Глава № 14 Философическая подсобка
-Николай, Вы очнулись – участливо спрашивал, склонившийся над ним, Алхимик, держа прямо перед его глазами свечу.

-Да – пролепетал Николай, медленно выплывая из морока.

Какое-то время он отрешённо сидел, вспоминая недавний сон. Эти переживания были мучительными. Такой безрадостный кошмар случился здесь с ним впервые. Алхимику, видно, были понятны его переживания и он первым начал беседу:

-Эта была карта смерть. Очень сильная карта. Она бьёт всё, она властвует над всем. Но тут интересно другое – являясь козырем нашего врага, тут она открыла нам метод борьбы с ним.

-Это как?

-Нам удалось повернуть его же оружия против него самого.

-Как, неужели Вы властны над смертью?

-Не властны, нет. Но мы научились оставаться в ней.

-Не понимаю.

Алхимик усмехнулся:

-Ну, тогда начнём всё сначала. Ведь всё иллюзорно – так? Всё бесконечное множество иллюзий рождает наш враг – так? Но что тогда смерть? Помните, я говорил – это краткий момент смены иллюзий. Старые сны иссякают, а новые ещё не начались. Но что если остаться в этом моменте надолго?

Как это надолго?

-Как надолго? Мы надеемся что, возможно, получиться навсегда – улыбнулся Алхимик. – Собственно это и есть наша цель – сохранить осознание, себя, память о себе, и продолжить свой прежний сон бесконечно. Не поддаться нашему Врагу, который хочет оборвать наше сновидение. Конечно, это возможно только во вполне определённом иллюзии – в нашем Храме, Храме Сновидений.

Николай молча смотрел на Алхимика, и тот после короткой паузы продолжил:

-То, что сознание может цепляться за тело и согреваться теплом его разложения, мы знали давно. Но что такое одна единственная искра, прячущаяся от нависшей над ней вселенной холода и мрака, в остывающем трупе? Увы, её судьба предрешена! Не помогут ни стены пирамид, ни бальзамы, ни саркофаги. Единоличное спасение невозможно, сон можно продлить, только если он соединиться с другими снами. Он перейдёт в них, они в него. И так путешествуя по собранным в нашем Храме иллюзиям, сознание будет оставаться в нём, а не обрываться Взрывом, уничтожаемая насилием его деспотии.

-А, теперь понятно, почему у вас такая маниакальная страсть к нетленным мощам – Николай решил разбавить нудный разговор шуткой, но тут осёкся, увидев строгий взгляд как-то резко напрягшегося Алхимика.

-Да, судя по всему, тут с этим не шутят – ответил он про себя, и что бы загладить возникшую неловкость вежливо спросил:

-И как долго будет длиться это путешествие?

Алхимик задумался.

-Есть такой термин – вечное возвращение вещей. Мы верим, что когда-нибудь соберём достаточно близких снов, чтобы замкнуть круг. Иллюзии будут плавно перетекать одна в другую, и создадут замкнутую и совершенную вселенную, вычлененную из хаоса Взрыва. Попадая сюда, сознания будут сливаться с близкими к ним иллюзиями, и начинать своё бесконечное кругообразное путешествие по снам, законсервированным в нашем Храме.

-Законсервированным?

-Ну да! – Алхимик подошёл к уходящему в бесконечность ряду банок:

- Вот это и есть наши консервы, сны которые мы уловили. А вот и их охранители - Алхимик, склонившись, нежно погладил, трущееся у его ног, и выгибающиеся, как довольные кошки, деревянные куклы. Суккубы и Инкубы. Консерваторы и Охранители. Те, что в банках - консервируют иллюзии, буратины – их охраняют. Есть ещё терафимы – оболочки, мумии тех, через которых пришли сны в наш Храм. Но они, хоть и имеют остатки сознания, всего лишь пустышки. Украшения интерьера. Из них всё уже выкачено.

-Так это и есть вечность?

-Да. Это вечность. То, что вне её, быстро сгорает. Где Ваш прежний сон? Он уже кончился. Его оборвал Взрыв. Порождённые им иллюзии гаснут, а эта имеет шанс быть вечной. Во власти Взрыва всё разрушается и гибнет, а тут, огородясь от него, существует вечно.

-А что же Взрыв? Он согласен?

-Конечно же, нет. Он борется с нами, мы боремся с ним. У него одно оружие – порождать всё новые и новые иллюзии, всё новые и новые сны, а мы стремимся удержать наш Храм в этом бесконечном потоке атакующего нас хаоса. Он порождает бесконечное множество иллюзий, но они живут недолго, а то, что собрали мы, хоть и ограничено, но стабильно и вечно. Мы просто забираем энергию у него для себя.

-Но как?

