evil_fuzz's Journal
 
[Most Recent Entries] [Calendar View] [Friends View]

Wednesday, February 28th, 2018

    Time Event
    8:09p
    ...раз пошла такая пьянка
    ...то будет и здесь.

    Предисловие.

    Это не книга, а просто цикл воспоминаний, веселых и грустных. Не автобиография, ее писать лень, кому нужен третий том Войны и Мира. Просто так получилось, что очень долгое время, да и по сю, видимо, пору я был так или иначе связан с группой Гражданская Оборона. Или это Оборона связана со мной? Не важно.
    Поэтому здесь будут фигурировать только те персонажи, которые или имели непосредственное отношение к этой связи, или были участниками разных историй вокруг или внутри группы. Не будет, например, воспоминаний про "формейшн", истории группы Сопротивление, да и много чего еще, хуй с ним, как говорится.
    Ах, да, фанатам, любителям сладкозвучных мифов, ревнителям светлых образов - к прочтению не рекомендуется.
    Кто не спрятался - я не виноват.

    Девяносто второй год, вечер, я простуженый валяюсь в своей комнате на Рабочке, в Загорске. Мне - тринадцать и я люблю рок-музыку и книжки, а вот учиться не люблю вовсе.

    Из источника аудиоразвлечений на Рабочке в наличии только приемник VEF, благодаря которому я задолго до этого узнал, что своевременная замена элементов питания гарантирует вечность музыкальному произведению, или услышал историю то, как двое сошли среди бескрайних полей. Представлялись мне эти двое, кстати, следующим образом: насыпь, черная громада поезда и два силуэта, бредущих через заснеженное до горизонта поле перпендикулярно этой насыпи - прочь.
    В поисках новых звуков кручу верньер настройки, незнакомый голос начинает что-то рассказывать, к нему присоединяется собеседник, говорят про Омск. Довольно скучно, собираюсь уже крутануть дальше, но тут проскакивает волшебное слово "группа", какая-то группа Гражданская Оборона, лидер которой никак не хочет лично прийти на эфир Тихого Парада, поэтому гость студии привез какую-то свежую пленку. "Группа? Из Омска? Рок петь будут?! Интересно...." Внезапно звук меняется и из охрипшего, но басовитого динамика моего VEF раздается другой голос: "...последняя песенка моя" и начинается СВОБОДА.
    Впервые я услышал, что можно петь по-русски, без всяких электрогитар и барабанов такой РОК, до которого всем этим песням про батарейки и Таганроги, а заодно и героической группе Кино (которой мы все заслушиваемся), как до Китая. Рефрен песни крутится в голове, ведущий и гость продолжают что-то говорить про Егора Летова ("так вот, как его зовут"), звук вновь меняется: ЕВАНГЕЛИЕ. Все тот же могучий, без возраста, голос, наполненный теперь крайней задушевностью, как колыбельную пропевает пугающее "... задуши послушными руками своего непослушного Христа." И тут я понимаю, что про того самого Христа, который висит на кресте в лаврской трапезной и которого мне с детства жалко до слез, тоже можно петь и это тоже РОК.

    Утром я первым делом схватил валявшуюся на шкафу гитару, выданную когда-то маме в качестве награды за участие в агитбригаде и, не умея на этой гитаре играть вовсе, изображая ритмический бой, заорал: ЭТО ЗНАЕТ МОЯ СВОБОДА!

    *

    После этого никаких записей ГО мне не попалалось целый год - срок в те времена огромный, так что о могучем голосе я как-то подзабыл. Тем более, что чехардой понеслись Крематорий, ДДТ и Зоопарк. Более того, невыносимое желание греметь РОК занесло меня в какую-то идиотскую "Группу акустического рока Чай", где я играл на пивной банке. Единственное выступление этого коллектива закончилось, не начавшись, на новогоднем вечере в школе #19, в которой я, за некоторое время до этого, пребывал в начальных классах. Насколько помню, подвыпившие старшеклассники не одолели коммутационных проблем, поэтому ни одного аккорда группы Кино (а вы что думали?) из колонок системы "Родина" не раздалось. Так что весь мой имидж, в виде черного шерстяного свитера и черных же очков неимоверного размера, напяленных из-за превосходного фингала, поставленного мне накануне Вадиком Журавлевым, не произвел на публику должного впечатления.

    (Здесь, кстати, нелишне будет сказать, что в обозначении временных отрезков я могу изрядно путаться, так что не удивляйтесь. Например, пресловутое выступление группы акустического рока не состоялось уже в те времена, когда доступ к записям Обороны я вполне имел, ибо сейчас вспомнил, что электрогитару Ирис нашему гитаристу одалживал Диня Пыхчеев, который был преизрядным панком и любителем ГО, а я, в свою очередь, прекрасно понимал уже, что это за группа. Исправлять и уточнять мне лень, лучше буду дополнять.)
    Гитарист и идейный лидер пресловутого Чая, Минька Блюзман, страшно гнобил меня за интерес к Обороне. "Играть не умеют, звук - говно.." - шипел он при любом упоминании, любовно прилаживая булавками на обои очередного БГ. Да, информационный и товарный голод того времени доводили до смешного; менялись фотографиями музыкантов на пару недель, "повисеть". Клаптон из "Ровесника" обменивался на неделю на Юру Шевчука из журнала "Мы", а Григорян из того-же "Мы" - на Жоржа Харрисона из какого-то отечественного битлз-бука.

    С Минькой связана еще одна история "прооборону". В то время пышным цветом полыхали Студии Звукозаписи, представляющие собой закуток, в служебной части которого располагались катушечники высшего класса, типа Электроники-004, с которых воспроизводилась перезаписывемая на какие-нибудь Яузы фонограмма. В приемном же отделении, за стойкой или окошком, можно было сделать заказ, отдав для этого кассету, а за отдельную плату - переписать "текстовку" - бумажку с названиями песен альбома. В одну из таких точек, располагавшуюся в самом центре Загорска, напротив лавры и памятника Ильичу, мы с Минькой и зашли за его очередным Роллингстоунзом. Из глубин технического помещия раздавался тихий, но узнаваемый звук. "Гоооовнаааа-пиирогааа", завывали контрольные колонки под характерный гитарный скрежет. Я страшно удивился: звук знакомый, но здорово похоже на ЧайФ.
    - Это ЧайФ? - спросил я у звукозаписывающий личности.
    - Нет, это Гражданская Оборона, был саркастический ответ.
    - Опять твое говно, пошли отсюда, заскрипел Блюзман.
    - Да это Стоунз твои говно, а вот это - заебись! ГООВНААПИРОГААА!
    (Надо признаться, что песня эта и сейчас мне нравится. Более того, считаю, что это лучшее и единственное произведение Кузи Уо. Кстати, здание это, шикарное трехэтажное здание бывшей лаврской гостиницы, с видом на лавру и Ильича, в котором некогда располагалась эта лавка, спустя очень много лет сгорит, ибо монаси приемлют и желают много чего.)

