Страсти по коллайдеру. Часть 1 (2).

* * *
Кирилла Львовича несло. Не то, что он был трус и ботаник: нет, обладая трезвым взглядом на жизнь, Кирилл вполне представлял себя на белом коне с мечом в карающей длани. Но также он, своим техническим умом, понимал всю сложность и уродливую органичность устройства всей людской системы, низкую эффективность битвы с ветряными мельницами. Проехаться на пьянке по начальству? Это запросто! Написать в Интернет пасквильных гадостей на правительство? Да получите мешок! Но что бы лезть в работающую систему, совать голову в лязгающий механизм, который приводится в движение в том числе своими собственными ногами – это увольте! Не для того он аккуратно провёл столько лет сидя в различных учебных заведениях, что бы вот так вот просто вылететь с тёплого и тихого места на паперть открытого рынка, в один ряд с понаехавшими гастарбайтерами, сражающимися за пайку чёрствого столичного хлеба.
Тем страннее ему казалось то возбуждённое состояние, в которое он впал с утра. Тем непонятнее были для него перемены, началу которых не было никаких разумных логических объяснений. Тем ужаснее – он чувствовал – должны были быть перемены, но тем интереснее было посмотреть на то, чем всё закончится, словно мальчишеский задор, столь не свойственный людям офисной системы, вернул его в детство. Причём в чужое: бурное и шкодливое. Эти мысли промелькнули в мгновение ока, Салонников уже вбегал в кабинет директора, курьерским поездом минуя секретаршу.

Кабинет директора был аскетически пуст, и пустоту ему придавал не столько определённый порядок малочисленных вещей, сколько большая кубатура высокой комнаты с лепниной на потолке. Кабинеты высшего руководства находились над закутками конторских разночинцев. Помещения закупщика Иванова более походили на забой шахты для гномиков, при этом большие помещения руководства больше подходили для особого сорта высоких людей, обычно вынашивающих грандиозные планы.

Василий Петрович Машин был человеком одновременно мутным и прозрачным. Мутным был, потому что появился в НИИ невесть откуда: странная история с работой за рубежом после развала СССР, и ещё более странное возвращение уже в Россию. Только именно при нём контора вышла на CERN и, вместе с вялым пропихиванием своих средневековых псевдонаучных поделок за бешеные деньги в атомный сектор, начали заниматься действительно интересной деятельностью, связанную с проектом коллайдера. Прозрачным он был когда честно и открыто говорил, что думает, прямо и линейно вёл свою политику и, надо сказать, добивался своей цели. Что ещё более добавляло мути, так как испокон века прямолинейные товарищи у нас без проволочек отправлялись на дыбу.

Машин тоже сидел и что то вдумчиво рассматривал на листочке формата А4, сбоку которого лежал обычный простой карандаш. Кирилла сразу начало это подбешивать – "Все сидят, всё пишут, всё на жирных местах, писатели чёртовы."
— Заходите, Салонников. — внезапно сказал Машин, не отвлекаясь от чтения.
Салонников застыл.

Наконец Машин остановился в своём чтении, положил карандаш горизонтально, острием на строчку, где закончил, и уставился на инженера.
— Ну, Салонников, с чем пожаловали? Кого спасать будем?

Салонников оторопел и не знал, что ответить. Директор встал, знаком указывая Кириллу садиться на кресло.
— Вот те на! То он на мельницы бросается, то двух слов связать не может. То человечество хает, то спасать его рвётся. Причём, ценой собственной, хотя и незначительной, честно скажем, карьеры.

Василий Петрович встал у большой фотографии строящегося коллайдера, занимавшей пол стены. Директор действительно был высокий, статный, худощавый, и лицо у него было длинное и вытянутое, какое-то такое, принадлежащее к той породе людей, которые смотрели на нас с портретов в древних замках. Совсем противоположное круглому Иванову, его курицам и вообще всем тем, кого Салонников привык наблюдать в окружении.

