Почему являюсь я роком - Большой террор
January 13th, 2013
05:31 pm

[Link]

Previous Entry Add to Memories Tell A Friend Next Entry
Большой террор


Здесь размещаю текст, сокращённый более чем в два раза, без важных примеров, цитат и рассуждений. Середина, посвящённая личности и роли Сталина, удалена полностью; таким образом, текст получился немножко выпотрошенный, зато не в утомительном объёме. Заинтересовавшихся и готовых читать больше, сразу отсылаю к полной версии, гораздо более богатой: http://tov.lenin.ru/ideas/terror.htm

Так что это всё-таки было?

Объяснений много, а ни одно не годится. Выделим следующие три, как самые сегодня распространённые:

1. Репрессии заложены в природе самой советской системы. Во-первых, репрессии заложены в природе всякой государственной системы вообще — никакой госстрой немыслим без репрессивного аппарата, и, во-вторых, в самой советской истории жестокость и интенсивность репрессий совершенно разнятся в разные периоды. Разницу в этом смысле (да и в других смыслах) между сталинским и брежневским, например, временем, разве что слепой не видит.

2. Репрессии, будучи параноиком, навязал обществу душевнобольной злодей Сталин. Злодей-то он злодей, и, конечно, всячески репрессиям способствовал, имея абсолютную власть — и тут возможности его недооценить трудно; может, и душевнобольной, в последние годы уж точно съедало его нечто такое, кровавые мальчики таки являлись. Ну и что? В огромной неповоротливой стране в одиночку, пусть и обладая сталинскими возможностями, запустить и раскрутить такой маховик — неправдоподобно как-то выходит. Читая документы и мемуары современников, отчётливо видишь, как сам вождь в разгар репрессий ведёт себя как больное от страха и ярости животное, пусть и самое сильное в стае, мечась и кусаясь, грызя глотки направо и налево. Системность действий, стратегия борьбы за власть, пресловутое сталинское коварство — заметны и здесь, но в пределах ближнего круга, тех самых тонкошеих вождей, о которых писал уничтоженный поэт. Здесь Сталин истребляет опасных персонажей, скорее пользуясь процессом. Процесс же, который идёт по всей стране, есть нечто гораздо более грандиозное, чем следствие интриг высокопоставленного бюрократа.

3. Репрессии есть системный, целенаправленно контрреволюционный процесс. Вульгарная и весьма популярная нынче трактовка, принадлежащая «патриотам» по самоназванию: засилье подлых и безродных революционных евреев-троцкистов искореняют истинно русские люди во главе с новоявленным монархом, истинно русским грузином. Если проанализировать состав репрессированных, то всё выходит далеко не так однозначно. В этом, надо отдать должное, хорошо потрудился историк Наумов. «Логичнее было бы предположить, что выжившие будут моложе по политическому стажу, но все наоборот», — подтверждая слова цифирью, пишет он. — «Чистка в ЦК — это конфликт и среди так называемых старых большевиков, и среди тех, кто выдвинулся при Сталине… В 1937–1938 гг. были репрессированы те, кто ранее активно поддерживал Сталина». А если выбраться за пределы партии? Сколько истреблено бывших белогвардейцев, спецов, кулаков, уголовников и попов, которые уж точно не троцкисты? Махание дубиной идёт направо и налево, самые разные головы дробятся и самые разные мозги брызжут.

Нельзя не заметить: Сталин, с его колхозами, грандиозными пятилетками и планов громадьём выступает в своей исторической роли не как контрреволюционер, но как ультрареволюционер, радикальный экстремист, убеждённый сторонник железной руки, коею человечество загоняется к счастью, и стального (сталинского) колена, через которое ломается история. Большая часть репрессированных партийцев как раз куда умереннее и спокойней. Сталин — не Наполеон, а Робеспьер, именно поэтому он так опасается бонапартизма в исполнении Тухачевского.

Введение погонов в войну и некоторые поблажки, сделанные в это время попам, поминаемые «патриотами» и раздуваемые до уровня эпохальных свершений, объясняются легко тактическими, сугубо утилитарными целями. Те же попы, обладая большим по-прежнему влиянием в народе, так и метнулись к демонстративно лояльному и ласковому к ним Гитлеру. Добрый Адольф восстанавливал порушенные при Советах церкви, и служители культа в прямом смысле слова молиться на него были готовы после сталинских бесчинств, въезжая, так сказать, на старые новые квартиры. Коба дал таки заднего, переиграв ситуацию. Истинно русского, исконного и посконного здесь кот наплакал. «Но Сталин после войны поднял Тост За Русский Народ!» — благоговейно заявляют патриоты. Ну что ж, это исключительно серьёзный аргумент, это меняет всё понимание сталинской политики.

Другое дело, что сталинизм действительно явился контрреволюционным в том смысле, что дискредитировал революцию, прочно увязав её с установившимся и продлившимся многие кровавым и репрессивным порядком.

Больше о Сталине и его режиме я писал здесь: http://tov.lenin.ru/ideas/KinderFeuer.pdf (глава, неудачно названная «Красные враги»), к этой книге и отсылаю интересующихся. Вернёмся к самой проблеме большого террора, актуальной и сегодня.