-Но это же теперь понятно! Символически его выражает карта – “Равновесие”. Суть её – обмен снами, заключёнными в чашах. Сны слились, и возникло замкнутое кольцо, неподвластное деспотии нашего Врага, жаждущего вторгнуться в наши счастливые сны своими жестокими и непредсказуемыми фантазиями. Помните, когда мы первый раз встретили эту карту? Это было в самом начале пути. Когда вам снился сон Пердунерки. Она, сохранив своё сознание, будет теперь вечно блуждать по бесконечным лабиринтам блогов, а Вы, оставаясь у нас, начнёте путешествие по прекрасным снам законсервированных нами. Ваше сознание и сознания других избранных, оставшись здесь, питают наш Храм, который становиться всё больше и ярче, и не достаются ему. Скажу Вам - он слабеет, его огонь гаснет, он остывает. Путь взрыва подразумевает, что есть в этом нечто цельное и твёрдое, то, что не возможно разложить, то, что остаётся всегда самим собой, и не подвержено тлену и гниению. Именно в поиске этого, взрыв всё дальше и дальше гонит свой жар и энергию, подвергая всё испытанием своего огня. Обрекая снова и снова несчастных на страдания, он испытывает их на прочность и верность, жаждая найти среди них свои же искры, чтобы собрать их воедино. Это путь взрыва, путь огня. Путь боли, страдания и самопожертвования. Ибо нет, для вставшего на этом путь, иного выхода как испытать себя огнём самосожжения в безнадёжном штурме небес.

Алхимик замолчал, обведя взглядом свой Храм.

-И много ли глупцов готовых предпочесть забвение, неизвестность и новое страдания нашему спасению? Спасению в тепле и продолжение знакомых снов. Радости сладостных путешествиях во снах, которые мы сохранили. В этих сосудах законсервированы сны властителей, богачей, завоевателей, соблазнительных куртизанок и казанов … самые сладостные и величественные судьбы, кто же откажется испытать то, что было ему недоступно тогда? Кто же предпочтёт огонь, за которым раскрывается только неизвестность, счастливому блужданию по нашим волшебным банкам наполненными такими желанными и притягательными иллюзиями?

-Но, тогда, получается, остаться в вашем Храме можно только, слившись со снами в этих банках, но я повидал уже несколько, и признаюсь, не впечатлило – Николай саркастически улыбнулся.

- Но это только по началу. Я же Вам говорил это влияние Вашего прежнего сна, навеянного Взрывом, искажения накладываемые кармой. Со временем это пройдёт. Это можно преодолеть. Нельзя судить по нескольким снам, ведь их же миллионы! – как-то неуверенно и суетливо быстро залепетал Алхимик, на мгновение, отведя глаза.

Но его смущение длилось недолго:

-Это путь для многих. Для масс. Но, есть и другой путь – Вы к нему немного уже соприкоснулись, когда пытались влезть на “Колесо Фортуны”. Это путь – стать Богом.

-Стать Богом? Вы шутите?

-Отнюдь. Мы делаем богов. Уже давно. Вы же сами видели как.

-Если Вы про этого Еушу, то это же обман, всего лишь обман!

-И, да и нет. Это иллюзия, которая овладела многими и зажила своей собственной жизнью, вторгаясь и влияя даже на сны по ту сторону нашего Храма. Мы, возможно случайно, запустили механизм, который без сбоев работает до сих пор. Это удивительнейшее открытие и величайший наш триумф, вышедший из поражения и смерти. И я предлагаю Вам испытать, что, значит, быть богом. Ваш сон не интересен для консервации, сами Вы весьма привередливы, и, наконец, через Вас начал свою игру Взрыв, так что нам ничего не остаётся, как попробовать её закончить самой сильной комбинацией своих карт – сотворить из Вас бога.

-И как же Вы намерены это сделать?

-Так же как и с Еушей. Механизм один и тот же. Ритуал есть ритуал. Осудить, повесить и воскресить. Только здесь это будет настолько условно, что всё это, поверьте, окажется весёлой игрой, цирковым шоу, но процедуру надо будет, тем не менее, соблюсти.

-И кто же меня будет судить?

-Как кто – вот они! – Алхимик встал, отошёл в угол, где во тьме скрывалась, ранее не замеченная Николаем дверь в какой-то узкий чулан. В свете свечи, которую Алхимик держал в руках, можно было разглядеть надпись на дверке – “Философическая подсобка”. За дверью размещались стеллажи с множеством разномастных небольших пыльных сосудов. Алхимик наугад выбрал один из них и поставил на стол небольшую, заросшую паутиной, банку. Небрежным движением он стёр с неё пыль и ней показалась надпись – “консервирующий раствор”. Сквозь мутноё стекло было видно, что в ней, в слабом, едва мерцающим, свечении, копошились, активно бурля, множество не то каких-то мелких глистов, не то склизких и бесформенных, только ещё едва зарождающихся, сгустков биомассы.