Немного посмотрев на фото Машин продолжил, дабы не ставить молодого человека в неудобное положение.
— Не гадайте. Иванов звонил за секунду, как Вы тут влетели. Фамилию не назвал.
— Как Вы догадались, Василий Петрович? — удивлённо спросил Кирилл.
Машин хитро улыбнулся и развернулся в сторону Салонникова:
— А это не сложно, молодой человек, если рассмотреть здешний контингент внимательнее. Девочка ваша – Раппопорт. Курица. Дочка… нет, даже внучка профессора, с ней всё ясно что, а вернее кого она тут ждёт. Ваш сосед – дельный малый, сообразительный, много знает, но уж больно прост и… не стал бы он этим мучаться. Халтуру какую сделать ¬– это запросто, изучить какую-нибудь ерунду в Интернете для забивания мозга – тоже пожалуйста. Но стараться ради работы? Нет. Четвёртый сектор – одни писаки, любители индекса цитирования. Третий? Ещё хуже. Этот волосатый ваш, в свитере… на Ш, трепаться мастак, дело говорит, однако не потянет практическую сторону. Работать не любит. А тут дело серьёзное, процессор мощный, корпус заковыристый. Остаёшься ты.

Салонников сидел и его маленькая привычная вселенная менялась на его глазах. Пока непонятно в какую сторону. И непонятно, хорошо это было или нет.
— Твой отец… ты извини, дело такое, мы всё тут знаем, сам понимаешь, допуск, технологии — Машин вернулся к столу и достал из нижнего ящика стола чёрную бутылочку. "80" – успел прочитать Кирилл чёрные цифры на оранжевой этикетке.
— Будешь? — директор указал на бутылочку в руках — знатное пойло! Питерские коллеги привезли. В рот не вломишь, как говориться, но в кофе идёт на ура. Третий год пью, никак не выпью.

Машин проворно вытащил ручную мельничку, засыпал зёрна, намолол кофе, залил из чайника и поставил турку на газовый примус прямо на столе. Всё было слажено и дельно.
— Так вот, твой отец, как указано в деле, занимался научными исследованиями, не свойственными обычному патологоанатому, каковым он являлся. Собственно, если слово "обычный" применимо к эскулапам. Всё норовил открутить людям, вернее трупам, голову и измерял там что-то, в общем не важно. Важно, что обладая характером, скажем, не ангельским, переругался со всеми и вылетел с работы. А куда, скажи, с такой профессией пойдёшь? Тут на весь мегаполис три с половиной рабочего места, и все криминальные, везде липовые смерти выправлять якобы от инфаркта, девяностые начались. Затем исчез он, уехал, растворился, оставив вам с матерью квартирку, а Вам лично – часть своего безусловно извращённого мозга, переданного через свою ДНК. Наследственность и эволюция, Салонников, это настолько важно, насколько никто об этом не задумывается.

В огромном кабинете слышен лишь был шум газовой горелки и собирающейся закипать воды. Ещё собирался закипать мозг у Салонникова, который был ошарашен такими познаниями директора относительно его тихой скромной персоны, что предвещало только большой геморрой.
Видя замешательство, директор, делая пассы с туркой и, не давая кофе вылиться на стол из натурального огромного камня оникса причудливой природной раскраски, продолжил:
— Да, кровавая гэбня, всё под колпаком, все шаги известны, большой брат… Кирилл Львович, считайте как угодно. Но вы же умный человек…

С этими словами Машин очень сосредоточился, потому что открыл чёрный пузырёк и, приметившись, влил в турку один колпачок спиртовой жидкости. Потом подумал что-то про себя, и влил второй. По кабинету тот час же распространился запах пряных трав и рома.
— Кстати, зря не пьёте. — разочарованно сказал директор. — Питьё, в разумных, разумеется, пределах, для разумного, понимаете, человека, очень способствует пониманию сути вещей. Иначе вы, люди, себе такого нагородите в голове, телевизора ещё добавите, фобий, что из дома выйти страшно и дома сделать ничего не можете: всё лежите у телевизора в позе завалившегося на бок расжиревшего лотоса и внимаете картинкам с экрана. Или наоборот, как надерётесь дома, как свинья, что сразу же засыпаете. Во всём нужна мера!

