Как историк историей торговал.
— Р-р-раз! Ещё-ё-ё-ё р-р-раз! Крепче, ребята, взяли! — аляповатый мужик в атаманском ватнике и папахе бегал вокруг грязной болотной ямы и подбадривал чумазиков, тщательно выковыривавших из её чрева явно что-то больше них самих. Потешный полуказак–полупрораб из последних сил подбирал слова ободрения в этой трясине: — Ну, богатыри! Не посрамим землицу русскую! За Родину, за Сталина! Наши деды воевали!

— А мы нефтью торговали, — про себя скаламбурил единственный приличный господин из всей этой болотной шайки. Докурив изящную ментоловую сигаретку и надев тонкие кожаные перчатки, господин обратился к собеседнику:
— И как вы думаете, коллега, вытащит мне эта банда зелёных молокососов под предводительством этого клоуна танк до заморозков или нет? — и, поняв безнадёжность положения, добавил: — А сколько за трактор запросили?
— Да столько, товарищ Историк, что легче ещё патриотических идиотов с окрестных губерний нагнать.
— И сколько они проедят тут в своих палатках, Вы считали, любезный?
— Полноте вам, товарищ Историк, это же русские люди, а не импортные машины. Конечно, выгоднее чужими животами дело делать! Вам ли, историку, мне объяснять!
Историк ещё раз обратил взор на чахлые попытки вытянуть танк из ямы и заключил:
— В общем, так, дорогой мой болотный копатель. Авторитет, блин, с металлоискателем, круче патрона от автомата ничего, по ходу дела, не находивший. Если до заморозков – а это будет уже через неделю – вы мне «Тигра» не вытащите, то я вас вместе с тем хоругвеносным скоморохом и патриотическими гопниками в эту же яму и закопаю. Вы знаете мои связи. Не зря я в Москве штаны протираю. Я еду в город, а вы давайте тут хоть за Сталина, хоть за Тимати, но воодушевите молодёжь. Давайте, давайте, бодрее!

— Заходите, товарищ Историк. Мы вас так ждали, так ждали! — глава городской администрации уездного города блестящим лысым колобком катался по бедному, но чистому кабинету между местными держимордами из бандитов всех ветвей власти и феодальных наделов собственности, директором краеведческого музея, и пришедшим высоким гостем из Москвы.

— Для нас это такая честь! Ваши великолепные книги, ваше видение истории государства российского, ваше положение в обществе! — залебезил директор музея, занимая привычную интеллигенту тварскидрожащую полусогнутую позу и пробираясь чуть ли не целовать руки благодетеля. — Мы так долго ждали, когда на великую историю нашего городка наконец-то обратят внимание, и вот – свершилось!

Историк брезгливо высвободил свои руки из лапок интеллигента и осмотрел партнеров, с которыми ему в ближайшее время предстояло варить историческую болотную кашу. Лица явно посылали ему недоброжелательные сигналы. Примерно такие, какие он периодически посылал дворникам-таджикам в доме на Пречистенке, доставшимся в наследство от академика-папы. «Докатился. Академик, член, с президентом здоровкался, а тут – понаех!» — улыбнулся Историк, но тут же вернулся к делу.

— Итак, господа, я прибыл в ваш город, чтобы написать вам вашу историю. Насколько она будет великой, напрямую зависит от вашего вклада в наше общее дело. Вклад каждого лично и города в целом я предлагаю обсудить сегодня вечером в кабаке, в приватной, так сказать, обстановке, — начал с официальной части Историк.

— Ну, господа, бодрее! Товарищ из Москвы приехал! — подбадривал угрюмых хозяев города светящийся от предвосхищения бюджетных потоков глава администрации.
Слово взял главный гаишник:
— А чо это ты… вы там копаете на болотах?
— А то, что надо, товарищ. Раскопки исторические, патриоты делают. Заодно занимаем молодое поколение делом, воспитываем дух государственности и закаляем тело.
— Ладно говоришь, москалик. Недаром очки нацепил. А чо найдём у тебя – наше будет?
— Я с вами, господа, на президентском приёме ещё батьки Ельцина на брудершафт не пил, вот что-то не припомню я вас тогда там. Вы, наверное, тут в это время лесопилку пилили и мелочь по карманам тырили. Гоп-стоп в наше время – очень грубо и очень старомодно, стыдно такое говорить в новой, модернизированной России, — ловко отшил наезд Историк.
Мент молча посмотрел на прокурора. Прокурор в мятой синей форме принял эстафетную палочку:
— А что как мы к вам два-четыре-четыре и два-четыре-три применим?
Оживился и лесник, по совместительству хозяин лесопилки – лиса в курятнике:
— И семь-пятнадцать КоАП да два-три-три не помешает.
Историк встал, опёрся на крышку стола и прошипел на местную сельскую мафию:
— Да хоть три двойки паяй, гражданин начальник. Мы тоже не лыком шиты, и деды на Лубянку не прохлаждаться хаживали. Истрию я вам всё равно напишу, как её писали мои предки, и дети мои будут писать. Такова миссия нашей семьи, данная нам высшей властью. А вот с бюджетом вашим, вернее, с его тратой, мы с вами уже в московском кабинете поговорим. Так сказать, ответная игра будет на нашем поле. До вечера, господа! — Историк вышел из кабинета и с силой хлопнул дверью.

