1971 - продолжение Начало - тут:
http://gr-s.livejournal.com/331048.htmlИтак, Ваня начал накидывать в бадью песок, а я, открыв дощатую дверь, оказался на цементном складе. Точнее говоря, это был большой темный деревянный сарай, пристроенный к основной вертикали РБУ (расшифровывается "растворо-бетонный узел"). В этот сарай цементовозы сгружают цемент, опуская гофрированную кишку в яму и насыпая туда цемент из своих цистерн доверху и больше. "Насыпая" - это неправильно, скорее "наливая", т.к. горячий, только что с завода, цемент имеет все свойства жидкости - опускаешь в него ведро - получаешь круги, кинешь камень - будут брызги. В нем можно утонуть, т.к. яма глубиной метра два. И он горячий, так что голые руки туда лучше не совать.
Ведра с цементом были приготовлены заранее, и я стал бегом таскать их в бадью, накидывая согласно нормативам, приготовляя с Ваниным песком сухую смесь. Ваня, бывший из нас двоих старшим на РБУ, бросил лопату и полез по лестнице наверх, а я стал докидывать песок и носить ведра с известкой. Наконец, бадья наполнилась, сверху показалось Ванино лицо, я махнул ему рукой в белой от извести рукавице. Он нажал кнопку, запустив электромотор подъемника, и бадья стала подниматься на вертикально поставленных рельсах, стуча и скрипя колесиками. Дойдя до верхнего положения, она с жутким звуком стала задираться, задираться, а затем опрокинула содержимое в бетономешалку, куда подавалась вода. Ваня включил бетономешалку и стал опускать бадью мне назад, отпустив красную кнопку и нажав синюю.
Это был раствор, который всегда делали раньше бетона, потому что от бетона, как бадью ни мой, на стенках оставался щебень, сердивший наших каменщиков и штукатурщиц. Таких бадей, или замесов нужно было сделать восемь - для Сашки на ГАЗе, а потом еще шесть замесов бетона для самосвала, по-моему, ЗиЛовского.
В то лето - а это было мое первое строительное лето из длинной череды строительных лет - я почти все время проработал на РБУ. Несколько раз, когда бывали авралы, нас перебрасывали на горящие объекты. Тогда все бросали свои работы и наваливались на этот самый, горящий. В принципе, работа летом идет световой день, но бывало, подгоняли грузовики с включеными фарами, включали прожектора и работали в ночь, сколько нужно, чтобы успеть. Таких случаев было мало, не больше четырех раз за два месяца, а может и трех.
На кладке и на штукатурке я работал потом, в другие лета. Опыт работы на РБУ очень пригодился, - я "видел" где схалтурили растворщики и мог сказать, что мало воды или цемента, или нужно положить известь, тогда раствор начинал "стелиться", что особенно важно при штукатурных работах. Если в растворе оказывалось много гальки, значит использовали непросеяный песок, нужно было поговорить с водителями, которые возили песок с карьера, или поставить сито на РБУ и лопатами просеять все эти кучи песка, громоздившиеся до неба.
За работой время летит незаметно. Однажды на какой-то стройке у меня был удивительный напарник. Мы собирали зерносушилку - это работа не с камнем, а с металлом, сооружение свинчивается и частично склепывается. Напарник был опять старше меня - как-то я довольно долго оказывался в самых младших по возрасту. Бешено-быстро крутя шведиком, он говорил: Я, говорил он, работать могу хоть по двенадцать часов, хоть по двадцать. Мне только пить давай, ну и поспать иногда. Я работать очень люблю, потому что деньги идут. Знаешь, есть которые ноют, что устал, мол, или там вот, до конца рабочего дня еще сколько. У меня такого нет. Меня, если хочешь знать, работа как баба заводит. Работаю и работаю, работаю и работаю - и он отложил шведик, вытащив из кармана пояса брезентового комбинезона бородок - подцепить непокорный фланец.
Но в то лето я работал на РБУ. Мы загрузили обе машины, отряхнулись от песка и цемента, расселись по кабинам и, тяжело подпрыгивая на кочковатых колеях, стали выезжать на шоссе. Сашка взглянул на меня и привычно захохотал - Что Гриха? Опять сонный? У-у-у-у-у, Гриха-греховодник, надуешь ты нам наших девок. И правильно - а то парни-то, слышь, после армии не едут сюда. Вот девки и шалеют. А тут ты.
Под эти осточертевшие речи (он заводил их каждый раз, когда меня видел, т.е. в день раза три, а то и все пять, смотря по интенсивности работы и количеству машин, которые мы в загружали в течение дня) я стал задремывать, что вызвало очередной взрыв восторга с его стороны. Но когда мы выбрались на шоссе, сон слетел. Я понял, что сейчас, около одиннадцати часов утра, какого-то там июля одна тысяча девятьсот семьдесят первого года, я несусь на машине, полной тяжело колыхающегося раствора, а водитель этого чуда в дупелину пьян.
[to be continued]