Вспомним историю, предшествовавшую сталинщине. Что мы имеем на момент революции? Чудовищную страну с чудовищным перекосом в развитии, с чудовищным антропологическим разрывом между лапотными низами и вполне европейски ориентированными, более чем благополучными верхами. Разность потенциалов такова, что не может не грохнуть. Когда серьёзные учёные мужи говорят, что Ленин развязал гражданскую войну, это, в свою очередь, говорит — не просто говорит, а вопиёт! — об их чудовищной, снова-таки, некопетентности. Ленин на момент революции — малоизвестный эмигрант. Мгновенное вознесение его на самые вершины власти и идеологии — шедевр политического искусства, здесь Владимира Ильича можно сравнить с Леонардо да Винчи или с Бетховеном. Полноценную систему власти он отстраивает не до, а уже в процессе гражданской войны, где одинаково жестоки и красные, и белые, обуздывая разгулявшуюся по бескрайним российским просторам стихию и перекраивая её на свой лад. Вот здесь и начинает проявляться его влияние. Удивительны сроки, в которые проходит это обуздание, и страшны методы, при этом используемые. Всё происходит по старинной русской пословице, пугачёвщина вышибается пугачёвщиной. Действуя максимально жестоко и беспощадно, Ленин останавливает гражданскую войну максимально быстро. «Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут», — имея в виду Макиавелли, замечает он в одном своём драконовском письме. Уже в двадцать первом году начинается НЭП, лавочники продают бублики, разбитные толстушки пляшут фокстрот и заливаются Петром Лещенко граммофоны, а трупы на полях сражений ещё не все закопаны, и кое-где постреливают! В стране потихоньку начинается амнистия, в двадцать втором году Ленин вполне по-профессорски полемизирует со сменовеховцами, былая взаимная ярость, кажется, кажется, идёт на спад.

Всё сказанное выше имеет прямое отношение к тридцать седьмому, сталинщине, ежовщине, бериевщине и прочей «щине». Образно говоря, в революцию старый сосуд империи разлетелся вдребезги, и вырвавшийся из него джинн неплохо отвёл душу после многовекового заточения, сокрушая всё вокруг. Ленин загнал его в новый советский сосуд; Сталин вновь выпустил его, открыв крышку, а быть может, и не мог её не открыть.

Подведём итог. Получаем такую историю. Социальная несправедливость, социальное неравенство, переходящее в неравенство антропологическое, усугубляются несовременной, неадекватной, неспособной к изменениям вместе с обществом государственной системой. Общество копит и усугубляет обиды, недоразумения и противоречия, неизбежно чреватые социальным взрывом. Неразумно рассуждать о том, хорошо это или плохо. Было бы хорошо, не было бы взрыва. Итак, происходит катастрофа, и уровень раздражения растёт катастрофически. Однако в сжатые сроки на месте гигантской воронки взрыва строится государство, демонстрирующее приверженность к самому жёсткому равенству, если так можно выразиться. Именно эта фанатическая приверженность гарантирует возможность самого строительства, ибо она отвечает пресловутым глубинным чаяниям уставшего от несправедливости народа. Можно сколько угодно плеваться по поводу булгаковского Шарикова с его «взять да и поделить», но к такому решению проблемы вела вся история, не только революционная, но и дореволюционная. Накопившаяся ярость столь велика, что она прорывает и позже, в сталинские годы, раз за разом, на всех уровнях. В государство всеобщего равенства, в эпоху его становления, она просто должна быть инсталлирована, «взятая и поделённая» между гражданами и учреждениями. Причём, поскольку образовательный уровень народа крайне низок, принимает она крайне зверские формы. Эту ярость, как данность, используют и правители в политических интригах и схватках: никто из них не обладает безусловным авторитетом, какой был у Ленина, чтобы быть способным не пользоваться этим безусловно мощным рычагом. Победа Сталина получается в конечном счёте пирровой (интересно, что пирровыми оказались все его победы, в этом отношении он уникальная историческая личность, я ещё напишу об этом): то, каким образом она была достигнута, сказывается и на дальнейшем судьбе Советского Союза и коммунистической идеи.

Почему важно задумываться об этом сейчас? Потому что ярость, недоразвитость и нетерпимость никуда не ушли из общества. Их направленность может быть другой, противоположной чаще всего: всякий Шариков сегодня мнит себя профессором Преображенским. Но это мало чего меняет. Ситуация усугубляется тем, что после безусловно героического большевистского свершения — достижения всеобщей образованности — произошёл колоссальный откат к невежеству и обскурантизму. Не говоря уже о социальном неравенстве. Кроме того, нужно учитывать, что жизнь на наших территориях, и при царях, и при советах, и при бандитах, всегда отличалась повышенным уровнем конформизма, а конформизм замечательно способствует росту агрессии в обществе. Общество, основанное на конформизме всегда яростно и нетерпимо, каким бы веяниям ни было оно подвержено, и какие бы противоречия не разрывали его: именно в ярости оно единодушно, и противостояние внутри такого общества всегда может трансформироваться в войну, катастрофически и молниеносно, внезапным взрывом среди всеобщей тиши и глади. Другой вариант — конвертирование общественной ярости в террористическую систему управления, которая не может строиться исключительно сверху, без фундамента, без массовой инициативы. И та, и другая опасности вполне реальны, усугубленные тем, что в нынешние времена тотального безверия и смерти пафоса не существует ни одной идеологии, которая бы могла удерживать опасные процессы хоть в каких-то рамках. Пользу приносит лишь знание. Вот почему уроки большого террора надо изучать вдумчиво и объективно, без лозунгов и ярлыков.

Tags: , , , , , , , , , ,

(Leave a comment)

My Website Powered by LJ.Rossia.org