| |||
![]()
|
![]() ![]() |
![]()
Лиза по имени Катя 2 Сальвадор Дали, по сравнению со мной – просто чмо. Чем он занимался, дурилка? Позовет к себе на интервью самых известных журналистов самых известных изданий. Интервью, говорит, дам. Те придут, томятся три часа в ожидании. Потом въезжает он. Голый и коне. Как Достоевский какой, право слово (ну, в смысле, что голый и на коне, а не в смысле, что отсидел, хотя, может, и сидел, не помню). Погарцевал да и был таков. Тоже мне – подвиг. Вот у меня – подвиг так подвиг. Но обо всем по порядку. Приехал ко мне друг из Германии. Еврей. Он туда понаехал, потому что немцы теперь, поговаривают, охотно евреев к себе в страну берут – на развод. Вот его и охмурили ксендзы. Да в Германии-то скучно. Поэтому он каждое лето берет отпуск – и к нам. Я тоже беру отпуск. Ну, чтобы встретить Высокого Немецкого Гостя. Рюмочкой-другою. А где другая, там и третья. А где третья, там и сами знаете что. Потому я отпуск и беру. Отдохнули мы хорошо. Одна прекрасная русская писательница на Еврея с ножом бросалась. Порешу, кричала, тевтона поганого, на колени, фашист, сволочь, дурак… Дальше я не очень хорошо помню, потому что на всякий случай уснул. А то еще и меня заодно пырнет. Еврея она немного порезала, но не насмерть. А мы и рады. На водопады пошли, там с меня водой очки смыло. Но я их не потерял! Я их нашел. Я на них сел в воде. Порезался, конечно, да и очков лишился, но что с того? Все мы так: рождаемся, живем и умираем. Было еще несколько интересных литературных и культурных мероприятий, которые мы посетили. Хотя они быстро закончились. Ибо, в конце концов, сил у нас – а к нам еще несколько умных и достойных людей присоединились – оставалось только на то, чтоб за водкой сходить. Да еще к нам и девка прибилась. Смешная. На третий или четвертый день я ее заметил. На пятый смог задать первый вопрос. Кстати, в такой ситуации достаточно разумный. - Как тебя зовут? - спрашиваю. - Свекла. - Как? - Ну, Фекла. - Э… - Канистра. - А в паспорте, скажем, у тебя, что все же написано? Свекла или Канистра? - А-а-а-а… - плачет. - Аааа? Какое интересное имя. Гаитянское? - Ка-а-а-… - заливается пуще прежнего. - Каа? Знаю. Маугли. Смотрел. Странно, что девочке дали такое имя. - Ка-а-а… тя… - слезы заливают меня всего: и в глаза, и в уши, и в рот капают. - Нормальное имя, некоторых хуже зовут – Эскалация, например, или Триангуляция. Или… Она немного успокоилась, смотрит сквозь слезы с надеждой, но, всхлипывая, все же гнет свою линию: - А мне не нравится! – и снова в слезы. Ну что делать? Проще всего, конечно, убить и закопать. Или, в рамках новомодного теперь гуманизма, - отколотить да в воду. Но до воды далеко. И лень. Да и ливень. То есть, с одной стороны, вроде недалеко, но традиция велит, чтобы, отколотив, кидали в реку или, на худой конец, в озеро. Да хоть в море, но все-таки – в водоем. Значит, или – убивать или спасать. Пошевелил я рукой и понял: не шевелится. Слабость в членах необычайная. А речь хоть плохо, но работает. Значит – спасать. Говорю: - Танцуй. Дура. Я. Тебя. Спасу. Тащи. Водку. Наливай. Нет. Не водка… эх, уф…спасение. А одна романтическая история. Была у меня девочка. Такая же некрасивая, как и ты. И ее тоже звали Катя. Но она, как и ты, вовсе была не Катя. Ну, совсем не Катя. Не годилось ей имя Катя. Скорее, Таня. Но Таней, чтобы не обижать, я ее звать не стал. Назвал… Лизой. Ты тоже не Катя. И совсем-совсем не Таня. Ты – самая настоящая Лиза. Эх. Уф. Да на фиг закуску, сиську