Василий Петрович поднёс изящную фарфоровую чашку к длинному худому носу, удовлетворённо понюхал напиток, отпил и сразу подобрел. Он вперился взглядом, своими глазами прямо в глаза Салонникову и сказал как-то даже излишне торжественно:
— Вы нужны нам, Салонников.

Кирилл Львович нервно заёрзал на стуле и обречённо спросил.
— Кому это я нужен?
— Человечеству.
— Очень сомневаюсь, Василий Петрович. Человечеству больше телевизор нужен и пиво, вы только что сказали.
— Прямолинейненько! — обрадовался директор и парировал. — Тогда вы нужны прогрессивной части человечества. Что вы на это ответите?
— Нуу… — замямлил Кирилл — я то готов…
— Но сомневаетесь? — подтолкнул Машин.
— На политинформацию больше похоже, Василий Петрович. Что всё-таки от меня надо?
— Хорошо! — директор уселся на кресле в бок и с интересом продолжил, указывая на панораму строительства коллайдера — Так кому всё это надо, если на то пошло? Куча денег, человеколет, ради какой-то мифической встречи некой элементарной частицы, которую и в глаза-то никто не видел! Ни её лично, ни её следов толком, а лишь цепочка логических рассуждений, о гипотетической возможности существования этого насквозь придуманного мира, построенной исключительно на тонком узоре интегралов и зыбком фундаменте предположений, существующих исключительно в нескольких черепных коробках шестимиллиардного мира. Толкни посильнее – и весь хрупкий мир современной физики развалится, ускоритель переведут под бордель или подземные американские горки, а за упоминание о профессии физика будут бить, извиняюсь, по морде!
Салонников молчал.
— Ладно с этой актуальной людской забавой – экономикой. — продолжил директор — Скажем, деньги, уже виртуальные. По факту – электроны в ячейке памяти микросхемы в сервере, который, как кащеево яйцо, в определённом банке, а может быть на Кипре. Всё виртуально, плод воображения, все эти венчуры-опционы-бенефиты, но оно ж работает! Потому что человек, указав пальцем на собственность этих электронов, получит незамедлительно взамен полезную вещь, купит еду, и сможет даже управлять какой-никакой банановой республикой, спонсируя себе на радость местные революционные перевороты. Масштаб событий зависит, кстати, от конфигурации расположения электронов в этих ячейках, а даже не от их количества. То есть оно всё придумано, в головах, но придумано с практически извлекаемой пользой, проверяемо ежесекундно, удобно и поэтому так горячо поддерживаемо народом.
Машин отпил кофе и продолжил.
— А физика что? Кому это надо? Практическая польза? Не смешите, вся практическая польза идёт от изобретений, сделанных лет двести назад, да и то, сделанных большей частью случайно. Нет, то есть люди не случайно углублялись в ту или иную область, но сами открытия получались как-то случайно. Но самое забавное, что, открыв ту же лампочку, люди наклепали этих лампочек, повесили себе эти гирлянды на шею и сели с довольным видом, и остановились. Нет, вспомню – бомбу ещё сделали. Но и ту идею до ума не довели и сразу размножились, как тараканы.

Кирилл Львович понял, что надо сказать хотя бы что-то приличествующее моменту, иначе получалось, что проситель безмерно нагружал оппонента деятельностью по своему вопросу. Однако, возражать по существу было нечем, речь профессора – а Машин был настоящим профессором настоящего европейского университета – как всегда, была отточена, взвешена и логическая цепочка не оставляла ни малейшей зацепки для разведения дискуссии. Кроме того, Кирилл Львович всецело был согласен со своей мещанской позицией, что ему бы завершить этот проект, получить премию и залечь дома на диване.
— Ну, люди, там, комфорт… — неумело вставил Кирилл свою растянутую фразу.
— Кончено, комфорт! — воскликнул Машин. — Если комфорт, то так бы и сидела первобытная обезьяна где-нибудь в джунглях и ела банан!
"А кстати, чертовски неплохая идея" — заметил про себя Салоников.
— Вместо этого, они, какого-то лешего, попёрлись, не побоюсь этого слова, в мёрзлые болота, придумали дома, одежду, расковыряли нефть и добрались до ядра атома! — профессор явно выводил волка флажками на охотников — Зачем, я Вас спрашиваю, они это делали? Какого чёрта им не сиделось в Африке? Какого рожна тысячи душ ежесекундно мучаются, придумывают музыку, пишут книги, занимаются наукой, когда цель всего ¬– диван? Да и тот уже сто лет как придуман и миллион лет как существует в виде тропической ветви дерева, только размести там свою задницу и отключи телефон? Не дороговат ли для человечества тот диванчик, батенька, как Вы считаете?

