А все Вознесенский. Мало того что дразнится. «Католик, католик – смеялся я до колик». Так еще и физически мучает. Идем по улице. 30-градусный мороз. Он – в шапке ушанке, под ней – пуховый платок, на ногах валенки и лыжи, из каждого кармана по мобильному телефону торчит. И вдруг останавливается посреди улицы:
- А давай я тебе эротический сон расскажу.
Мороз, повторяю, к крепости водки скоро приблизится. А он подробно рассказывает, с грязными физиологическими подробностями и извращениями (знает, сука, чем меня заманить можно).
Спасла великая журналистка Трегубова. Оказывается, она позвонила и сон прервался. Еле в метро отогрелся.
А Листик! Листик вообще в гомосексуализм ударилась. Я купил для нее мясорубку (она обычно, когда дрочит в ванной, любит еще мясорубку крутить и матерные частушки во все горло орать), а пришлось ее сон слушать. Прихожу, рассказывает, на службу. А там праздник. Везде народу полно. Даже, сам понимаешь, подрочить негде. Иду в бутовку (мужчина лишивший ее невинности говорил именно «бутовка», вот Листик и вообразила, что так правильно), вынимаю хуй…
- Стоп, - говорю, - какой хуй? Чей?
- Да свой, - смеется, - я почему-то хуем во сне дрочила. Дрочу правильно, как ты, двумя руками и с грустными лирическими песнями Оскара Фельцмана.
А тут… Дима Кузьмин врывается. С целой ватагой скинхедов. Мне стыдно, конечно, закрываю хуй клавиатурой…
Я расплакался. Какая клавиатура в бытовке? При чем тут Кузьмин? Скинхеды тоже какие-то.

- Тебя, наверное, в сексе ничем не удивишь.
- Ну вот еще. Я не ебал белую медведицу.
- Да? Почему?
- Ну, не был я в тех краях!