С места вскочил и посеменил за Историком директор музея:
— Куда же вы, товарищ Историк? А как же посещение места предполагаемой остановки предполагаемого Владимира Красно Солнышко и песнопения хора старожилов нашего уезда?!
— Вашу мать, откуда этот идиот тут?! — разозлился гаишник и с силой запустил пыльную чернильницу в метущуюся фигурку музейщика.
— Его же профиль… — мямлил глава администрации.
— Его профиль — крыс в музее трухой от экспонатов кормить! — орал гаишник. — Под гараж отдам музей, на хрен, к чертям! Таджики шины крутить будут, а весь хлам – сжечь и забыть! Всё равно никто не ходит.
Обиженный директор музея выпрямился и обиженно начал:
— Позвольте! Я наследник семьи сосланных царём графьёв! Наша семья испокон веков…
Но не успел он договорить, как гаишник с силой запустил в него пыльный бюст Ленина:
— Во-о-он!!! Вешать вас надо было тогда, да верёвки пожалели, добрый царь был!

Вечерняя сходка состоялась в самом приличном кафе «Вечный зов». Музейщик тоже пришёл к барскому столу, грозя написать «о безобразиях» в Москву. Заведение закрыли на частное обслуживание. Дрожащая барменша Клава непривычно доливала до краёв, озираясь на руководство.

Первый тост взял музейщик. С максимально торжественной физиономией, стоя с гранёным стаканом в руке, он объявил:
— За нашу великую историю! За наш родной край, который медными трубами прозвенит над всем миром, открывая новую веху в развитии города и, не побоюсь масштаба, всего мира! И, конечно, за товарища историка! — с этими словами интеллигент отпил напёрсток самогона, перекосомордился, как декабрист перед казнью, и собрался садиться.
— Э, не-е-ет, товарищ культурный работник. За историю – до дна! — вернул его руку назад любезный гаишник.
Через пять минут непривыкший к самогону директор музея закатился в дальний угол, под стол, и более не принимал участия в серьёзном разговоре об истории.

— Ну, вот, а теперь о деле, — начал самый наглый из компании, гаишник. — Итак, сколько вы там нам денег привезли?
— Осади коня, гаец! Не на трассе палки продаёшь, не ворованный у нас, в Москве, «мерседес» ставишь на учёт и не талон техосмотра на дырявый ржавый дуршлаг с ксеноном выписываешь, — осадил его Историк.
— Господа, давайте без ругани! Человек с делом приехал, надо уважить, — разнял боксирующих дипломатичный глава администрации.
— Тема такая. По разнарядке партии и правительства велено вам историю написать героическую, но в меру. А написать её сложно, потому что кроме чахлых осинок и трясины ничего – сюда миллиарды лет даже динозавры гадить не заходили, не то чтобы великие люди. Первый человек тут появился, когда зэков на каторгу везли, а один из телеги и выпал. В общем, жопа тут у вас – и по историческим, и по географическим меркам.
— Это да, — радостно потёр руки егерь и выпил полстакана залпом, чувствуя гордость за родимый край.
— Так вот, выбил я из бюджета для вас, злых и жадных, стандартный исторический пакет. Ну, там, то-сё, самобытный малый народ, крестьянство, революция, Великая Отечественная, индустриализация, перестройка и новомодное вставание с колен с ячейкой единоросов в разорённом коровнике. Так же в стандартный пакет входит братская могила, памятник участникам ВОВ, краска подновть музей… вроде, всё. А, нет, забыл: отмечание вашей жопы на карте и занесение в список всемирного наследия России. Вот, собственно, и всё.
— А бабло где? — спросил дотошный мент, тщательно внимающий каждому слову московского Историка.
— Ах да, бабло. Так вот, в стандартный пакет входит история только до юридического объявления отмены рабства, то есть до – середины девятнадцатого века. Ну, а, если хотите опционально взять эпоху Петра или даже Ивана нашего Грозного, то всё в ваших руках. За отдельную плату мы можем всё написать в историю – это наш профиль. Можем смежный профиль подтянуть. Вот, например, армянская диаспора свой язык в отдельную языковую группу выделила – стоило это нереально, в международном, кстати, масштабе! Несговорчивого члена комитета из университета Базеля пришлось даже кинжалом пырнуть, но это – мелочи. Но как потом грузины завидовали, даже войну развязали.