давай… Отвалился, обессиленный. Смотрю: слезы обсохли, хохочет, то себе в ноздре ковырнет, то мне, рюмками о бутылку звенит, пританцовывает лежа (ага! значит, вместе на полу спать завалились), губами похрюкивает, зубами полязгивает, глазами пошлепывает. Расскажи, просит, подробнее. Я рассказал, конечно (см., если интересно, что именно рассказал мою старую новеллу «Лиза по имени Катя»). Так я спас еще одну человеческую жизнь, бессмертную душу и хорошее настроение. Пусть будет добрым ум у нас, а сердце умным будет. Человек создан для любви, как птица для гриля. Любовь зла, подумал зоофил, плотоядно ухмыляясь и так далее. Предались мы любви вперемежку с восторгами и свирелями, тетешками и какашками. Дня через два, в особо интимный момент, она говорит, шепотом страстным говорит: хочу сексуальных извращений. Что, спрашиваю, твоя душенька желает? Сапогом по хребту? Ножичком подмышечкой поковырять? Кошечку мертвую с помойки принести, чтоб ты ее нежное тело своими бюстами растерзала? Или… станцевать и спеть обнаженным? Зря я про станцевать и спеть, конечно, сказал: она загорелась. А я не смог. И знал, что не смогу: танцую и пою (особенно обнаженным) я, конечно, божественно. Но в те дни, измученный нарзаном, ничего, кроме голой обнаженности предложить ей не в силах был. Ладно, говорит, про эротические танцы ты сам ляпнул, да я их и видела уже на литературных вечерах (оказывается, она давно уже по всем литературным вечерам ходит, где в афишах написано «Евгений Лесин. Эротический танец.»), а у меня есть свое, заветное. Молчит, краснеет, сопит, потом выдохнула: люби меня, шепчет, бутылкой во все места. Тут я ее и поцеловал. Первый раз. Милая, бесконечно милая. Настоящий алкоголик. Даже физическая любовь в тайных эротических фантазиях с бутылкой связана. Ну не чудо ли? Не красота ли неописумая? Не вечная ли женственность? Поцелуи и обнимания, обнимания и поцелуи. Бутылочку я достал, початую. Начали допивать. Не мне вам объяснять – почему. Где вы видели, чтоб любовь, Прекрасная Любовь початой бутылкой осуществлялась? А бутылка – большая. Литровая. И не пивная. И не с вином. И почата – чуть-чуть. Короче, уснули, не осуществив сексуальных фантазий. А с утра она на работу пошла – обманутых вкладчиков обманывать и запугивать. Так что я должен ей. Канистрочке и свеклочке, Лизе по имени Кате. Любовь с бутылкою. Ох, и трудная, кстати, задача (см. несколькими строками выше). Ну, и танцы с пением в обнаженном виде тоже должен. Кстати, насчет танцев и в каком-то смысле насчет и Сальвадора Дали. Я совсем о нем не забыл, о дурилке. В один из первых дней Визита Высокого Немецкого Гостя (так что до знакомства с Лизой) лежу я один (потому и один) на кроватке. Вокруг – похмелье. И вдруг – звонок телефонный. Друг звонит, одноклассник, мы с ним 20 лет не виделись. Не виделись по его вине, он тоже куда-то из Тушино уехал. Звонит: я мол, тут, в Тушино прекрасном, под окном твоим стою, выходи – увидимся после долгой разлуки. Я говорю трубке телефонной: выйти не могу – сил нет. Сам подымайся. Но я тебе не открою – ключей не найду да и до двери идти далеко. - Ну, ты хоть, - молит, - в окошко выгляни. 20 лет не виделись, за одной партой сидели, портвейн пили. - Ладно, - говорю, - жди. И выхожу голый на балкон (до балкона ближе, чем до двери, да и ключ не нужен). Вышел, постоял, рукой махнул, да и рухнул на пол – дальше спать. А вы говорите – Сальвадор Дали. Чмо, полное чмо по сравнению со мной – храбрым матросом. |
||||||||||||||
![]() |
![]() |