    *

    Непосредственный же доступ к записям ГО я получил в школе #22, находившейся по моему основному тогдашнему месту жительства - Кировке. Район этот был любопытен тем, что там практически не было гопников, в привычном для всех понимании. Состоящий на 99,9% из частного сектора (0,1% составляла пара двухэтажек), находящийся с одной стороны в "историческом центре", а с другой представляющий собой натуральнейшую деревню с водой-на-колонке, отхожими ямами и огородами, был он населен алкоголиками, художниками и православными. Никакой сегрегации, кстати говоря, не происходило, художник, например, мог быть православным алкоголиком, также как и алкоголик мог быть православным художником. Вообще духовная, скажем так, компонента у жителей района была достаточно сильна, недаром единственная постоянно действующая церковь Загорска, Ильинская, находилась в минуте ходьбы от моего дома. Среди молодых обитателей Кировки бытовало убеждение, что все они - хиппаны, поэтому модно было пить портвейн, курить анашу и слушать исключительно записи Ленинградского рок-клуба, рассказывая собутыльникам о степени своей хиппейности. Однако горе было случайному путнику, забредшему в этот патриархальный уголок из другого района. Буквально пять минут назад размазывающие пьяные слезы по щекам, затирающие про братскую любовь и вопящие хором песни БГ, кировские хиппаны резво подкатывали к такому и, щурясь масляными от анаши глазами, заводили знакомую всем песню из разряда "а ты чо ваще за хуй такой?".

    Центром, баром и клубом движения служил мужской туалет на третьем этаже нашей школы (между прочим, по словам моей бабки, в шестидесятых курировавшейся главным психиатром горбольницы, вместе с седьмой - "школой дураков"). Там можно было весьма комфортно прогулять пару-тройку уроков, покуривая беломор, угощаясь дешевым винишком и слушая увлекательные истории про пидорасов от покойного уже, увы, Гарика Холоднова, по прозвищу Холодильник.
    Холодильник был, надо сказать, наверное самым натуральным хиппаном, из всех кировских хиппарей. Он никогда не дрался, не выпендривался, вообще был грустен и сентиментален, плюс отлично, по тогдашним меркам, играл на гитаре. Игре на этой самой гитаре он обучился у Андрюхи Шумака и, в свою очередь, показал мне пару аккордов. (Спустя несколько лет Гарика зарежет по пьяни только вышедший из тюрьмы сосед, а Шумак, традиционно рвущий струны при исполнении пинкфлойдовской Vira превратится в отца Андрея Шумилова.)
    Так вот, Оборону Холодильник не переносил на дух, считая музыкой плебейской и суетной, каковой ее, в общем, считали все кировские хиппаны. Было, однако и два исключения - Таскин и Симон, учившиеся на год старше меня. Именно от них я и заполучил первые кассеты с Красным Альбомом и Мышеловкой. Вместе со мной этими альбомами овладел и Макс Еремян, который познакомил меня за год до этого с Минькой Блюзманом и о котором еще, скорее всего, пойдет речь в этой писанине.

    Ха, вспомнил историю, достаточно характерно описывающую нравы кировских хиппанов: один из них, Мишка Гапонов, отчего-то не взлюбил этого самого Еремяна. Каждое утро, покуривая в компании таких же хиппанов на крылечке школы, при виде приближающегося Макса, обладавшего на тот момент изрядными патлами, раздавался приказ: "Ерёма, иди сюда!". Макс бледнел, но делать было нечего, поэтому приходилось подходить. Его ожидал удар в район солнечного сплетения с вопросом: "Ерёма, когда подстрижешься?!" Закончилась эта история трагикомически: доведенный до исступления Макс однажды пошел в парикмахерскую. Каково же было его изумление, когда утром на крыльце он услышал привычное: "Ерёма, иди сюда!", за которым воспоследовал удар и, "Ерёма, хуль ты подстригся?!"
    Кстати, именно Еремян позвонит мне десять лет назад и скажет: "ты прикинь, тут вроде как по радио сказали, что Летов помер", но это будет изрядно позже, не буду забегать вперед.
    8:13p
    МОЯ ОБОРОНА 2
    Отдельного упоминания стоит качество тех самых записей: при наличии отсутствия должного технического обслуживания магнитофонов не только у частных владельцев, но и в упомянутых Студиях Звукозаписи, и без того не лучший саунд Обороны дополнительно облагораживался различными спецэффектами, самым клевым из которых было увеличение скорости воспроизведения фонограммы, что только добавляло задору. В результате нескольких же перезаписей на таких машинах довольно инфантильный хардкор ранних альбомов превращался практически в speed-metal, а Летов начинал голосить весьма заливисто, с эдаким pitch +0.5. Из-за этого Прохор Селиванов, например, заполучивши от Сани Таскина необходимую кассету вообще поначалу был уверен, что это Таскин и поет: в пучинах скоростного забоя балдежом реял пронзительный Буратино.
    Что интересно, появившиеся в продаже винилы имели приблизительно такое же ускоренное звучание, так что некоторое время спустя, во время зенита славы ХОР-рекордз я, приобретя несколько ремастеренных релизов был страшно разочарован: какого хера так занизили скорость, где весь драйв?!

    *

    Главным, наверное, в то время для меня действием, был внутренний отход от задушевного Кировского хиппизма и осознание себя ПАНКОМ. ПАНК же в моем представлении был движением таких, как я: много читать (а читал я все подряд, недаром же на спине моей джинсовки была шариковой ручкой нарисована обложка Дюрренмата, представляющая собой картину "Музицирование скелетов"), лазить по промзонам и заброшенным домам, бухать и жить _не_по_правилам_. Я был уверен, что чуваки из Обороны поступают также, а иначе зачем вся эта "колючая проволока и ваще"?
    Конечно, были попытки слушать и разный другой "панк", например Лаэртского или какой-нибудь Монгол Шуудан, но, что называется, не канало: первый казался бледным и попсовым эпигоном Григоряна, компенсирующим свою бледность матюгами и похабщиной, а вторые - частушками. Да так и было, чего уж.

    Самым сильным тогдашним обломом в поисках ПАНКА были две записи: Автоматических Удовлетворителей и Sex Pistols. АУ, на сторону "B", я записал в той самой Студии Звукозаписи (на стороне "А" была Некрофилия). Пистолз же просто купил в магазине Радиотовары, зайдя туда случайно. Правда, пришлось бежать домой за рублем, именно столько стоил продукт польских пиратов. Каково же было мое изумление, когда столь прославленные в уже появившихся рок-энциклопедиях Удовлетворители оказались глуповатой, вовсе не актуальной на тот момент, социальной сатирой ("Рэйган-провокааатор? Да какой, на хуй, Рэйган?!") а легендарнейшие Пистолз просто - банальным мажорным рокенролом, да еще и с каким-то гопником на вокале.
    Про Пистолз, кстати, я узнал вовсе не из рок-энциклопедии, а из оранжевой КонтрКультУр'ы, которая окончательно убедила меня, что ПАНКИ - это люди, которые читают книжки, шляются по местам разной степени урбаничности и люто ненавидят любые правила, а вместе с правилами и все, что по этим правилам существует, то есть весь окружающий их мир.
    Попал этот оранжевый номер ко мне следующим образом: осенью девяносто третьего, шляясь по мокрому вечернему городу, я встретил Диню Пыхчеева.
    Как уже говорилось, Диня слыл панком и лидером группы Мусоропровод. Несколько раз я до этого уже с ним пересекался, каждый раз изумляясь его отмороженному виду; белому, с бритыми висками, хаеру (по бытовавшей легенде, этого хаера боялась Динина школьная училка - "будто там кто-то ползает", - говорила она), шинелеобразному пальто и общей, как сейчас бы сказали, _упоротости_. Тем вечером мы внезапо разговорились и решили зайти бухнуть в "каморку", репетиционную точку трикотажной фабрики, где досиживал последние дни некий ВИА, имевший на тот момент запоминающееся наименование Соблазн. Через третий стакан невнятного ликера польского происхождения мне было предложено играть на басу, а после четвертого состоялась первая репетиция на неподключенных местных музимах.
    Домой я пер на кривых ногах, но ощущение было такое, что практически лечу. Кажется, кричал ХОЙ.