За столом воцарилось гробовое молчание, как будто на градообразующей лесопилке таки сломалась пила, которую не меняли со времён коллективизации. Лица присутствующих выражали недоумение, свойственное недалёким людям, пришедшим в дорогой магазин и у кассы узнавших, что цена – не в рублях, а в условных единицах. Первым очухался ушлый гаишник:
— Ты на что, московская морда, намекаешь? Что я, мент, тебе денег должен?!
— Да нет, родной, можешь не давать. Жлоб, кстати. Тогда будет гипсовый памятничек с серебрянкой, хор скулящих бабушек со стиральной доской и крашеное крыльцо сельского музея. Мы, историки, люди честные, бабки не вымогаем.
— Я не понял! — мент схватил главу администрации за грудки и начал дышать на него солёным огурцом в водочной закваске. — Ты сказал – тема с серьёзным баблом?! Где бабло, шкура лысая, мы зачем тебя в администрацию посадили?!

Историк победоносно сидел, нога на ногу, и выковыривал жир со стола, который забился под ногти.
— Да, и ещё. Половина бюджета – мне. Налом.
Мент бросил тискать чиновника, и вся братия дружно повернулась к Историку.
— Ну, да, а что вы на меня так смотрите? — Историк обвёл всех с видом проститутки, которая озвучила дополнительную цену за особые, дополнительные услуги. — А что вы хотели, дорогие? Я вашу жопу на карте день искал! Вы на себя в зеркало-то хоть смотрели?

От такой наглости мент потерял дар речи, в его горле клокотала всплывшая капуста, но речь не выходила. Первым очнулся прокурор. Тихо, как партизан из окопа, он выговорил:
— Ребята, бей москаля!
Историк проворно вскочил с места и попятился к выходу.
— Половина – это же не откат, это за труды мои, твари вы неблагодарные. Ну, тогда треть, но памятник будет без оградки…
— Бей пидора столичного! — заревел медведем лесник, взмахнул табуреткой, как тростинкой, и запустил ею в убегающего Историка.
— Быдло сраное! — успел крикнул академик и скрылся за дверями кабака.

— Яя, драй милионен ойро, фюнфцих пёрцент цуэрст, унд зер гуд. Гаранитрен. Натюрлих! Яя, всё, бай, Гитлер – капут.
Историк одной рукой рулил свой московский джип по российским хлябям, а другой, привставая в нелепой позе, высовывал сотовый в открытое окно для лучшего приёма, общаясь с немецким заказчиком танка времён Великой Отечественной, который уже неделю выковыривали из грязи волонтёры-гробокопатели. Пока важный академик думал, во сколько процентов ему встанет схема перевода половины предоплаты через оффшор без захода в Россию, в вечернем сгущающемся тумане появилась тощая корова, и захмелевший с непривычной сивухи Историк аккуратно вписался прямо в тощий костлявый зад с заносом в эталонную грязную канаву. Лакированная решётка нового джипа, купленного с гонорара за свежий учебник для детей, жалобно треснула, явно не ожидая такой скорой кончины в таком месте. Корова молча посмотрела на диковинный агрегат и медленно ушла в туман.
— КАСКО. Вызвать аварийного комиссара. Какой, к чёрту, комиссар, тут даже сотовый не ловит, да и я бухой. Участковому дома дам, пусть напишет, что фашиствующие молодчики, которые хотят клеветнически пересмотреть итоги победы, мне отомстили. Кстати, какого чёрта бесплатно? Почему я всё всем должен делать бесплатно? Надо бы денежку стрясти с новостей, а то у них всё уныло, а тут такой повод.

