В начале смены обычно с интересом рассматриваешь через лобовое стекло Город. Мелькающие машины, озабоченные люди, бытовые сценки на фоне постаревших домов. Если позволяет погода - занятие интересное и неутомительное. Через три-четыре часа смены все внимание сосредоточивается на внутреннем "табло", к которому прикреплены многочисленные бумажки с записями-напоминалками. Картина "за стеклом" теряет привлекательность и интерес.

Выстраиваются новые алгоритмы очередного выезда. Вызов. Доезд. Встреча с пациентом. Опрос или/и осмотр. Диагноз. Работа. Госпитализация или оставляешь на дому. Заполняешь карту вызова. Следующий... С опытом приходит опережение некоторыми поступками мыслей. С интересом обнаруживаешь в руках транспортную шину уже у дверей. Хотя вроде бы и не думал об этом. Двигательные автоматизмы, ети их.

Пациенты не дают расслабиться. Их бы творческую энергию, да в мирных целях! Попытка удержать сваливающийся со стены ковер привела к падению фамильной хрустальной люстры! Э, вона как! Чехи люстру сделали по-буржуйски надежно. Им было не стыдно, что советские товарищи увезут ее к себе домой и будут пользоваться ближайшие сто-двести лет. Люстра не подвела. Приземлившись в центр обеденного стола, солидно проломила столешницу и, весело трепеща хрустальными финтифлюшками украсила накрытую праздничную поляну. Украсила праздничный стол и тушка хозяйки. В героическом прыжке попытавшаяся удержать падающий раритет. Пожертвовав тремя салатами, "селедкой под шубой", прической и хрупким запястьем, внучка Тарзана с любовью пересчитывала глазами хрустальные завитушки, не отвлекаясь на усилия родственников. Дружный коллектив активно спасал непотоптанное пиршество и уцелевшие бутылки. Наконец, убедившись в сохранности семейного "бахатства", милостиво обратила внимание на мою суету вокруг нетривиально вывернутого запястья. Надо отметить отменную выдержку и силу духа пациентки. Видимо истратила весь адреналин в прыжке. Хладнокровно и ловко, оттопырив проманикюреный мизинчик, она выковырнула из остатков прически кусочек селедки в свекольно-майонезном сиянии и флегматично поинтересовалась: ·... А без больницы никак?... Я молча показал затейливую икебану из ее конечности и транспортной шины, декорированную бинтиком и ватками. Вздохнув, согласилась с неизбежным. Придал настроения финальный вопрос: А что и водки нельзя? ... Ну, для снятия стресса, тасссазать ...

* * *

- Sic transit Gloria mundi! ("Так проходит мирская слава!" - для тех, кто подзабыл латынь): лаконично изрек опечаленный и просвещенный серьезным образованием доцент филологии Серафим Григорьевич Иерусалимский, глядя на утомленную дешевым портвейном фигуру соседа, живописно захватившего скамейку и окрестности.

- Вот и я говорю...- поддержал мысль бессменный активист домового комитета Петр Макарович: ... Чо сцать-то на мундя-то ?! Вон же кусты рядом! Да-ж ведь?! Серапом... Сепафир... Сефери в пень его.. Григорьич, короче!

Филологический доцент посмотрел на собеседника и печально кивнул. Солнечный блик, сверкнувший на просвещенной лысине, привлек внимание местной вороны. Встрепенувшись от дремоты, она подозрительно рассмотрела блестящее и со скепсисом отвернулось. Ни съесть, ни полюбоваться!

Сраженный коварным алкоголем, сосед не принимал критику и продолжал лежать в достаточно неудобной позе. Храпение его почти заглушало размеренную беседу соседей. Разницу между безмятежным храпом и смертельным хрипом, заливающихся жидкостью, легких отличит искушенный или любопытный слушатель. Но, увы! Ни специфического опыта, ни повышенного интереса к обмочившейся фигуре в потерявшем цвет костюмчике никто не проявлял. Человек умирал. Некрасиво, не героически, не в стремительном поступке. Просто отходил. На глазах у равнодушной и святой, в своем незнании, публике. Изношенное сердце потеряло ритм и трепетало от страха перед неизбежным. Гипоксия милосердно отключила сознание и медленно гасила мозг.

Наконец, какая-то необъяснимая тревога заставила Серафима Григорьевича преодолеть негодование и брезгливость и приблизиться. Видимо на небольшом расстоянии сработали атавистические воспоминания и обоняние иных порядков и измерений. Иерусалимский толкнул в плечо обмякшую фигуру и, с нарастающей паникой, обнаружил плывущий к земле взгляд стекленеющих глаз.

- Петя! Зови Скорую скорей !!! Похоже он совсем плох!!!...

Петр Макарович, без лишнего слова, по-молодому метнулся в подъезд, к телефону...

Судорожно вспоминая картинки Гражданской Обороны по оказанию первой помощи, доцент стащил некрасивое тело соседа на землю и начал неловко тыкать сложенными руками в хилую грудь. Удивительно, но этих наивных , хаотичных толчков оказалось достаточно, чтобы слабеющее сердце вздрогнуло и потянулось за внешним ритмом. Вопреки всем канонам сердечно-легочной реанимации, вопреки здравому смыслу...

Хрипло крякнув сиреной напоследок, качнулась на амортизаторах коробочка "Медика-20", вытолкнув из себя "шок-бригаду". Одним движением взметнули тело на носилки и обвесили липучками кардиографа. Медсестра, оттянув к себе на колени руку, с сопением нашаривала иглой вену. Доктор напряженно вслушивался фонендоскопом в смертельную какофонию хрипов, стуков, щелчков и иных звуков. Поймали почти ускользнувшую нить... Не знаю чего. Не важно... Жив и жить будет.

...На лавочке сидели двое. Филологический доцент с вычурным именем и, покрытой крупным бисером пота, умной лысой головой. Непонятного назначения пенсионер с матерным выражением лица и окурком папиросы в трясущихся пальцах. Молчали. Они, только что, спасли человечью жизнь. И осознание этого поступка переполняло их. Наконец, Петр Макарович отбросил измусоленный окурок. И доктор-то вон чО сказал ... Если бы не вы... не успели бы, и мы... и спасибо сказал... вон чО... вона как оно, Григорьич...

* * *

- Думаешь, успеют?
- Может и успеют...
- А нам что? Ждать?
- А куда ты денешься? Работа есть работа.
- Мда... Хуже нет - ждать!
- А кто потащит? Давай поспорим!
- А мне без разницы. Премиальных так и так не выдадут.
- Вот ты зануда, а? А на интерес?
- Отстань, а?!
- Во! Во! Едут-едут!! Смотри - кто? ...
- Алтуфьев и компания. Эх-х-х... Мы у птицы обломинго любимые птенчики! Валим на базу!
- Мда! Опять нам весь недельный план обломали... Шевели перьями, полупернатый!
- Не хами, чумазик! Завидуй мужественно!

Лениво переругиваясь, белая и серая тени соскользнули с продольной штанги уличного освещения и ввинтились в проплывающее мимо облачко. На тротуаре, реанимационная бригада уже загружала в попугай (расписанный желтым, синим, красным и черным реанимобиль) пациента. Душа с тоской проводила инверсионный след уходящих ангелов и, с ворчанием, приготовилась к удару взбаламученной нервной системой страдающего тела. И никто больше их не увидел. Кто бы мог подумать, что ангелы-носители меньше голубей? А кто сказал, что души больше...

Дмитрий Федоров (с)