    С началом репетиций с Мусопроводом (что расшифровывалось, между прочим, как "проводить ментов") подкрался конец моему образованию. Надо признаться, что избавиться от меня родная школа #22 порывалась еще весной, когда на выпускной линейке радостным голосом мою фамилию зачитали в списке покидающих гнездо девятиклассников, но тогда я удивился и (из принципа) взбунтовался - зашел к директрисе и заявил, что хочу продолжать учебу.
    Лето выдалось превосходным. Вспомнил одну историю: как то раз, очень ранним утром, я шел от Селиванова, с которым в ту пору мы могли запросто трепаться сутки напролет. В руках моих было по свежеподаренному Прохором противогазу, а третий противогаз я напялил на себя, благо он был без фильтра и дыханию особо не препятствовал. Навстречу шла одинокая и весьма задумчивая девушка.
    - Простите, не подскажете, сколько времени? - пробубнил я из недр резиновой хари.
    - Половина... (тут девушка подняла взгляд на меня) ....пятого, ОЙ! А почему вы в противогазе?
    - Скоро война. Спасибо.
    После лета, началась не менее превосходная осень: в моей противогазной, опять-таки, сумке, с намалеванным черной масляной краской знаком Анархии, одиноко болтались изрисованная лозунгами тетрадка и какой-нибудь дежурный учебник, пустоту же прекрасно дополняла бутылка Анапы или Сахры. На ремне этой сумки, в октябре, Вольдемар Ежков красной и синей шариковыми ручками художественно изобразит триколор, выглядящий очень смешно из-за защитного белого цвета. Можете сами попробовать раскрасить. Символизировал этот триколор протест против реформации коммунизма, именно так подавалась вся история с Домом Советов. Впрочем, на политику нам всем было положить; все, что происходило вокруг, как раз идеально подходило под понимание Анархии, а то, что где-то там делали Руцкой, Руслан Мембраныч, Анпилов или выставляющий себя им противовесом Ельцын, воспринималось как абсурдные дрязги обломков Совка.

    Репетировал Мусоропровод на квартире у Дини, расположенной в панельной девятиэтажке Северного поселка Загорска. В мои обязанности входили игра на басу, обеспечение процесса звукозаписи и походы в ларек за спиртом Рояль. Выглядело это примерно так; часов в девять утра я, навъюченый полуакустической бас-гитарой системы музима чесал на остановку автобуса-скотовоза за номером 2. Протошнив через весь город "двойка" доставляла меня как раз к оплоту Загорского панка, где, поднявшись на пятый этаж я принимался звонить в дверь, а если звонки не помогали - начинал в эту дверь колотить. Рано или поздно из двери высовывалась лохматая Динина физиономия, имевшая все следы удачно проведенного вечера. Далее, пока хозяин отпаивался водой и чаем, я коммутировал аппарат и, в зависимости от состояния, шел (или не шел) в ларек. Через некоторое время появлялся гитарист Леха Букин, по прозвищу Глобус и репетиция, кое-как, начиналась.
    Изрядную часть времени занимала борьба с аппаратом, центром которого являлся микшерный пульт Эстрада - тяжелый и жуткий, оклееный черепаховым дерматином, чемодан. Для тех времен иметь собственный микшер, да еще и с ревербератором, было чем-то невероятным. Я, например, помню, как ради одной репетиции дружественного Мусоропроводу коллектива этот пульт перемещался на руках через весь город, или как для попыток записи собственного материала я катил его через этот же город на санках к себе на Кировку. Надо признаться, что от этого агрегата было две больших пользы: во-первых, я более-менее начал понимать, что, как и куда надо подключать и какие ручки вертеть для того, чтобы разрозненный лязг инструментов превращался в нечто похожее на звук и, во-вторых, произведенной посредством него записью альбома "Рапорт на мою жизнь", единственный оригинал которого был, естественно, утерян.
    Вот еще характерная история: вспомнил, как Глобус, желая окончательно превратить свою шиховку со звукоснимателем в полноценный электрический инструмент, дабы как все иметь возможность красиво подключать звукосниматель проводом к разъему, а не сматывать этот провод вокруг гитары, притащил огромных размеров коловорот и как летели щепки от обечайки под напором могучего сверла. Гнедо системы DIN - совок болталось в образовавшемся дупле, но Глобус был весьма доволен, втыкая и вытыкая штекер.
    К вечеру уставший от репетиционного процесса коллектив, как правило, перемещался в подъезд, кто-нибудь непременно шел в ларек и литр Рояля, в разведенном состоянии являвшийся эквивалентом пяти бутылок водки, с первой космической скоростью нахлобучивал наши панковские мозги. Вопились песни, разбивались гитары, терлись душевные до слез и соплей телеги за жизнь. После одной из таких посиделок я всю дорогу до Кировки проспал на полу "двойки"-скотовоза. Что интересно, ни разу никто из нас не подвергся какому-либо наезду, ни за бритые виски, ни за грим а-ля Роберт Смит, ни за пьяные вопли или вот такое вот спанье в общественном транспорте. Мы выглядели и были слишком инопланетянами.
    Еще помню, как мы, непонятно откуда, узнали что в Москве должна играть Оборона, но по лени и раздолбайству так никуда и не поехали, не больно то и хотелось. И это, надо сказать, слава Богу, потому что как раз на том концерте в ДК Горького несколько тысяч таких вот "инопланетян" щедро отхватило от ОМОНа. Ничего об этом мы не знали.
    Спирт тренировал печень, бас - пальцы, пульт - звукорежиссерские навыки, а оранжевая КонтрКультУр'а - мировосприятие. Не помню, где ее умудрился раздобыть Диня, скорее всего это был подгон Дурилы, бывшего уже на тот момент гитариста Мусоропровода, главное, что она своевременно угодила ко мне.