Время шло к полуночи. В тусклом свете фар и дизельном угаре трактора «Беларусь» отец и сын из близлежащей деревни топтали грязь вокруг джипа с тросом в руках в надежде обуздать импортного коня.
— Ну, лючок там есть где-то, за ним петля. У, деревня, — Историк меланхолично сидел на мокрой кочке и думал великие думы, которые свойственны важным людям. Думал о великих европейских странах с великой историей; о том, что он тоже мог бы вскрывать пласты времени где-нибудь под знойным Палермо с пышногрудой итальянской практиканткой и делать открытия мирового масштаба. А вместо этого его талант в буквальном смысле слова зарыт в грязи этой богом забытой деревни. Что он, великий наследный историк, фамильный писатель времени, тут забыл? Неужто так и придётся до конца жизни осваивать жирный бюджет хилой российской истории да клянчить подачки за бонусы?
Из дум о судьбах России его вытянул дед:
— Ты, наверное, тот москаль заезжий, что учебники пишет?
— Не москаль, а москвич, срамота неграмотная. Благодетель ваш. Можно просто – барин, если так привычнее.
— Так вот, я про историю этого края всё знаю, мой дед её от прадеда узнал, а тот от прапра…
— Слуш, дед, мне на вашу историю всё равно, как тебе на скидки на этот вот джип. Я как напишу, так оно и будет. Ты лучше джип вытаскивай, мне ещё к своим гоблинам ехать в лес, вытащили они там или нет…
Посидев ещё чутка, он спросил:
— Кстати, ты, молодой, как думаешь, дёрнет твой «Беларусь», например, танк из болотины али нет?
— Отчего ж нет, дёрнет конечно, — молодецки ответил сын.
— Экий ты шустрый, откуда тебе знать-то! Молодо-зелено, раскатал губу!
— Та «Тигра» немецкая, что за лысым леском? Конечно, дёрнет. Я её и дёрнул уже.

На мгновение Историк пропустил мимо ушей речь, потом провернул её назад, привстал с кочки и с удивлением спросил:
— Откуда про «Тигра» знаешь? Я денег отдал за это место на карте, знаешь, сколько?
— Ну и дурак. Тут каждый малый про него знает, за бесплатно. Знал, вернее, — смеясь отвечал молодой тракторист, затягивая трос на джипе.
— Почему – знал?
— Ну так я и говорю: вытащил я его тем летом ещё, этим вот трактором и хитрой системой блоков, сам придумал, рассчитал и сделал, — гордо ответил молодой.
Историк подбежал к трактористу и прямо модными ботинками – в грязь:
— Как – вытащил? Куда вытащил? Где танк, сука! — с этими словами Историк вцепился трактористу в ватник.
— Э, дядя, поаккуратнее. Не в Москве своей. Вытащил я его сам, за неделю. И, в конце концов, сдал на металлолом.
— Как? Какой металлолом, ты что несёшь, деревенщина, да ты хоть знаешь, сколько он…Ты, идиот, знаешь, как вообще такие цифры называются?
Молодой тракторист отцепил руки Историка от своего ватника и обиженно ответил:
— Обижаете, дядя. Вес танка на цену чёрного лома перемножить – это уж мы могём.
Академик беспомощно осел коленями в грязь.
— Так зачем ты его на металл сдал, дурень?
— Как – зачем? Умные тут все собрались! — тракторист в сердцах бросил трос в грязь. — Как вытаскивать танк – так никого на сто вёрст сто лет вокруг нет. Как вытащил – так набежали вoроны! Тому дай, тому отстегни, этому отслюнявь. И все стращают, что вояки придут, вообще всё заберут. И все стращают: такая статья, сякая статья, столько лет лагерей, столько лет. Сдал я его, от греха подальше, на металл, купил себе подержанный «Беларусь», вагонки три куба дом обшить, новый сотовый, как у городских, и мамке ¬– плоский телик. С ментом поделился, уж больно сильно он меня прижал, а остальным – шиш. Слышите? Шиш!
— Какой ещё шиш? — устало спросил Историк, вяло и безуспешно пытаясь оттереть грязь с тонкой перчатки.
— Какой – обыкновенный, стальной. Выкупил я зачётом у металлоломщиков гусеничный трактор, приварили к нему с мужиками подобие башни, и загрузили его в болотину, назад. Приезжает комиссия с министерства обороны, важные такие. Где, говорят, наш танк? Ты понимаешь – их, мать такую, танк! Вороньё столичное. Вот, говорю, ваш танк, целёхонек, и невредимый, в жиже болотной отдыхает. И указываю на торчащую макушку того трактора. Повозмущались они тогда отсутствию патриотичности у населения, нечувствительности к линии партии и бездуховности, отругали начальство и уехали восвояси.