Салонников замычал:
— Вероятно, миллиарды лет назад изменился климат и люди были вынуждены…
— Великолепно! Просто шедеврально! — воскликнул Машин — А ещё у нас были динозавры, и продвинутые обезьяны, которые двадцатитонного мамонта заваливали остро заточенной деревянной палкой! Которых некий обожествлённый труд, кстати ноне презираемый, сделал человеком. Вернее только нескольких обезьян, а остальные остались на ветках сидеть и бананы потреблять. Нет, вы поезжайте и посмотрите! Они и сейчас там сидят, и всё также жрут, и никуда не собираются, можете спросить их! Ни на какие севера, ни за какими изобретениями, открытиями, и уж точно ни за каким искусством и подавно! Мало того, большая часть людей страстно завидует обезьянам и всячески стремится занять их место: качаться в гамаке в Таиланде и ничерта не делать!
"Век на секторе сидеть младшим инженером, а идея гениальная!" — ещё раз отметил Салонников.

— Ну, в общем всё так. — больше ничего не нашёл ответить Салонников.
— Да не так всё. — устало ответил профессор, посмотрел внутрь чашки на остывшее кофе, допил остаток, поморщился от попавшего в рот осадка. — Вот Вы, Кирилл Львович, как тут оказались?
— Как все, пришёл после института в аспирантуру …
— Да нет, в кабинете этом что делаете?
Салонников уже и забыл, зачем пришёл:
— Просьба у меня одна.
— Знаю, а с чего эта просьба? Клепали бы себе поделки и клепали, чего уж там? Там левак, тут левак, и спустя рукава на работе, что бы отмазаться от начальства, от армии и от родителей назойливых. Вместо этого вы берёте дичайшей сложности процессор, который никто не знает, с заведомо избыточными характеристиками, с лишними каналами сбора данных под дополнительные датчики и получаете кучу, просто кучу проблем себе на голову, причём себе не свойственных: характер-то у вас такой, смиренный. Зачем всё это?
— Я подумал, а вдруг там…
Профессор не дал договорить:
— Именно, родной! Вдруг и подумал. Вот когда вы найдёте ответ, почему некоторые люди плывут по течению, не задавая лишних вопросов, а некоторые – их почти не осталось, что-то ищут, или всю жизнь или внезапно осознав момент, то, возможно, у вас что-то прояснится на тему "зачем" всё это и "почему", коли уж триггер всё равно сработал и вы свернули с людского пути.
На словах про "зачем" профессор развёл руки, указывая на всеохватность "этого". Было видно, что он устал, измождён, однако разговор этот для него был важен.
— А для чего всё это – даже не задавайтесь вопросом. — Машин махнул рукой. Потом он погладил витиеватый рисунок оникса, из которого был изготовлен стол. — Вот видите этот прекрасный красивый камень с дивным рисунком природы? Это оникс алебастро эгициано. Вот, тут уплотнение более тёмное, видите? Это может быть был город. Много тысяч, миллионы лет назад тут бурлила жизнь, жили древние люди, у них, может быть, тоже были вот такие вот НИИ, они тоже что-то искали, надеялись, верили. У них наверняка была цель. И что? Время, голубчик. Всё это было дико спрессовано в горные пласты, а через миллионы лет вытащено на белый свет, что бы сделать вот этот стол. Который должен радовать нас неповторимым рисунком, но каждый раз напоминать о бренности вещей и вечности идей.

— Идите, Салонников. Будет вам Ваша плата. Шестислойная.