    Нет особого смысла пересказывать содержание того номера, для тех же, кто вовсе не в курсе, отмечу, что с точки зрения "экзистенциального сибирского панка" данный журнал - апогей, прыг-скок и недостижимая вершина всего, что в этой стране может быть сказано о рок-музыке, апофеоз людоедского тандема "художник - журналист". Никогда, ни до этого, ни, тем более, после, никому не удалось создать ничего подобного. Впрочем, скорее всему здесь виной цепь событий и совпадений; начатый пронзительным некрологом Янки, он продолжался монументальным интервью Летова, авторской дискографией Обороны, Комитетом Охраны Тепла, яростной Плюхиной телегой, а заканчивался порнографической провокационной пьесой Свена Гундлаха, наполненной саморазрушением до краев.
    Все эти "пронизывающие степи", трубы заводов, покосившиеся избы, херовые гитары и какая-то необыкновенной чистоты Вера, пронизывающая все это, казались отражением в пыльном зеркале, плохо напечатанной, но от того не менее реальной фотографией моей собственной жизни. "ПАНК - это такие чуваки..."
    8:29p
    МОЯ ОБОРОНА 3
    За первое учебное полугодие десятого класса я зашел в школу, как мне кажется, раз двадцать максимум, из них пару раз - на дискотеку и на какую-то предновогоднюю посиделку, где декламировал стих про то, как в поле растет молочай.
    Получив табель с полугодовыми отметками и увидев в нем восемь двоек и две неаттестации, я с облегчением пошел домой.

    Ближе к весне дела в Мусопроводе окончательно обрели характер тотального пьянства а я, в свою очередь, устал от попыток переводить подобные упражнения в осмысленную музыкальную деятельность. В результате репетиции прекратились вовсе, я же принялся захаживать в места октябрятского детства, на ту самую Рабочку, о которой шла речь в самом начале. Первый раз меня затащил туда Мозга - Паша Михайлов, мотивировав это тем, что там парни тоже играют на гитарах. Действительно, на люках около школы #19 сидела довольно большая компания каких-то веселых малых, от одного из которых Мозга тут же получил пиздюлей. Перед этим он успел представить меня главному, Лехе Свиридову и мы незамедлительно принялись демонстрировать друг другу познания в первых, вторых и третьих блатных и перечислять друг другу известные песни. Свирид, "король Рабочки", был хорошим парнем, несмотря на общую гоповатость своих подопечных. В разборках был справедлив, а солидные габариты и немалая физическая сила позволяли ему оставаться неизменно добродушным.

    У этой компании тоже имелся клуб, который назывался просто - Дом, двухэтажная расселенная развалина с печным отоплением, прямо напротив Юных Техников, в которых я когда-то пытался ходить ради авиамоделизма (каковой, кстати, Мозга там до сих пор преподает).
    Несмотря на то, что как таковых панков в компании не было, да и с Кировскими хиппанами их роднила только скорость наезда на незнакомцев, тусовка Дома мне нравилась, можно было под треск немилосердно дымящей печки гонять крепкий чай, сваренный в чайнике из моего сарая, пить вино, трепаться обо всем подряд и петь песни. Репертуар Свирида сводился к Кино, весьма странной версии песни про Фантом, еще каким-то дембельским пустякам и всяким шуткам, вроде "ты приходи ко мне на баню, я тебя оттарабаню", так что мои Обороновские запасы пришлись как нельзя кстати. Было забавно наблюдать, как накрашенные и начесанные подруги рабочкинских гитаристов-песенников трудолюбиво переписывают в тетрадки "Русское Поле" или "Зоопарк" под мою диктовку. "Ты разборчивей пиши!" - цыкал Свирид Катьке. Потом я расставлял аккорды на этих списках, попутно показывая парням новые. В общем, в какой-то мере, на тот момент я был преподавателем этакого оригинального КСП. Имелась даже печка, лыж не хватало.

    Были в этой гоп-компании, кстати и два любителя рока - мой одноклассник по начальной школе Димка Русанов, на тот момент страшный фанат Кинчева и Пашка Астраханцев - не будучи никаким панком, тем не менее весьма уважавший ГрОб. Как раз с Астраханцем мы и отправились однажды погулять ясным апрельским днем. У нас имелось какое-то количество портвейна и бутылка водки в формате чебурашки. Пройдя насквозь ряд девятиэтажек, мы форсировали ручей и забрались на солнечный пригорок у заброшенного кладбища, именуемого в Загорске "старым". Солнце припекало, снега почти не осталось, беседа была неторопливой, а вино - крепким. Нахлобучило нас так, что мы даже не стали открывать водку, а еле-еле потащились обратно, при том я попутно умудрился скатиться вниз к ручью. В городе мы распрощались с Астраханцем до вечера, собираясь поужинать уцелевшей поллитрой и я бесцельно пошел по центральной улице в сторону библиотеки. Портвейн звучал в голове раскидистыми аккордами, птицы галдели в кронах лип и тут мой размазаный взгляд уперся в приближающуюся девицу, лоб которой был перетянут тряпкой, испещренной литерами "А". Поняв, что дело тут не просто так, ибо нормальные девки головы черными тряпками не вяжут, я остановился и, дождавшись приближения неопознанного объекта, вопросил: "Аквариум?? Гребенщиков?!" Девица заулыбалась и закивала. Еще немного сфокусировав зрение и мозги я уже не спросил, а скорее требовательно проорал: "АНАРХИЯ?! ЕГОР ЛЕТОВ?!!" Девица заулыбалась и затрясла головой куда как с большей амплитудой.
    Выяснилось, что барышню зовут Алина, учится она на художника, действительно является панком и ей девятнадцать лет (пришлось врать, что мне - восемнадцать). Дошли с ней до той самой квартиры на Рабочке, допили остаток портвейна и хотели было посягнуть на Астраханцевскую водку, но совесть взяла свое и поллитра товарища осталась нетронутой. Попев песен под аккомпанимент пресловутой маминой гитары, под которую я когда-то орал про свободу, мы отправились обратно в центр, уговорившись встретиться на днях и попить пивка.
    "БАБА - ПАНК!" - изумлялся я по дороге на Кировку, "бывает же такое!"
    Учитывая упомянутый уже информационный голод, легко можно себе представить, какой силы был в те времена голод ОБЩЕНИЯ. Найти единомышленников было нелегко и среди парней, а уж среди девчонок - фантастика!

    Пива мы, действительно, попили, причем закуской послужил притащеный Алиной вискас, прекрасно, по ее словам, годящийся для этого дела. Впервые увиданные мною сухарики, напоминавшие своим видом экскременты какого-то небольшого ископаемого животного, на закуску годились слабовато, но неплохо перебивали мыльную пену "Очаковского". Расплатой за такие гастрономические эксперименты была поразившая меня неимоверная пищевая аллергия.
    Свои прогулки мы продолжили и дальше, я помаленьку знакомил барышню с местной музыкальной тусовкой, водил на Дом и вообще выходило, что мы, вроде как, _гуляем_. Правда, на горизонте маячил серой тенью некий Вовочка, проживающий в Москве и являющийся официальным Алининым кавалером, но воспринимался он каким-то фантомом. "Где та Москва?"

    Интересный момент: чем больше я тогда получал доступа к музыке, которая, по идее, стилистически принадлежала к условному "панку", тем меньше мне этот панк хотелось слушать. Алина, допустим, балдела от ФРОНТ242, утверждая, что это тоже панк, а на меня все это пиу-вжж действовало, как рвотное. Все больше меня манили недавние дали отшумевших шестидесятых и тут...

