О Михаиле Николаевиче Муравьёве-Виленском
"Во время Боро­динского сражения Михаила находился при начальни­ке Главного штаба Беннигсене на Раевского батарее, в самом сильном огне. Неприятельское ядро ударило ло­шадь его в грудь и, пронзив ее насквозь, задело брата по левой ляжке, так, что сорвало все мясо с поврежде­нием мышц и оголило кость; судя по обширности ра­ны, ядро, казалось, было 12-фунтовое.
Брату был тог­да 16-й год от роду. Михайлу отнесли сажени на две в сторону, где он, неизвестно сколько времени, проле­жал в беспамятстве.
Он не помнил, как его ядром удари­ло, но, пришедши в память, увидел себя лежащим сре­ди убитых. Не подозревая себя раненым, он сначала не мог сообразить, что случилось с ним и с его лошадью, лежавшею в нескольких шагах от него.
Михаила хо­тел встать, но едва он приподнялся, как упал и, почув­ствовав тогда сильную боль, увидел свою рану, кровь и разлетевшуюся вдребезги шпагу свою. Хотя он очень ослаб, но имел еще довольно силы, чтобы приподнять­ся и просить стоявшего подле него Беннигсена, что­бы его вынесли с поля сражения.
Беннигсен приказал вынести раненого, что было исполнено четырьмя ря­довыми, положившими его на свои шинели; когда же они вынесли его из огня, то положили на землю. Брат дал им червонец и просил их не оставлять его, но трое из них ушли, оставя ружья, а четвертый, отыскав под­воду без лошади, взвалил его на телегу, сам взявшись за оглобли, вывез его на большую дорогу и ушел, оставя ружье свое на телеге.
Михайла просил мимо ехавше­го лекаря, чтобы он его перевязал, но лекарь сначала не обращал на него внимания; когда же брат сказал, что он адъютант Беннигсена, то лекарь взял тряпку и завя­зал ему ногу просто узлом. Тут пришел к брату какой-то раненый гренадерский поручик, хмельной, и, сев ему на ногу, стал рассказывать о подвигах своего полка.
Ми­хайла просил его отслониться, но поручик ничего слы­шать не хотел, уверяя, что он такое же право имеет на телегу, при сем заставил его выпить водки за здоровье своего полка, отчего брат опьянел. Такое положение на большой дороге было очень неприятно.
Мимо брата провезли другую телегу с ранеными солдатами; кто-то из сострадания привязал оглобли братниной телеги к первой, и она потащилась потихоньку в Можайск.
Брат был так слаб и пьян, что его провезли мимо людей на­ших, и он не имел силы сказать слова, чтобы останови­ли его телегу. Таким образом привезли его в Можайск, где сняли с телеги, положили на улице и бросили одно­го среди умирающих.
Сколько раз ожидал он быть за­давленным артиллериею или повозками. Ввечеру мос­ковский ратник перенес его в избу и, подложив ему пук соломы в изголовье, также ушел. Тут уверился Михайла, что смерть его неизбежна. Он не мог двигаться и про­лежал таким образом всю ночь один. В избу его загля­дывали многие, но, видя раненого, уходили и запира­ли дверь, дабы не слышать просьбы о помощи. Участь многих раненых! Нечаянным образом зашел в эту избу лейб-гвардии казачьего полка урядник Андрианов, ко­торый служил при штабе великого князя. Он узнал бра­та и принес несколько яиц всмятку, которые Михайла съел. Андрианов, уходя, написал мелом по просьбе бра­та на воротах: Муравьев 5-й.
Ночь была холодная; пла­тье же на нем изорвано от ядра. 27-го поутру войска наши уже отступали через Можайск, и надежды к спасе­нию, казалось, никакой более не оставалось, как неожи­данный случай вывел брата из сего положения.
Когда до Бородинского сражения Александр состоял в арь­ергарде при Коновницыне, товарищем с ним находил­ся квартирмейстерской части подпоручик Юнг, кото­рый пред сражением заболел и уехал в Можайск. Увидя подпись на воротах, он вошёл в избу и нашёл Михайлу, которого он прежде не знал; не менее того, долг сослуживца вызвал его на помощь.Юнг отыскал подводу с проводником и, положив брата на телегу,отправил её в Москву.
К счастию, случилось, что проводник был из деревни Лукина, князя Урусова.
Крестьянин приложил всё старание своё, чтобы облегчить положение знакомого ему барина , и довёз его до 30-й версты, не доезжая Москвы.
Михайла просил везде надписывать его имя на избах, в которых он останавливался, дабы мы могли его найти.
Александр его и нашёл по этой надписи"


----------

"В одном из медицинских изданий Бородинское сражение названо «исключительным случаем массового травматизма». Действительно, потери русской армии составили около 50 тысяч офицеров и солдат, из кото­рых не менее 30 тысяч получили ранения разной степе­ни тяжести. Раненых выносили с поля боя «специально наряженные команды» нижних чинов, которым помо­гали ополченцы, находившиеся за линией резервов. Там они должны были принимать раненых и отправлять их далее по Новой Смоленской дороге к Москве. Однако многие из них оказались «под тучей ядер и картечи». По выражению Ф. Н. Глинки, ополченцы «втеснялись в тол­пу вооруженных», чтобы уносить раненых «из-под пуль <...>, из-под копыт и колес конницы и артиллерии». Один из них вспоминал: «Здесь нам дали самую непри­ятную на свете должность, которую я бы лучше хотел променять на потеряние самой моей жизни. Она состо­яла в том, чтобы брать с места сражения тяжелораненых и отправлять их далее». Но среди ополченцев были и такие, кто выпавшую на их долю страшную участь — выносить с поля боя израненных и изувеченных лю­дей — воспринимали как Божье благословение.
Об од­ном таком случае командир 5-го гвардейского корпу­са генерал-лейтенант Н. И. Лавров доложил в рапорте М. И. Кутузову 7 декабря 1812 года, в самом конце вой­ны: «1-го гранадерского батальона капитан Букарев во время бывшего сражения 26 августа при селе Бородине находился в деле со 2-ю гранодерскою ротою на левом фланге гвардии для прикрытия батареи. Когда убиты были бригадной командир полковник князь Кантакузин и батальонный командир подполковник Албрехт, капитан Букарев, оставаясь старшим, заступил место подполковника Албрехта и при наступлении непри­ятельской колонны, состоящей в пехоте и кавалерии, одобряя воинских чинов в батальоне, отразил непри­ятеля штыками и обратил в бегство, занял его позицию, где и получил сперва контузию картечью в правой бок. А после того ранен в правое плечо ниже сустава навылет ружейною пулею, чрез что, ослабев совершенно силами, оставался на месте сражения лежащим меж­ду убитыми телами до тех пор, пока угодно было Про­видению к спасению жизни послать 60-летнего отца его прапорщика Букарева, служащего в ополчении, по­средством коего по перевязке ран отвезен в Москву, по­лучив выздоровление, явился на службу.
Вашей Светло­сти, представя о сем офицере, израненном и храбром, осмеливаюсь покорнейше просить наградить его».
Так, в одном документе соединились воедино доблесть и мужество офицера, принявшего на себя команду там, где не оставалось уже старших по чину, и святая роди­тельская любовь, послужившая путеводной звездой от­цу, чудом спасшему сына"
"