Как крановщица кран любила.
У одной Крановщицы была любовь всей жизни – кран. Все бабы как бабы, найдут себе мужика, оженят, нарожают детей и сидят себе дома, смотрят телик. А Крановщица была бабищей высокого полёта. Ей не нужен был плюгавенький мужичок, что днём на работе гнётся, а вечером или пиво пьёт или в интернетах пропадает. Стройка – дело жёсткое, Крановщица бабой была мощной: вдарит – и каюк. В общем, не сложилось по жизни с мужиками у неё, поэтому она любила свой кран.

Придёт, бывало, на работу: рано ещё, таджики по ямам спят, жопку морозят, сторож спёр рулон руберойда и спит в своей каптёрке, начальство ещё не подтянулось. Крановщица подойдёт к крану, а он такой высокий, такой мощный, что аж дух захватывает. Погладит она его по гладкой бочине, и душа её радуется. Кран поскрипит своими суставами, склонится к ней, и гармония разливается над грязной стройкой. Это потом уже понаедут всякие, привезут раствора полный миксер, всё обгадят – стройка.

Крановщица познакомилась со своим краном ещё в советское время, когда молодой гром-бабой пришла из училища. Кран сразу ей понравился: жёлтый и стоячий, он поразил её воображение и навсегда занял место в сердце. Шли годы, менялись вывески родного треста, нагламуривались моськи хозяев, обновлялись вороватые морды прорабов и обиженные морды дольщиков. Только не менялась любовь Крановщицы и крана. Каждый рабочий день вместе, каждая поднятая плита ложилась в прочный фундамент любви между человеком и машиной.

Но не подумайте, что жизнь крана и Крановщицы была сладкой, как карамелька. Судьба подкидывала разные испытания и искушения, всё как у людей. Например, однажды, после того, как советский трест стал называться кооперативом, увидела Крановщица на соседней стройке странный кран. Он был не таким, как все: выше, ярко свежепокрашенный, легко ворочал многотонные плиты и нёс на верхушке импортную надпись. Дрогнула рука Крановщицы при виде заграничного франта, почувствовал это кран, и загрустил. Крановщица вечером пробралась на соседнюю стройку, встала у импортного крана, смотрит снизу вверх и восхищается. А старый кран за забором грустно поскрипывает подвешенным к хоботу трансформатором. Уж было лапать начала кран, как выскочили собаки с охраной и покусали Крановщицу в её ватную жопу. Поняла Крановщица, что от добра добра не ищут, и вернулась на свою стройку. И верно решила: поздней ночью тот кран пытались стащить конкуренты, да уронили, и та контора строительная вслед за краном развалилась, по традиции прихватив денежки дольщиков. «Не всё то золото, что блестит», — подумала Крановщица, бодро взявшись за рычаги своего законного крана.

А ещё нападали на них хулиганы. Не в парке, ночью, а прямо днём. Работает однажды Крановщица и видит, как снизу подкрадывается лакированный чёрный джип, оттуда вываливается легко узнаваемая лысая башка-шея типичного прораба и сразу – хвать! – за кран своими лапищами грязными!
— Чего тебе надо, не наш прораб? — кричит сверху Крановщица.
— Вот, кран хочу стащить, — говорит наглец снизу.
— Этой мой кран, мы с ним любим друг друга и идём по жизни! — отвечает сверху Крановщица.
— Да по мне хоть с бетономешалкой любись, а кран – мой! — не унимается чужой прораб.
— С чего это твой?
— Я его из-за забора увидел, и я – прораб, значит он – мой. Увидел, что плохо лежит – значит, моё, на то я и прораб. А плохо лежит, потому что я за бутылку проехал на территорию и уже готов воровать.

Рассердилась Крановщица, зачерпнула полное корыто раствора, и бахнула сверху прямо на джип. Разозлился чужой прораб, обещал вернуться и по косточкам разобрать и кран, и Крановщицу.

И вот ночь уже, а Крановщица не идёт от любимого крана, сидит в кабинке, гладит кнопочки и рычажочки, зорко глядит: не идёт ли чёрный прораб стащить её кран? И действительно: шорох, бутылка, сторож открывает ворота, и вкатывается новый джип, ещё больше прежнего. Выскакивает чужой прораб, и сразу – хвать! – бетонный противовес, и давай тащить к себе в багажник. Тяжеленный противовес, уж грыжа из прораба полезла, однако ж, спереть для прораба – дело чести!