    Возможно именно от Вовочки барышня и заполучила кассету с НОВЫМ АЛЬБОМОМ ГО. Тело кассеты было оформлена весьма художественно: красивая надпись черным маркером ГрОб, пробитые каким-то гвоздем дырки, с растекающимися вокруг красными потеками лака для ногтей, изображали кровь, брызжущую из пулевых отверстий, одним словом - красота! Презентация альбома, носившего вычурное название Сто Лет Одиночества состоялась дома у Алины, который находился, что интересно, строго по диагонали от штаб-квартиры Мусоропровода. Сдался мне этот Северный.
    Первым делом из динамиков китайской мыльницы раздался какой-то гулкий удар явно кухонного происхождения, а потом началось невероятное: та самая СВОБОДА, которая никак не давалась мне в руки, гремела и переливалась через край, а вслед за ней тягуче тянулась колыбельная из недавнего детства - ЕВАНГЕЛИЕ.
    Кассету я тут же унес, молниеносно попрощавшись с подругой, на Рабочку и там подверг всестороннему изучению на аналогичном китайском кассетнике. Результат исследования был удивительным; это была Оборона и, в то же время, вовсе не Оборона. Было понятно, что это точно не панк, но что-то забытое и теплое пульсировало в этих извивающихся аранжировках, то ли Битлы, то ли Криденс, то ли Jesus Christ Superstar, то ли еще что-то, слышанное давным-давно с бобин катушечного магнитофона.

    В то время я умудрился внезапно играть в останках "группы акустического рока Чай", носившей уже не менее идиотское и претенциозное название Вуден Бридж (за что, кстати, был подвергнут наезду с попыткой мордобоя от приревновавшего Дини) и, параллельно, репетировать подозрительные кабацкие вещи у Андрюхи Ожаренкова, по прозвищу ШалалУла. Репертуар Бриджа состоял из Григоряновского Хабибулина и авторского материала Сиши Тарева, а Шалалуловский и вовсе являлся чистым блатняком про "брейкданс на левом яйце".
    С музыкальной точки зрения, от Бриджа не было никакого толку, кроме парочки тухлых концертов, один из которых был увековечен на Алинин фотоаппарат. Самой динамично исполненной вещью этого коллектива, что показательно, была Все Идет по Плану, врезанная на предконцертной репетиции, устроенной на моей террасе; плюющиеся от одного упоминания Обороны музыканты рубились так, что терраса та еле выжила.
    От Шалалулы же (обитавшем в избушке еще на триста метров по диагонали от дома Алины) мне досталась изрядная пачка бобин и пластинок, и многочисленные нотации про "культуру исполнения". Интересно, но факт; чем сильнее лабух гудит, тем больше он трет про эту самую культуру.
    Как-то раз, когда мы сидели летним вечером у него в конуре, в окно постучала довольная и поддатая Алина:
    - Пойдем ко мне! Там, правда, Вовочка приехал, но это ничего!
    - Ну, пойдем... - сказал я без особого энтузиазма и спрыгнул во двор с подоконника.
    В подъезде барышня внезапно припала ко мне со словами: "а теперь поцелуемся, пока Вовочка не видит." Тут что-то внутри у меня щелкнуло и, довольно резко ее отстранив, я проскрипел: "ну уж нет, пошли к Вовочке, а так -я не могу." Алина как-то напряглась и мы поехали на лифте вверх.
    Вовочка оказался длинным, нескладным и милым, хотя и несколько истеричным, парнем лет двадцати. Попели каких-то песен и я отправился восвояси, по дороге пытаясь осмыслить произошедшее. Становилось понятным, что_гулять_ больше, наверное, не выйдет.
    И действительно, несмотря на последующее расставание Алины с этим самым Вовочкой, не вышло. Я, стремительно откатывающийся все дальше назад, к Битлам и хиппизму, вряд ли подходил на роль парня такой клевой панковской девахи.
    Спустя полгода мы встретились в электричке в которой я, уже увешаный всеми хиппейными атрибутами, ехал на Арбат. Девушка выглядела цивильно и ничего теперь не выдавало в ней панка.
    - А глаза у тебя все такие же... - процедила Алина.
    - Это какие? - поинтересовался я.
    - Ну такие. ЧЕЕСТНЫЕЕ.
    "Вот и поговорили."
    8:32p
    МОЯ ОБОРОНА 4
    Тем временем я предпринял очередную (и последнюю) попытку получить хоть какую-то бумажку об образовании, на спор с папашей поступив в техникум Игрушки, на специальность художника-оформителя. Основную ценность этого учебного заведения представляла непосредственная близость пивной, расположенной аккурат в историческом здании со Студией Звукозаписи. Персонажи, поступившие со мною, сдавшим кое-как вступительные работы, не впечатляли; постхудшкольные юноши и девицы, не имевшие никакого понятия о РОКЕ, ПАНКЕ и ХИППИЗМЕ трудолюбиво тянули планшеты в перерывах и на призывы зайти в диагональном направлении и выпить по кружечке не реагировали. Мне же, в свою очередь, было крайне нудно рисовать облезлые гипсы.
    Дабы как-то себя развлечь я, цыкнув на старосту, уходил с половины занятий и шел слоняться, благо сентябрьская погода была прекрасной, городской парк еще не был подарен черным монахам, а пиво и курево я мог приобрести вместо обеда. В один из таких изумительных дней произошло _чудо_. Сейчас я уже и не могу назвать это другим словом.

    Направляясь в сторону парка, возле Вечного Огня я обнаружил странного персонажа - облаченного в какой-то драп парня, обладающего бородой и хаером. Драповая личность меланхолично разглядывала памятный барельеф.
    - Браток, а ты откуда? - окликнул я его.
    - Из Москвы, приехал посмотреть ваши края.
    - А ты чего это... Хиппи?
    - Ну, так...
    - А чего слушаешь?
    - ГО.
    - О! Пошли в гости?
    И мы пошли. Парня, если мне не изменяет память, звали Серегой. Было ему за двадцать и мой восторженный гон он слушал с должным элементом сарказма. Представив гостя маме, которая накормила его обедом (какое же еще количество народу ей предстоит кормить!) мы с личностью удалились в мой спальный пенал, который представлял собой комнатуху площадью четыре квадратных метра, где, кроме кушетки, находились какие-то ошметки аппарата. Естественно, незамедлительно были запеты песни и тут, к моему изумлению, Серега принялся методично поправлять меня в столь тщательно подобранных мною аккордах. Когда же я спросил его, какие еще вещи Обороны он знает, то выяснилось, что ВСЕ. Обалдело я извлек общую тетрадку и далее, в течение наверное нескольких часов, трудолюбиво их расписывал.
    Потрясенный, я сказал: чувак, а давай ИГРАТЬ?
    - Что? Его, родимого?
    - Да хоть и так!
    - Не, смысла нету.
    Вечерело и я пошел провожать нового друга на вокзал. На вопрос о телефоне Серега, улыбаясь, сказал просто: "Не дам, зачем тебе? Ты еще звонить будешь."
    И уехал. Больше мы никогда не встречались, хотя кажется и сейчас я узнаю его в любой толпе. Удивительно, что ни в хиппейной Системе, ни в условно-обороновской компании мы так и не пересеклись, хотя там были знакомы все. Теперь мне кажется, что это был _ангел_.