Весёлый тракторист закончил свой рассказ и ждал похвалы от заезжего собеседника за хитроумную комбинацию, которую он сам придумал и денег с неё поимел. В ледяной ночи тарахтел трактор, в дрожащем свете фар по колено в грязи стоял обессиленный Историк. Где-то в болоте при свете факелов свежая порция патриотов под пламенные речи потешного поисковика пыталась вытащить из грязи банальный трактор. Где-то в оффшоре зашуршали серьёзные деньги, за которые придётся серьёзно отвечать.
И тут Историк понял, что Россия непобедима. Что её нельзя понять, и её никогда нельзя победить, ни в одиночку хитроумному, ни всем вместе целой армией! Что вот ты такой умный, сидишь, казалось, сверху, всем рулишь, а в самый ответственный момент выясняется, что рулили тобой. Ты остаёшься с разбитым корытом импортного производства, а Россия, даже не перешагивая, идёт дальше.
— Грёбаная динг ан зихь! Нереальная вещь в себе! Феноменально! — завыл белугой Историк.
— Чо это он? Припадошный? — отец выглядывал из-за спины сына.
— Фантастические идиоты, феноменальные! Просто эпические кретины, идиотская страна, страна идиотов и дебилов, дебилов и идиотов! — Историк с рыданий перешёл на визгливый смех. Пытаясь встать из грязи, он смешно махал руками и скользил по чёрной бочине джипа. — У этой страны нет будущего, нет, слышите, нет! И прошлого нет, я всё наврал, нет у неё прошлого! Инферно! Мы вне времени, господа, вы понимаете меня?
— Сына, пошли домой. Псих какой-то, — отец начал тащить сына назад.
— Точно, отец. Понаедут тут всякие, а потом истерики в канаве закатывают. Ну его к чёрту, пошли, батя.

Трактористы начали деловито сматывать трос и разворачивать трактор.
— Куда же вы, господа?! Господа, это открытие надо отметить! Я вас приглашаю, господа! — смешная фигурка Историка в дорогом пальто мелькала залётным откормленным мотыльком в лучах фар «Беларуся».
— Пшёл вон, припадошный! — отец-тракторист с высоты кабины грязным кирзовым сапогом с силой оттолкнул норовившего залезть под колёса москвича.
— Поди проспись, философ хренов! — весело прокричал тракторист-сын, дверка кабины захлопнулась, и деревенский трактор важно почапал в село.

Историк, ничуть не смутившись, встал и начал оттряхиваться. В лунном свете показалась тощая корова с отбитой джипом задницей. Придав шляпе форму, смахнув с неё травинки, академик надел её на голову, подмигнул корове, и обратился к ней:
— Феноменально! Стоило в тебя врезаться, чтобы познать истину, вот ведь какой витиеватый путь у нас, учёных. Россия – страна вне времени! Как тебе? А? Нет, ты скажи, каково!
Историк проворно подскочил к удивленной сегодняшними метаморфозами корове, схватил её за рога и продолжал:
— Росси и время – два непересекающихся пути! А это ведь «нобелевка», козлина ты тощая! Нобелевка, ферштейн?!

Корова выпуталась из тесных объятий городского и на всякий случай навалила большую кучу навоза.
— А, дурра ты тупая деревенская. Так здесь и помрёшь, и сожрут тебя, и поделом. А «нобелевка», моя дорогая, это тебе уже Европа, профильный комитет, а то и два смежных; бюджетец, сама понимаешь; раскопки для официальных журналов и неофициальные поиски сокровищ с цивилизованными партнёрами, а не с этим бандитьём, где-нибудь между Мессиной и Регио-ди-Калабрия; знойная итальянская практиканточка, новая каждый семестр; новые горизонты, да и вообще, новая жизнь!

Воодушевлённый столь значительными переменами в жизни, Историк решительно направился к копателям, в болото, при лунном свете, по пути выкрикивая что-то нечленораздельное. А корова осталась на месте. Она всегда тут была, и грязная яма тут была вечно, и село это, и его жители. Джип на утро исчезнет, исчезнут и патриотические старатели, а Россия останется, как будто и вправду – время здесь не живёт.