Рассердилась Крановщица, подцепила джип с прорабом, цеплявшимся за раскрытую дверь, и подняла в воздух, к себе поближе. А прораб и говорит человеческим голосом:
— Дался тебе этот кран! Отдай, баба, тебе новый, импортный пригонят, иначе с твоего начальника терста хрен выбьешь новый, как профессионал тебе говорю!
— Не нужен мне никто! Я этот кран люблю! — гордо ответила крановщица.
На этих словах раскрутила она джип в воздухе, что было сил, и запульнула его за городское кольцо. Грохнулся джип с прорабом в поганое болото, и сия пучина поглотила его в один момент.


А ещё было – кран заболел. Дёргает крановщица ручку – а груз вверх не едет. И кран такой грустный, стрелу понурил, а со стрелы сосульки свисают, и капель капает. Захандрил кран.
— Надо поменять колесо на тележке, клинит, и сосульки сбить, — сказал доктор-механик, складывая инструменты в саквояж.
Напрасно Крановщица обивала пороги высоких начальственных кабинетов – плевать всем было на болезнь крана:
— Товарищ Крановщица, мне как хозяину конторы абсолютно насрать на какой-то там кран! — говорил хозяин, выбирая себе новую яхту взамен старой, которую засрали чайки.
— Но товарищ хозяин, кран определяет темпы строительства всего объекта! — объясняла Крановщица.
— Какого строительства, какого объекта? Разве папа меня не телекоммуникационной конторой поставил рулить? — удивился молодой хозяин, не отрываясь от выбора яхты.
Крановщица мужественно пошла на штурм болезни. Взяв банку смазки и ледоруб, Крановщица смело залезла на стрелу, смазала заклинившее колесо и сбила все сосульки. И выздоровел кран, и опять бодро замахал стрелой. Вот так любовь победила двух зайцев сразу: чиновников и техническую поломку.

Так бы продолжалась светлая история любви крана и Крановщицы до гроба, померли бы они в один день в экстазе совместного затаскивания какой-нибудь бетонной плиты в какой-нибудь уплотнительный дом, но не на ту страну попали! Чёрным коршуном, чумой безысходной стал для них очередной кризис, придуманный богачами, чтобы не платить никому денег и набить себе тугие карманы звонкой золотой монетой. Всё смогли пройти кран и Крановщица рука об стрелу, всё выдюжили, но бабло сильнее даже зла, а уж добро победить ему вообще семечки.

Приходит как-то прораб в каптёрку и говорит:
— Всё, финита ля комедия. Стройка окончена. Все свободны, остальное я доворую.
— Вот ещё! Как всегда, деньги сопрём, вывеску сменим, хозяина назначат нового, и пойдём дальше, уплотнять, обманывать дольщиков и строить бараки с красивым фасадом, — предложили рабочие.
— Нет, не получится. Хозяева решили вообще не строить дома. Чтобы народец подлый, жадный и поганый понял, что такое по-настоящему дорогое жильё, что такое по-настоящему «не строят». Ни метра не построим по копеешным ценам ниже стоимости жилья в центре Лондона, лучше сдохнем.
— А как же кран? — тихо из угла спросила Крановщица, и на её глаза навернулись слёзы.
— Кран я уже загнал на металлолом. Сейчас приедут забирать. А вы все – на выход, нечего тут ошиваться.

Любовь… да что о ней знает этот жирный кусок воровского дерьма по имени прораб? Что о ней знают мёрзнущие в коробках из-под доширака таджики – посланцы чуждых пустынных цивилизаций? Что о ней может сказать вечно пьяный сторож? Да они гаечки любимого краника не стоят! Им бы лишь спереть что-нибудь, подобающее своей должности, да бухнуть водки подешевле. А кран – это высокое, это самое высокое на этой грязной вонючей стройке, где внизу, в грязи и холоде, ковыряются эти жалкие свиньи, которые неба никогда не видели. И эти людишки, оттуда, снизу, с земли имеют наглость лапать своими намозоленными ручонками с обгрызенными ногтями великую чистую небесную любовь двух сердец, Крановщицы и крана!