    Скучные дни продолжались. От нехрен делать я принялся захаживать в Бомжатник - привокзальное обиталище юной металлической женщины Наташи Ебанько, знаменитое количеством единовременно проживавших там собак и отметившихся на хозяйке местных неформалов. Как-то вечером Наталья сказала: "а поехали завтра в Москву, искать мЕталов?" Честно сказать, от скуки и одиночества готов я был ехать уже хоть к волку в жопу, благо грубо подведенные карандашом Наташины губы предположительно сулили если и не неземное прижизненное счастье, то хотя бы тихую гавань среди собачьего поголовья. Потому и попер, на следующий день под посыпавшимся снежком, в очередной раз вместо игрушечного технаря, в сторону вокзала. На месте выяснилось, что вместе с нами искать металов отправляются Леха Дэт и моя овчароподобная собака Алиса, на тот момент отданная Наталье на дрессуру. Против участия в наших поисках этих двух персон я был весьма, но Натальина упёртость имела качества бетонного постамента. В ларьке были приобретены водка и лютый портвейн Анапа, а на Алису нацеплен строгий ошейник, чтобы она не искусала робких москвичей. Леха Дэт, со своими розовыми спортивными портками и футболкой Слейер, напяленной поверх свитера, в ошейнике не нуждался.
    Саданув пресловутой Анапы, мы довольно быстро долетели до Трех Вокзалов. Там нас ждало первое препятствие в поисках металов: с собакой в метро нас пускать отказывались. Пришлось спешно изобретать, что это щенок и брать великовозрастную дуру Алису на руки. Затем мы, по наводке Натальи, поехали в магазин "нотки", который являлся по ее твердому убеждению главным оплотом всей металлургии страны. Как в эти нотки попасть, Наталья не имела конкретного представления, но здесь помогла моя недюжинная память, потому что именно в Нотах на Неглинке я и приобретал свой подержаный полуакустический бас. В самом магазине мы никого интересного не обнаружили, но попавшийся неподалеку чувак Сева (!), в огромных ботинках от фабрики экспериментальной обуви, щедро допив наш портвейн на крыльце ЦДРИ, пояснил, что нам совершенно необходимо ехать на Арбат, где уж точно есть и металы, и все остальные необходимые граждане. Вслед за Севой нарисовался красивый, сатанического вида фраер с пентаграммой, которого Наталья принялась поить нашей водкой, что вызвало живое негодование Дэта.
    Кое-как мы добрались до Библиотеки имени Ленина. Пройдя насквозь Арбатскую поднялись наверх и, в замешательстве, тормознули парочку; рослого парнягу в косухе и девицу с ручной крысой, с задолбавшим уже вопросом "...а где здесь..." На что нам было сказано: идите к Бубликам, там - все. Персонажем был Леха Индеец, а его спутницей - Маринка (системные мои мама и папа, привет!)
    Чем ближе мы приближались к указанной точке, тем больше изменялась реальность. Вокруг, будто с фотографий из журнала Америка, возникали ХИППИ. Казалось, я угодил в кинохронику, хотя, на самом деле просто - ДОМОЙ.
    От всей этой эйфории мы с собакой Алисой еле успели на последнюю электричку, а смертельно обидевшиеся на меня за предательство металла Ебанько и Дэт испарились куда раньше. Повезло.

    *

    Арбатская тусовка того времени примечательна тем, что средний возраст хиппующего контингента редко превышал восемнадцать, в основном же стрит наполняли школьники старших классов и первокурсники. В этом был, как я сейчас думаю, огромный плюс: пока умудренная жизнью олда развлекалась продуктами распада солутана или обкуривалась до усёру шалой на флэтах, пионеры на стриту тешились копеечным сухим вином, потому что приобретение иных напитков в ту пору не имело экономической целесообразности. Парадоксально, но граната приличного грузинского или молдавского сухача стоила чуть дороже бутылки пива и раза в три дешевле требовавшей такой совершенно непозволительной роскоши, как закуска, водки.

    Были мы постоянно голодны, в своих прикидах из позавчерашнего детства выглядели, как чокнувшиеся на бисерной бижутерии бомжи, в головах наших бурлила чудовищная каша, но мы были счастливы. В тот момент устойчиво наблюдалось существование даже не двух, а как минимум трех параллельных миров; назревавшего, как золотой прыщ, мира капитала, сверкавшего в ста метрах от нас на Калининском, одновременно несущегося под откос унылого мира предков и нашего - c парадными без замков, мира песен, вина и бесконечных разговоров. Конечно, наш уделывал одной левой все остальные.

    Обычный арбатский день проходил так: во второй его половине шорох шагов прохожих помаленьку разбавлялся легким звоном колокольчиков для донок. Стоившие смешных даже по нищим хипповым меркам денег, они перекочевывали с прилавка соседнего с Бубликами магазина Охотник на наши джинсы. Черно-белую картинку пешеходного движения начинали разбавлять яркие пятна вельвета, бус и вышивок и откуда-то со ступенек парадного уже раздавались аккорды нестроящей гитары. К вечеру эти одинокие маяки сливались в одно большое разноцветное и многозвучное колесо, like a rolling stone перекатывающееся из конца в конец Арбата, а в случае холодов влетающее в парадные. В иной вечер их, парадных, даже и не хватало; на всех этажах толпились дети цветов количеством сотни под полторы, сверху неслись Битлы, снизу - Крематорий, а со средней площадки хором гремела Оборона. Тетрадка с Серегиными аккордами делала свое дело. Коля Глюк, поднимаясь по лестнице, при виде меня задушевно восклицал сакраментальное: "Друид, давай... Егёёра!" И мы давали.

    К тому времени анархическая компонента мышления помаленьку вытеснялась различными радикальными идеями. Далеко не на последнем месте виной тому была знаменитая "Программа А", в эфире которой Летов на всю страну заявил о смене ориентиров и торжестве коммунистических ценностей, да и юный постсоветский капитализм безусловно добавлял градуса тотального несогласия, так или иначе требующего выражения. К примеру, Илюха Леголас (которого, вместе с мамашей, каким-то чудом не расстреляли на том самом стадионе около Дома Советов) в знак протеста плевал (слюной) на норковые шубы богатеньких дамочек.
    Самой передачи я не видел, но на следующий день мама сказала: "посмотрела я вчера на твоего Летова. Ну и мудак." (после этого заявления стал выражаться матом дома.) Аудиозапись эфира Макс Еремян осуществил на свою Электронику-302, так что через несколько дней мне удалось с ней ознакомиться. Ничего такого мудацкого я, честно сказать, там не обнаружил, не покатила только песня про "новый день", показавшаяся довольно синтетической. С "политической" же точки зрения задорный треп Летова на тот момент был вполне верен, так что я принялся исподволь подыскивать контакты упомянутых в интервью движений. Почему-то координат боевых отрядов товарища Эдуарда не имел никто из тусовки, а вот телефон базы РНЕ один хиппейный знакомец мне подогнал. "Единым фронтом... Анпилов... Баркашов..."