* * *

Кирилл вернулся на рабочее место. Раппопорт, как всегда, кидала в социальную сеть свой девичий невод; сосед Николай, на удивление, не играл, а занялся работой. Кирилл устало сел на кресло и уставился в выключенный монитор.
— Классно ты сходил. Тут уже весь отдел знает. — начал Николай. — Типа революция. Можно. Жжёшь. Вот только с чего ты навалил столько проблем ¬– это непонятно. Всему есть причины…
— Ты, я смотрю, тоже не в "контру" рубишься. — вяло ответил Салонников.
— А ты знаешь, что-то накатило! — Николай даже повернулся на кресле в сторону товарища. — Вот сидел сидел, делал халтуру – кстати, сегодня нам её ставить с тобой в музей, если ты забыл. Так вот, и что-то вдруг подумал я, зачем тебе разводить лишние дорожки на плате, если я под них код не напишу?
— Ну не напишешь, дальше что? Я напишу кое как.
— Ну, во первых, чёрта с два ты напишешь в срок и нормально, всё таки ты больше железо, а я больше кодирование. А во вторых… Как бы сформулировать… Захотелось что ли. Кстати, спасибо за выбор и проталкивание этого процессора, я его уже пол года изучаю, там одних мануалов на тысячи страниц — язвительно заметил коллега.
— Так что тебя дёрнуло? — не унимался Кирилл.
— Чёрт его знает. — сосед отвернулся и тоже упёрся в монитор и замолчал.
Потом живо продолжил:
— Ты всё это. Людей с толку сбиваешь, бегаешь. Боженька тебя что ли вдруг решил отметить? Не с той ноги встал, не тот фильм на ночь посмотрел, а теперь из-за тебя я тут выпуклые полиномы Гегенбауэра на процессорную мову перевожу. Это ты в институте отличником был, а я уже тогда радиодеталями на митинском рынке приторговывал.
— Всё вам мальчики в игрушки играть. — вмешалась Раппопорт. — Революции всякие, в космос лететь, полиномы этого генен-шмегена. Вместо того, что бы пригласить даму в ресторан.
Ребята переглянулись и хором ответили даме:
— Мы на халтуру идём!

* * *
В музей запустили без проблем, не спросив даже документов. Рослый заспанный охранник махнул в сторону и сказал, что через пол часа последний посетитель уйдёт, тогда можно будет хоть перфоратором стену проходить, всем наплевать. Вопрос про ценные экспонаты он, ухмыляясь, пропустил мимо ушей и завалился спать обратно в угол.

Они пошли длинным лабиринтом коридоров, вышли в залы на первом этаже, прошли мимо большого количества чучел животных, разнообразных диарам и стандартного пыльного музейного хлама, разложенного по стеклянным полочкам и скрупулёзно подписанного. В большом зале они увидели чучела здоровенных животных, в натуральную величину. Кирилл осмотрелся, скачком перескочил через символическую загородку и остановился перед африканским слоном. Пощупал его за жирный зад, потом ткнул пальцем, проверяя твёрдость кожи. Затем попытался нащупать взглядом верх слона, но не нашёл: почесал задранную голову, цокнул языком, и ретировался за ограду. Догнал товарища.
— Как ты думаешь, можно слона заточенной деревянной палкой проткнуть?
— Ха ха, представляю себе это! Кирилл Львович тыкает шваброй в задницу слона, а тот жуёт себе траву ни сном ни духом о злых намерениях подлого человека, что тот его оказывается съесть хочет!

Когда они дошли до стенда с черепами, Николай скинул сумку с плеча и сказал, что пришли. У стенда сидел, вернее спал, древний старик. Вероятно, смотритель зала. Люди ушли, можно было начинать.
Николай спланировал:
— Так, главную железку я в каптёрку охранникам в прошлый раз поставил, здесь осталось вкрутить пару датчиков и потом их отрегулировать по углам обзора, туда камеру, прицепить её в сеть, потом я вернусь в каптёрку, буду смотреть, а ты будешь изображать злоумышленника.