— Товарищ Крановщица, не чудите, вылезайте по-хорошему! — читал снизу в мегафон нотацию мент, стоя рядом с мигающим ментовозом.
— Крановщица, падла, вылезай по-хорошему! Я за кран бабки уже получил! — орал в мегафон прораб, вываливаясь из своего джипа.
— Товарищ Крановщица, предлагаю вам сдаться. Я обещаю выплатить вам зарплату за последние три месяца и подарить ваш рабочий ватник, — держал мегафон наманикюреными пальчиками большой чиновник треста.
— Как же, нашли дуру, — сквозь сжатые зубы процедила Крановщица и продолжила рьяно орудовать рычагами.

Вокруг крана быстро образовалась зона отчуждения, как раз по радиусу стрелы крана с прицепленным к ней «бобкатом», который периодически беспомощно махал своим детским ковшиком-совочком в такт амплитуде полёта. В эту же зону артобстрела попадал дизель-генератор, питавший кран, так что осада обещала быть долгой.

Кто-то позвонил в органы, сообщил, что бешеная крановщица захватила огромным брутальным краном маленького беззащитного тракторишку – бобката, удерживает его в заложниках и всячески издевается. Приехала служба защиты униженных и оскорблённых. Из машины вывалился угнетённый картавый карлик и угнетённый беженец – безногий немой негр-пидорас в мусульманской тюбетейке.
— Пегестаньте мучить животину! — закартавил карлик в мегафон. — Мы как некоммерческая общественная организация осуждаем ваши действия и дискриминацию бобката по ростовому признаку и будем вынуждены действовать!

Крановщица отбивалась из последних сил.
— Плохо дело, — подумала Крановщица, смахивая скупую слезу. — Если некоммерческие пидоры приехали, точно сейчас отпидорасят. У них, у некоммерческих, разговор короткий. Но ничего, кранчик мой любимый, или вместе работать, или вместе погибать – другого не дано.

Вот уже злобные карлики с болгарками стали кучками подкрадываться к крану снизу, вот негрилы с естественной маскирующей окраской вооружились драчовыми напильниками и незаметно продвигались по строительной грязи. Да и сам прораб, за которым уже приехали деловые коллеги, которым он ещё вчера загнал кран, самолично, как Матросов на амбразуру, попёр на кран с перекошенным злобным лицом с криком: «Моё! Отдай! Я прораб! Здесь всё моё!»

Бобактовский ковшик чётко, как клюшка в гольфе, подцепил рябую морду прораба и отправил её в реактивный полёт над уплотнительной застройкой города. Но подлые тли организации защиты юродивых уже пилили, кромсали, зубами вырывали с мясом куски престарелого крана. Визжали болгарки, искрили напильники, и, казалось, вся чернь земная ополчилась на высокий стройный кран и светлую любовь двух парящих сердец, парящих над мелочной сиюминутной жизнью грешных людишек в земной помойке.

Кран скрипнул, начал проседать и наклоняться.
— Я люблю тебя, я никому тебя не отдам, — прошептала Крановщица.
Кран медленно, как подбитый слон-исполин, со стоном начал величественно падать на бок. На миг солнце, редкое в этих богом проклятых местах, выглянуло из-за грязных прокеросиненых облаков и осветило лица всей похоронной команды. И, клянусь, все увидели, как из кабинки вырывается белая ангельская душа в ватнике и вместе с белой душой ажурного крана мчится куда-то вверх, к солнцу. Туда, где люди и краны живут вместе счастливой жизнью, не строят друг другу дома на головах, не воруют стройматериалы и не обманывают дольщиков. Солнце опять скрылось за рваными облаками, люди опять посерели и молча разошлись в свои блестящие машины, как будто сделали что-то подлое и мерзкое. Подлое и мерзкое они делали каждый день и каждый час, но в этот раз кто-то свыше, тот, кто живёт выше самых высоких стрел самых высоких башенных кранов, укоризненно и отрешённо посмотрел на них.

Кран многотонной тушей упал аккурат на стоящий в пробке огромный перекрёсток мегаполиса. Приехал большой чадящий грузовик и забрал большой улов чёрных душ никчёмных менеджеров на кредитных иномарках. Завал разгребли, город зажил своей обычной жизнью. А история про любовь крана и Крановщицы быстро заглохла и не передавалась из уст в уста, как это подобает истории о светлой, настоящей, бескорыстной Любви. Потому что чуркестан на стройках один, воры в джипах, да и не строят ничего. Какая уж тут высокая любовь, да ещё и бескорыстная.