    Однажды гулянка на стриту затянулась и я внезапно обнаружил себя в компании паренька в шинели, с которым мы шли куда-то по заснеженным трамвайным рельсам, во весь голос распевая Янку. Помнится, собирались в гости к какому-то Винталику, до которого не удалось дозвониться. Время было позднее и мы отправились вписывать меня к однокласснику шинельного юноши, по дороге обсуждая наш завтрашний дебютный визит к баркашовцам.
    Одноклассник, проживавший в неимоверно загаженной квартире сталинского дома, оказался бледным от недостатка первитина еврейским мальчиком, делящим этот запущенный кров с очень грустной еврейской мамой и готовящейся отбросить коньки бабкой. Пока молодые люди обсуждали проблематику трансмутаций при тотальном дефиците кристаллического йода, мама грустно кормила меня жареной на сковородке питой, извиняясь, что кушать больше нечего. Милая тетя, тогда твоя пита была круче любых разносолов.
    Наутро, выспавшись на диванных подушках, я зашел за своим новым соратником в соседний подъезд. Открыла мне пухлая родительница, которая, не разделяя вовсе боевого настроя своего отпрыска принялась рыдать, умоляя не связывать ее ребенка с радикалами. Пришлось сконфуженно откланяться и отправляться в поход одному. Доехав по предварительно полученной по телефону информации до Новогиреево, в центре зала я обнаружил небольшую толпичку, возглавляемую подтянутым молодым человеком в камуфляже, украшенном характерными нашивками. Дождавшись прибытия еще нескольких новобранцев мы кое-как построились попарно и двинулись наверх. По дороге я принялся задавать камуфляжному герою вопросы, суть которых сводилась к взаимоотношению РНЕ с другими фракциями.
    - А вот как вы с Лимоновым?
    - С каким еще Лимоновым, на хер он нужен?
    - Ну как же, вот Летов говорит про единый радикальный фронт...
    - Егор? Да Егор много чего пиздит! - рассмеялся баркашовец.
    Беседуя подобным образом мы дошли до какого-то пруда в парке, где в здании, напоминавшем лодочную станцию и располагался штаб настоящих националистов. Я принялся рассматривать украшающие стены листовки, все больше понимая, что угодил к банальным фашистам. Больше всего мне не понравился фотографический портрет самого Баркашова, картинно опиравшегося на рукоять нелепого двуручного меча. "И чего я тут забыл? Чушь же какая-то..." - мелькали унылые мысли.
    Наконец нас построили в шеренгу и принялись по очереди спрашивать имяфамилию, национальность и цель вступления в ряды. Дошли и до меня. Националисты скептически разглядывали мои клеша, патлы и бусы, однако я оказался расово полноценным (они даже милостиво закрыли глаза на часть цыганской и польской крови) и мне было предложено подстричься, привести себя в порядок и приходить уже в качестве полноценного бойца. Куда больше повезло стоявшему рядом молодому армянину, у которого в довольно грубой форме осведомились о том, что он здесь забыл.
    Мы шли обратно к метро и армянин страшно негодовал. "И щто, еслы я армянин, я - нэ русский? Я - нэ патриот?!", возмущался он. Я сочувственно кивал, понимая, что больше к веселым молодцам не поеду ни за какие коврижки. Желание знакомиться с другими радикальными движениями тоже стремительно таяло, "да они, по ходу, все такие же ебнутые".
    На том и закончилась майн кампф.
    Хотя, вот еще одна забавная история. Той же зимой я шел поздно вечером по Загорску и случайно встретил Леху Горына, человека из Мусоропроводовского окружения. Уже в те времена он сильно пил и изрядно торчал. Почему-то он попросил меня пройтись с ним по городу, на что я согласился, тем более, что нам было по дороге. Мы купили бутылку водки и около вокзала он настойчиво начал предлагать зайти в гости к ним в спортзал.
    - Какой еще спортзал, Леха?
    - Ну тут. Наш спортзал такой.
    - Это какой "такой"?
    - Да уж пришли, давай, в тепле посидим.
    В дореволюционном двухэтажном доме на проспекте Красной Армии, в полуподвальном помещении, при тусклом свете лампы я увидел незнакомого, небольшого роста, мужика, перетянутого портупеей и до крайности знакомые листовки на стенах. "Ты куда меня притащил, Горын? Ты охерел, это же баркашовцы, не люблю я их!", шипел я. "Да нормальные ребята, я с ними тут уж давно, это вот - Олег."
    Олег, отрекомендовавшийся как Чернорубашечник, оказался командиром Загорского отделения РНЕ. Он гостеприимно предложил присаживаться, мы выпили по стопке и Горын незамедлительно отключился.
    Дальше состоялся приблизительно такой разговор:
    - Олег, а вот скажи, чего ты насчет евреев думаешь?
    - Ну чего... Они, конечно, евреи, враги, всю кровь выпили.
    - Ну так что же, все-таки?
    - Ну ты понимаешь, у меня их столько знакомых... Как их убивать... Дам очередь над головой, чтоб убежать успели, да и всего делов. Пошли, я тебе приемчики покажу?
    В подвале действительно имелся условный спортзал - обитая ковролином комнатушка, где Олег принялся демонстрировать мне какие-то основы самообороны. В этот момент в комнату вломился Горын. "Ты чего его трогаешь?!", взревел он и кинулся на командира, который был несколько трезвее, так что урок боевых приемов был преподан весьма наглядно. Пришлось умывать Леху от кровищи, попутно выговаривая Олегу, что он совершенно зря так перестарался.
    Командира я больше не видел, а Горын потом загнулся то ли с перепоя, то ли с переторча.
    8:38p
    МОЯ ОБОРОНА 5
    Именно в те хипповые времена я и увидел первый раз Оборону живьем.
    Произошло это на знаменитом десятилетии группы, в ДК Бронетанковых войск.

    Вообще опыт посещения концертов был у меня крайне невелик, не считая нескольких мероприятий, на которых мне довелось играть и конкурса Загорской рок-самодеятельности под изумительным наименованием "Талант", единственным полноценным посещенным сейшеном оставался Крематорий, на который мы с мамой, Анной Сергевной, совместно сходили в ЦДЛ в конце 93-го. Все, в общем-то, понравилось, только было не очень понятно, зачем под спокойные Григоряновские песни нужно скакать, уподобившись горным козлам (а именно так вела себя публика). Я же ограничился в рокенрольном угаре тем, что уселся на спинку кресла, дабы разглядеть шляпу Армена Сергеевича из-за прыгающих силуэтов и картинно закурил сигарету.

    О предстоящем декабрьском концерте мне довелось узнать из увиденной где-то афиши. Вообще в те времена визуальной рекламе предстоящих концертов уделялось, кстати, очень мало внимания, так что зачастую уполучить информацию о чем-то интересном, не будучи при том компонентом какой-то определенной тусовки, можно было лишь совершенно случайно.
    Пропускать такое событие я, само-собой, не собирался, поэтому принялся окучивать Анну Сергевну на предмет прайса на билет. Искомая сумма была получена, но выяснилось, что Сергевна опять собирается составить мне компанию, так что в назначенный день мы совместно продвигались в сторону Красноказарменной.