Шабашники начали свою работу. Николай был рукастее, поэтому монтаж делал он. За неимением стремянки и наличием лени он залез на шкаф в углу. Предварительно разыскал где-то чучело неведомой зверюги, похожей на шишку, подложил её под ноги и начал ковырять стену. Кириллу стало скучно, он сосредоточился на черепах со стенда.
— Австралопитекус анамензис. Четыре миллиона лет. — очнулся от звука перфоратора дед и, как испорченный музыкальный автомат, начал свою мантру, не открывая глаза и не изменив сгорбленной позы. — Обезьяна по сути, да и не было её вовсе и неважно всё это…
Кирилл решил поддержать разговор, ощущая себя в несколько неудобном положении относительно производимого шума и вообще, своего нелегального, по сути, нахождения тут:
— А эти черепа настоящие?
— Нет конечно, вы же в музее. — также, не открывая глаз, сказал дед. — Откуда? Папье-маше.
— И что, всё это папье-маше?
— Образно. Папье-маше в мире гораздо больше натур продукта, мой молодой товарищ, намного больше, чем все представляют.
— Значит, вы дурите людям голову?
На это замечание дед в пол оборота развернулся в сторону Кирилла и приоткрыл один глаз, с хитрым, чуть ленинским прищуром.
— Умный? Давненько тут умных не было. Всё больше великолепные тупицы последнее время. Ну да и к лучшему. – Дед опять закрыл глаза и развернул голову.

— Эй, тупило с нижнего Тагила, где ты там бродишь? — сверху крикнул Николай — Дай бур на десять, и подлиннее, в моей сумке, и герметик ещё. Узбеки долбанные недоразвитые строили, дегенераты. Из макулатуры стены что ли!?
— Коля я здесь, камон. — пошутил Кирилл и бодро пошёл рыться в сумке, изображая причастность к общему процессу.
Когда Николай был полностью обмундирован для пробивания элементарной дыры в здании современной постройки, Салонникову опять стало нечего делать. Странный дед манил его своей недосказанностью. Вот он, в пяти метрах, спал, сгорбившийся, но интересный своим вымирающим ноне видом. Салонников подошёл поближе. Дед не обращал никакого внимания и спал.
— Второй год, сахелантроп. Новодел. — резкий голос деда испугал Кирилла, который уже минут десять вприсядку изучал нижний ряд черепов. — Сказки венского леса. Фонды, премии, вилла в Ницце, вот цель. Никакой совести. Зато какие цели!
— Что же тут тогда честного? — спросил Кирилл.
— Президент Америки – обезьяна, вот это честно, тут телевизор не врёт. Наступает доисторическая обезьяна на ногу человеку, теснит, выталкивает обратно…
— Как-то Вы неполиткорректно рассказываете.
— А я не политик и не рассказчик. Я учёный. Профессор всей этой богадельни. Политикой и рассказами и без меня есть кому заняться. Вот наукой – некому. Я тут последний остался, да и в Европе-матушке уже не густо.

