| 2:10a |
Симпатия
Только у русских я наблюдал особый род симпатии, которая быстро возникала в них к любому лицу, от которого они зависели - и в дорыночные, и в рыночные времена. Эта симпатия обволакивала их каким-то теплом, сама от этого тепла питаясь и расширяясь. Она распространялась на вкусы симпатичного лица, скажем, симпатию вызывали и его галстук, и манера здороваться, и книжные или там театральные пристрастия. Подогрев приводил к ее дальнейшему расширению - симпатией обволакивалась и семья, и жена и особенно дети - очаровательные сорванцы. С огромной симпатией (как я теперь вижу - несколько иного рода, не распростершейся из центра на периферию, а как бы авансовой) говорилось о детях выросших, скажем сын Имярека, Имярек Имярекович, ему нет еще и тридцати, а он представляет интересы советских предприятий по производству коньков в Финляндии. Да, молодой. Но зато очень талантливый. Или нет, талантлива дочь-пианистка, а малый - весь в отца, ты знаешь, толковый такой, хваткий.
И стоило сдвинуться тому, чему суждено было сдвинуться, как симпатия эта истончалась, делалась все прозрачней, пока не истаивала совсем. Первыми отсыхали недавно накрытые симпатией объекты - становилось вдруг ясно, что жена как жена, обычная женщина, каких много, и дети обычные, ну да, ходят в хорошую школу, хотя между нами, эта школа когда-то, действительно, была хороша, а сейчас уже не так хороша. Галстуки - ну что галстуки, как-то, знаешь, с его возможностями можно было бы иметь вкус и получше. И после деловитого взгляда на часы становилось понятно, что истек срок симпатии к лицу, как раз тогда, когда жизнь его подвинула, и зависимости больше нет, и некто следующий, какое-то другое, новое лицо стало безумно значимым, и все в нем - и то, что он иногда позволяет себе опоздать, и манера прощаться, и какие-то очень удачные, нет, правда, шутки, и прекрасная, прекрасная семья, очень, очень... |