Сталинград. Капут. Сдаешься. Поэма. Целиком
Евгению Г. Фейгину

Дюссельдорф. В режиме постинга

Родина не бывает малая или большая.
Родина одна и навсегда.
Из Росиии в Германию уезжая
Покидаю чужие и ненужные города.

Города незнакомые. Малые и большкие.
Города где небо синее как трава.
Все что не Москва наверно и не Россия.
Все что не Россия наверно и не Москва.


Кельн. Закат Европы

Висит Луна над старым Рейном.
В окошках светится уют.
Ну а тевтонам безыдейным
Плевать на Родину свою.

Европа, став коровой дойной,
Приезжих кормит без любви.
Вы проиграли ваши войны.
Мы проиграли все свои.

Тысячелетья за плечами.
И им подписан приговор.
Трамвайчик светится огнями
И возвышается собор.

А мы наростом себорейным
В Европе стали. И в тоске
Висит Луна над старым Рейном.
И мир висит на волоске.


На берегу

И поля и дороги тут ровные.
Белки прыгают в низкой траве
И березки почти подмосковные.
И загажено все, как в Москве.

Бродят сонно бомжихи вальяжные
По углам своей мелкой страны.
А дома здесь у них трехэтажные.
И балконы не застеклены.

Мусульманки и негры со шведами.
И, конечно же, русская речь.
Все завалено велосипедами.
Даже негде у Рейна прилечь.

Рейн течет. Ничего не меняется.
Снизу черт, наверху прокурор.
И ненужным довеском болтается
Ужасающий Кельнский собор.

* * *

Донер-кебаб-ковриги.
Ну, шаурма, короче.
Архитектура - как в Риге.
А природа - как в Сочи.

Надрываются птички,
Работают проститутки.
Красные электрички
Ходят круглые сутки.

В метро бесплатно пускают.
Зря воевали деды.
Автобусы приседают.
И всюду - велосипеды...

* * *

В электричке все читают
Утром, а по вечерам.
Или спят или бухают,
Или празднуют Байрам.

В Кельне бродят лесбиянки,
В Дюссельдорфе алкаши.
И повсюду мусульманки,
Как услада для души.

Ноутбуки и сосиски,
Гешефтюрер Розенблюм.
И никто ни по-английски,
Ни по-русски ни бум-бум.

* * *

Тихо сели на Рейне
И сказали лехаим.
Здесь ходил Генрих Гейне,
А теперь мы бухаем.

Здесь любой аутсайдер
Лихо гнет свои пальцы.
Здесь в долине Неандер
Жили неандертальцы.

Всюду толпы баронов,
Прочих герцогов древних.
Вместо спальных районов
Небольшие деревни.

Местных жителей сузил
Католический город.
Полноводная Дюссель
И соборы, соборы..


* * *

Вестфалия-Рейн земля.
Португальский портвейн.
Желтенькие поля,
Речка-малютка Рейн.

Бельгия в двух шагах.
Едем по мостовой.
Лошади на лугах,
Небо над головой.

Оперная революция

Избушки, коровы, бескрайние дали,
Совсем как родная земля.
Долой дирижера! - бельгийцы кричали.
И шли выбирать короля.

Не знаю, что там они не поделили.
Но, видимо, был интерес.
А тут грузовые мчат автомобили,
Дорога, автобус и смешанный лес.

*
Оперная революция. И впрямь было. Не понравилась брюссельцам какая-то опера, пошли и устроили революцию.

* * *

Там где-то лето, лорелея,
Известный всем О де Колон.
А тут советские евреи
Долбанят местный самогон.

Бегут по берегу мужчины.
Здоровье, гады, берегут.
Бомжи сидят у магазина,
Тевтоны пиво мирно пьют.

Идет арабская красотка,
Платком укрыта голова…
Но мы-то знаем: там, где водка,
Там Родина и там Москва.


* * *

Два канала в Брюсселе, а рек
Ни одной. Зато множество строек,
Небоскребов и нищих калек,
И больших трехэтажных помоек.

Старый город почти не живет,
Ни фламандцев тут нет, ни французов.
Лишь чиновников тысяч 500 –
Всяких НАТО и Евросоюзов.

Королевская площадь. Дворец.
И фонтан, где наш Петр помочился,
Петербурга творец и отец.
Так по-русски он здесь отличился.

Славный город. Почти Ленинград.
И такой же – умеренно чистый.
Молча старые кирхи стоят,
Ненавидя галдящих туристов.

* * *

Жаркий полдень, и хочется в сон.
Говорят, раньше был музыкален
Знаменитый малиновый звон
Из фламандского города Малин.

Нищеты краснодарской тут нет.
Все, что нужно, имеется в шопе.
Но ведь есть что-то кроме котлет
В нашей жизни и нашей Европе.

Или нет уже? Только слова.
И леса умирают без леших.
Точно так умирает Москва,
Как Европа под игом приезжих.

Так отвесим последний поклон
И Америке и мусульманам…
Покупайте малиновый звон
Из фламандского города Малин.

* * *

Путешествия очень опасны.
У меня в том ни тени сомненья.
И они были б вовсе напрасны,
Не кончайся они возвращеньем.

Я вернулся в мой город. И что же?
Хоть нигде я не видел грязней,
Стал он тысячу раз мне дороже
И в четыреста тысяч милей.

Возле церкви шальная оторва
На меня поглядела блудливо.
Открывалкою из Дюссельдорфа
Я открыл Жигулевское пиво.

И пошел по дороге знакомой,
Озираясь туда и сюда.
Уезжая надолго из дома
Очень просто пропасть навсегда.

* * *

И вот еще о чем на всякий случай
Скажу. Хоть Дюссельдорф не виноват,
В Москве и понаехавшие лучше:
Они не по-немецки говорят.

* * *

Вся Европа почти - наше тихое Замоскворечье.
Только меньше намного. И нет европейцев совсем.
Даже птицы поют на каком-то арабском наречьи
И людей светлокожих на тысячу - шесть или семь.

Вот старушка идет, гитлерюгенда юность лелея,
Наркоман с самокруткой в запачканных белых штанах.
Ну, пожалуй, и все. Мусульманская спит лорелея.
А других тут и нет. Так помилуй Европу Аллах.

Не хочу никуда уезжать, не хочу быть приезжим.
Не хочу, чтобы город кому-то родной, был чужим.
Хорошо быть у теплого синего моря на воздухе свежем,
Но еще лучше наш Вавилон, белокаменный маленький Рим.

* * *


Я не помню – в девятом ли классе
Или позже – мы вечером шли
Под Луною и под Эрихштрассе
В самом лучшем районе земли.

И теперь, хоть попили нам крови,
Все нормально, все Млечным путем.
Город Прага стоит на Молдове,
А мы будем стоять на своем.