Они оба помолчали.
— Тогда кому всё это нужно? — спросил Кирилл.
— Знамо что никому. Сейчас чучел натолкаем побольше, потом кафе откроем, потом переформируем в стриптиз бар и все забудут. — профессор опять погрузился в сон.
— О чём забудут? — вытаскивал из деда слова клещами Салоников.
— О том кто они есть, откуда взялись, куда шли.
— Это понятно из этих черепов?
— Естественно. А откуда ещё взять эти знания? Особо больше неоткуда.
— И что же Вам понятно из этих черепов?
— Мне всё. Вам, как минимум, что есть разные типы черепов, разные люди, разная история развития этих людей. И конечно есть расы, никуда они не делись. Расы все разные, одни лучше, другие хуже. Одни созидают, другие поглощают; одни способны придумывать, а другие придумывают как бы ничего не делать.
— Где-то мы уже слышали всё это. Так Вы фашизм быстро под верную теорию подведёте.
— Верная неверная – вопрос времени, а не нашего сужения. Кстати, прекрасная идея была. Ужасная по реализации, но прекрасная по сути. — лицо деда на мгновение озарило счастьем бурной молодости. — Мне уже глубоко всё равно, молодой человек, мне помирать скоро. Это вы живите с президентами неграми да микроцефалами из цирка, а я не хочу. Я помру лучше.
— Зря вы так. У нас в команде и китайцы и индусы и афроамериканцы даже есть, вполне себе дельные люди, соображающие, ничем не отличающиеся от нас с вами. Все люди – братья!
— Не брат я тебе, о современный человече, коли ты афро и американца в одно слово скрестил, о смысле слов не задумываешься и бросаешь их на ветер. — старик попытался засмеяться, но закашлялся. — В былые времена розг бы тебе дать да в угол поставить в воспитательных целях.
— Во во, дедуля, этого вы и ждёте, чувствую.
— Хе, а что вы ждёте, молодое поколение?
— Смешения рас, смешения всего – это факт. Как всегда, ещё справедливости, равноправия. Светлого будущего всем поровну.
"И премии на новый год" — про себя додумал Салоников.
— Какое же светлое, если наоборот, половина в замесе будут негры и ещё половина жёлтые, арабы всякие, апокалипсис! Причём негры гораздо более доминантны в антропоморфическом плане? Не боитесь вообще раствориться в общем потоке? Стать обезьяной, отупеть, вернуться в Африку, на ветку, и всю жизнь есть бананы?
"Какая блистательная идея!" — отметил про себя Кирилл.
— Это всё образно, отец.
— Наука, молодой человек, это не гуманитарное пустобрёхство. В ней нет места образам и пониманиям, в ней есть факты и логика, логика и факты. — возмутился дед и окончательно проснулся. — Мыслительный процесс – единственное, что отличает человека от всего остального. Нет мыслительного процесса – нет человека, нет человека – нет человечества, нет человечества – время вспять, вернулся в прошлое – обратного пути не будет. Всё, билет в один конец.
— Да конечно! Как-то выбрались из неандертальцев в люди, ещё раз выберемся.
— Без нас больше не выберетесь.
— Без учёных?
— Ну, можно так сказать.
— Вы тут прямо страшилки рассказываете. Вам бы книжки писать.
— Я писал. Никто не читает.
— И никто не умер.
— Как никто. Умер. Человек в человеке умирает, разве Вы не видите?
— А нормальным языком?
— Например, молодой человек, что Вы мне грубите и не замечаете этого, хотя я старше и, наверняка, умнее вас. Конечно, не богаче Вас материально. Тем не менее, буквально пол века назад к старшим, и тем более к учителю, было уважение, почитание.
— Ну извините. Так кто у вас там умер?
— Простите, не у меня, а у вас. Человек в человеке умер.
— Это как?
— Также как программа в вашей железке. Что цена вашей железяки без программы? Чистый вес металлолома. Также и тут.
— Это у Вас от возрастного пессимизма. Напротив, жить стало лучше…
— Да я не о "Мерседесах", чёрт вас дери за потребительское узкомыслие! — профессор даже встал и опёрся на палочку — Вы же не самый дурак, которые тут с выводками приходят на чучела смотреть! Дело в человеке в стремлениях, идеалах, в вере, в конце концов. В его пути и предназначении, как бы высокопарно и пошло в наше время это не звучало. Всё в этой высокоуровневой надстройке и только в ней. Вся эволюция человечества, а вы уж мне, как профессионалу, поверьте, шла, грубо говоря, от обезьяны к человеку. Конечно не от обычной обезьяны, там история посложнее. Человеческое было ценным и взращивалось, охранялось и передавалось длительным воспитанием из поколения в поколения. Даже в годы средневекового невежества. Сейчас же все умные стали, интеллигентные. Убивать друг друга кончено перестали, еды стало наконец-то хватать, а человеческого днём с огнём не сыскать! Форма осталась – а содержимое стремительно протухла. Да так, что даже форма начала портиться. Вы видели людей, сюда приходящих? Это же полное вырождение!
— Полно Вам, сейчас притяните мистику сюда.
— Никакой мистики. Слова отзываются делом, помыслы выступают наружу уродством. Люди стали чёрные внутри, даже те, которые белые снаружи. От внутренних уродств стали уродцы снаружи. Это в финале потянуло за собой изменение костных тканей, если хотите научного, не говоря уже про мягкие ткани, и вот вам вуаля! Время встало и повернуло вспять! Скоро опять на четырёх ногах ходить будете, вернее лежать под пальмой.
— Куда же по вашему авторитетному мнению делись нормальные люди? — с ехидцей спросил Салоников.
— Их и было-то наперечёт. — с горечью заметил профессор. — Все, кто были первые.
— Какие ещё первые? — насторожился Кирилл?
— Первые люди. Высокие, статные, большеголовые, белые, умные, с полным комплектом человека в голове.
— Ну дела, сказочник. Они что, с Марса прилетели? Вам бы в жёлтой прессе выступать!
— А да! Действительно, смешно! — заулыбался профессор лицом, но глаза его оставались серьёзными. — Достойно телевизора, где-нибудь промеж аварий дня и рекламой унитазов.
— История зарождения жизни есть туманная страница нашей биографии, что даёт обширную почву всяким шарлатанам и, как Вы верно заметили, прекрасно маскируется статьями пошлых газетёнок. Однако факты, молодой человек! Упрямые факты, которые не дают уснуть человеческому в обезьяньем теле. Белые высокие люди придумали одно, придумали другое, изменили мир. История оставила изображения людей вполне определённых краниологических типажей, которые ну никак не спутаешь с образцом негройдной, простите уж меня, расы. Даже фамилии им другие дали, что бы последний слепец не ошибся! В принципе, люди созидающие выглядят совсем по другому, у них совсем другой череп, взгляд, всё другое, одно другое зацепляет и связано в единую сущность, что называют душа плюс тело. Они по-другому живут, мыслят, и у них естественно другие цели. Это если мести по верхам, а если копнуть глубже? Религия, смешная казалось бы, но вечная. Инопланетяне большеголовые, тарелки, марсиане, пирамиды Хеопса? Это звенья одной цепи, не будете же вы это отрицать? Как всё собрать воедино?