    Надо признаться, что облик среднестатистического поклонника ГрОб тогда был мне практически неизвестен, так как в Загорске панков не было, на Арбате, несмотря на всеобщую любовь к Обороне - тоже, поэтому видеть таких персонажей случалось мельком, что называется, раз два и обчелся. Теперь же этот пробел был восполнен на все 200 процентов. Чем ближе мы подходили к историческому зданию офицерского собрания, тем больше вокруг становилось личностей в булавках, шинелях, тельняшках и различных аксессуарах "с ним, родимым". Практически все они пребывали в разной степени опьянения и излучали агрессивный задор, выражавшийся в нестройном пенье и выкриках ХОЙ. Из толпы на кривых ногах вылетел внезапно знакомый Зуй, веселый молодой человек с повисшим на сторону ирокезом. "КИРЯ, ЁБ ТВОЮ МАТЬ!!", завопил он, погружая меня в объятия. Анна Сергевна хмыкнула. "Зуй, это вот мама моя", - представил я родительницу. Зуй сконфузился. "Ну что, панки, хой?", поздоровалась Сергевна.
    Видимо, все увиденное и услышанное отбило у нее всякую охоту к посещению столь культурного мероприятия. "Ты иди, а я тут погуляю", сказала она. Никакие уговоры не действовали, так что дальше пришлось идти одному. Мы уговорились встретиться на трамвайной остановке, чтоб ехать потом ночевать к нашим знакомым.

    У входа в зал и без того имевшая отрицательный заряд концентрация поклонников ГрОб достигла критической массы, вдобавок картину украсило неслабое количество ментов. Крякнув, я на всякий случай заправил свои самострочные клеша в сапоги, а бусы и ксивник - под свитер. Отступать было некуда.
    Протолкавшись до окошечка кассы и обилеченный, я, подхваченный потоком, был энергично впихнут в зал, где на сцену как раз выходила Родина.
    Незнакомый вовсе на тот момент с творчеством Манагера, я подошел поближе к сцене, по которой уже циклично скакал напоминавший паралитика человек. Из остальных музыкантов внимание мое привлек бородатый светловолосый гитарист, лицо которого выражало какую-то страстную разнузданность. Назвать то, что вырывалось из порталов звуком, мог бы, наверное, только глухой: среднечастотный гул эпизодически взрывался чудовищным лязгом тарелок, в котором вязли монотонные вскрики фронтмена. О чем пел тогда Манагер узнать не представлялось никакой возможности.
    Высокий темный зал офицерского собрания был еще довольно пуст, группки панков шлялись взад-вперед, не обращая особого внимания на камлания человека на сцене, однако толпа резво прибывала. Отгремев свое, Родина удалилась, атмосфера стремительно принялась накаляться, воздух задрожал от бесконечных воплей "ЕГОР-ЕГОР-ЕГОР" и тут на сцену вышла Оборона.
    Произошедшее вслед за этим с трудом поддается описанию даже сейчас. Пространство зала, казалось, на мгновение изменило геометрию и вместо правильного параллелепипеда превратилось в тугой мешок, извергающий массу наподобие переполненного желудка. Фанаты ринулись к сцене.
    Обалдело вслушиваясь в рев порталов, мощность которых, впрочем, никак не могла состязаться с тысячеротой глоткой публики, я прислонился к колонне пытаясь осмыслить происходящее. Из раздумий вырвала какая-то герла, молча протянувшая мне литровую бутылку водки, на дне которой оставалось еще граммов 150. Засадив их винтом и поблагодарив кивком благодетельницу, я направился к сцене.
    Найдя оптимальную точку, с которой, с одной стороны, можно было хоть как-то рассмотреть происходящее, а с другой - не быть сшибленным с ног человеческой массой, я принялся внимать. Глазам представился человек, в котором с легкостью можно было опознать Егора Летова. Несмотря на общий звуковой шквал, слова песен удавалось разобрать, но слова-то были известны и так, а вот Летов увидан впервые. Его жестикуляция смахивала на уже рассмотренного Манагера, но имела еще большую и от того жутковатую механистичность. Казалось, ожившая очкастая кукла перемещается в одной ей известной закономерности, управляя беснующимся перед ней стадом. Все это здорово напоминало какой-то продиравший морозом по коже ритуал. К счастью, довольно часто "кукла" очеловечивалась и тогда на сцене материализовывался тот самый, знакомый по плакатам, значкам и фотографиям в Контре Егор. В толпе же никаких позитивных изменений не происходило, наоборот, создавалось впечатление, что единовременно загипнотизированные в самом начале фанаты все дальше теряли облик и остервенелый их вой не прекращался ни на на секунду, но с каждой же секундой усиливался. В какой-то момент панки принялись раскачивать правый портал. "Сейчас же пищалки полетят им на головы", ужаснулся я, но все обошлось, видимо кто-то из техников удержал готовые сверзиться в толпу колонки.

    Концерт пролетел очень быстро, выступление Обороны, как мне кажется, не продлилось и часу. Кое-как выбравшись из зала и продравшись сквозь довольно орущих у ДК панков, я отыскал Анну Сергевну. "Что тут было! За ними милиция гонялась, а они от нее бегали!", делилась впечатлениями она. Мне же делиться было не чем, я даже не понимал, понравилось мне все произошедшее, или нет.

    Действительно, реальность объективно продемонстрировала всю степень заблуждений. Не такого контингента я ждал и уж тем более, не такой его реакции. Что там робкие джейраны, прыгающие под Безобразную Эльзу, налицо имелось ярко выраженное коллективное бессознательное и феномен этот мне еще предстояло изучить. Центром был Летов, в таланте которого я лишний раз убедился, удивительно было другое: это не было частью шоу в обычном понимании, здесь обладающий чудовищной силы харизмой человек, при том явно это осознающий, совершенно сознательно питался и управлял деструктивной энергией толпы. А что самое интересное, - складывалось впечатление, что им-то тоже кто-то _управляет_.
    Что касалось музыкальной стороны события, то и здесь все вышло далеко не однозначно. Мне, мыслившиму привычным штампом "звук альбома = звук группы", был вовсе не понятен на тот момент возврат к панковскому звучанию, которое, будучи помноженым на отвратительный аппарат не позволяло слышать музыку вовсе. Я же ожидал, пусть и не такую объемную, как в записи, но все-таки - психоделию, заложенную в Прыг-Скок и расцветшую буйным цветом на Сто Лет Одиночества. Но, вместо восседающего за электроорганом Кузьмы, Нюрыча с тамбурином и скрипкой или каких-нибудь еще завернутых в ревер гитар, была типичная стена звука, недотягивающая впрочем до привычного саунда ГрОб-рекордз по плотности.
    Загадок и вопросов теперь было предостаточно.

    << Previous Day 2018/02/28
    [Calendar]
    Next Day >>

About LJ.Rossia.org