся из стороны в сторону камеры оператора в начале, или от ни к селу ни к городу приплетенной седьмой симфонии Бетховена в конце.

Это последнее было еще нелепей, чем Реквием Моцарта в заключительной сцене Elizabeth (где, кстати, Винсент Кассель играл принца Анжуйского). А подсмотрено, как водится, у Тарковского в «Жертвоприношении» (где под титры выкатывают арию альта из «Страстей по Матфею»). Только у Тарковского, как к нему ни относись, пафос эрудированной образованщины "от Баха до Фейербаха", по крайней мере, органичен, привет от Брейгеля в «Солярисе». А во французском фильме, тужащемся перещеголять Natural Born Killers и Doom Generation по продолжительности и омерзительности сцен насилия, Людвиг Иваныч оказывается совсем уж как-то неуклюже испохаблен китчевым использованием. Хоть его употребление и намекает на знакомство создателей фильма с «Заводным апельсином» Кубрика... Просто Кубрик знал, что он делает, и зачем, а Гаспар Ноэ просто выёживается, и смотреть на это противно.

See also: