ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ о себе
В детстве у меня были любимые буквы, как у Акакия Акакиевича. Потом они начали складываться в слова, и я увлекся.

В шестом классе вместе с товарищем по парте я написал первую (и последнюю) научно-фантастическую повесть. Помню звездолет, еще какую-то небесную ерунду и страшный восторг по поводу совершенного. Сукин сын Пушкин и Гоголь, припустивший вприсядку по улицам Рима после написания «Мертвых душ», ни в какое сравнение не идут.

Потом помаленьку начал читать. Жил все это время среди приличных интеллигентных людей и думал, что они и есть советский народ.

Потом Родина, не найдя мне другого применения, отправила в Забайкальский ордена Ленина военный округ - за личным опытом. Вернувшись, начал писать не про звездолеты, а про увиденное своими глазами. В редакциях от меня шарахались, а в одной прямо предложили написанное спрятать и никому не показывать. Пугали ГлавПУРом и не печатали, сетуя на «невысокий уровень обобщений». За высокий уровень обобщений в те годы я бы уехал в Мордовию лет на пять.

Потом случились перестройка и гласность. Хазанов прочел с эстрады про деревню Гадюкино, в которой идут дожди, и выяснилось, что я сатирик. Потом случились «Куклы», потом «Итого», и выяснилось, что я в придачу еще и телеведущий. В этом качестве я успел наговорить некоторое количество гадостей про государство, которое упорно пытается делать вид, что оно мне Родина.

Потом в России появился президент Путин, и выяснилось, что в один телевизор мы с ним не помещаемся. Но писать еще разрешает, за что низкий поклон ему в самые портянки. В освободившееся от СМИ время снова пишу для бумаги, к которой отношусь лучше, чем к людям, потому что люди, по моим наблюдениям, стерпят все, а бумага как раз нет.