— Эй, философы доморощенные, Кирюха, держи перфоратор, руки сейчас отвалится. — диалог прервал Николай, стоящий на тушке пангалина в неестественной позе: в одной руке герметик, между коленями зажимая тяжёлый перфоматор.
— Иду! — ответил Кирилл и выдвинулся в сторону товарища.
— Кирилл, доделай блок. Он нужен нам. Очень. — тихо сказал дед с мольбой в голосе.
Кирилл, буквально на мгновение, боковым зрением, чуть выше верхней полки стеклянного стенда увидел голубые глаза деда, полные просьбы. Также на мгновение он перевёл взгляд на товарища, куда идти, а потом вернул их в сторону деда – того не было. Он обогнул стенд с черепами. Дед невозмутимо спал на своём стуле, как будто разговора и не было вовсе.
— Алё, я тут вечно буду, как циркач под куполом… — на этих словах чучело бедного животного треснуло и зал огласился отборным матом.

Внизу Николай долго чертыхался
— Вот, бери его с собой. Никакой помощи.
— Да я тут с дедом заболтался.
— Как это нам поможет с раздавленным экспонатом? — товарищ зло потряс осколками тушки в руках.
— Ну-ка, дай-ка посмотреть? — Салоников взял кусок бывшего панголина. Это было крашенное папье-маше, хотя и изрядно толстое и прочное. — Дед сказал, оно тут всё из папье-маше, поделка.
— Да, именно! — над ними раздался голос охранника, который прибежал на матную тираду. — С вас пять тыщ за утрату важного государственного имущества.
Кирилл успел заметить, что череп охранника точь в точь походил на череп обезьяны первый слева во втором ряду средней полки. Ребята задумались:
— Да мы вообще за всю работу трёху получим…
— Ладно, шучу, Кулибины. Здесь в подвале целый цех таджиков, нового слепят. Сами нарисуют и слепят и название ещё подпишут, и век издания. Они мастера ещё те! Скоро вообще тут модный музей восковых фигур будет. Вот только дед помрёт, так сразу черепа выкинем, всё равно их никто не смотрит. Здесь кафе сделаем, и бар ночной. Заживём как люди!