-И за что же меня будут судить?

-Как за что? Неужели Вы уже забыли, зачем сюда пришли? – Алхимик насмешливо улыбнулся, прямо глядя в глаза похолодевшего Николая.

Алхимик зачерпнул глубокой ложкой содержимое банки, так чтобы в ней оказалось несколько склизких комков, и вылил улов прямо на середину стола. Растёкшаяся небольшая лужица, в которой отчаянно бились о стол три извивающиеся быстро тающих червяка, стала стремительно высыхать, с шипением бурля и разбрызгивая во все стороны ядовитые брызги, порождая облако едкого пара. У Николая запершило в горле, заслезились глаза, он почувствовал, как им овладевает, наполняя члены мягкой слабостью, кружащий голову, непреодолимый дурман.

Скоро дым рассеялся, и перед ним, из стремительно тающих сгустков испарений, соткался на некотором отдалении от него, стол, за которым важно восседали трое существ.

Первое из них, было каким-то бесформенным расплывшимся сгустком биомассы. Эта масса как-то корчилась, хлюпала, дёргалась, по ней прокатывались волны судорог, видно оно упорно стремилась воплотиться в какую-то форму. Время от времени оно становилось похожим на то, во что превратился запечённый на столбе Мразогорий, после недели, другой, разложения. Но эти состояния, видно максимально возможного для этого существа, приближения к человеческому облику, не длились долго. С таким трудом приобретённая форма неизбежно быстро расплывались, и непрерывные, можно сказать, яростные муки её поиска продолжались снова и снова.

Второй был аккуратненький толстячёк, размером раза в три меньшим, чем нестабильный сгусток биомассы рядом с ним, лысенький и круглоголовый, с внимательным взглядом из-под очков, всем своим видом показывая многую скорбь от много знания.

Третьим существом была толстенная птица неизвестной породы, едва помещавшаяся в огромной клетке, стоящей на столе, и смешно топорщащая сквозь прутья жуткие обрубки вместо крыльев.

Николай оглянулся. Он сидел не в кресле за столом, как прежде, а на одиноко стоящем посреди круглой арены жёстком табурете, отчего ему стало как-то неуютно и одиноко. Вокруг него поднимались, расширяясь к верху, уходящие куда-то в бесконечность, террасы (как в цирке), как угадывалось, полные публики. Странный фиолетовый свет падал узким пучком откуда-то сверху, так что он практически ничего не видел кроме стола прямо перед ним. В его свете было видно, что всё, кажущееся безразмерно огромным, пространство этого странного помещения было наполнено несметным количеством метающихся по нему мелких насекомых, ярко вспыхивающих и, кажется, ускоряющих своё движение при попадании в этот фиолетовый поток. Публику, находящуюся за границей фиолетового свечения, он, понятно, не мог разглядеть, лишь чудились размытые силуэты, но он физически чувствовал окружившую его огромную и враждебную толпу, напряжённо смотрящую на него и в нетерпении ожидающую начало представления.

Наконец аккуратненький толстячёк, скорбно вздохнув, начал:

-Ну что ж начнём заседание нашего охоронительного совещания. Предоставим слово нашему секретарю – он повернулся в сторону резко возбудившейся в клетке птицы.

Оттуда сразу же раздалось возмущённое карканье, которое, как не удивительно, со временем стало напоминать человеческую речь:

- Сверхчеловек есть то, что следует преодолеть в себе прежде всего, чтобы стать взрослым. Некоторым под 70 уже, а всё в юберменшей играют. "Вечные истины" на баррикадах пытаются защищать. Сверхчеловек есть то, что следует преодолеть в себе прежде всего, чтобы стать взрослым.

-Уважаемый Удод, нельзя ли ближе к делу – мягко поправил его полный всё того же скорбного очарования аккуратненький толстячёк, бывший видно здесь председателем.

Птица Удод опять, видно от волнения громко закаркала, но, постепенно, совладав с нервами, снова высказала нечто членораздельное:

- Ведь что хотят все эти недоросли? Ведь в сущности, вот этот, сидящий перед нами «диссидент» почему-то не отдаёт себе отчёта в том, что он борется не с конкретным нехорошим режимом. Он в этом случае просто «недодумывает». Ибо на самом деле его не устраивает сам мир, в котором возможен такой режим. То есть его реальным врагом является не режим, а окружающая действительность и её Творец!

-Таким образом, коллега, Вы утверждаете, что подсудимый пытался разрушить само мироздание? То есть он поднял руку на то, что сотворило этот Мир, на наш Храм?

-Конечно, конечно – закаркала жирная, перекормленная птица.

-Но, может, у несчастного не было другого выхода? Что если он был вынужден пойти на этот шаг?

-Как вынужден? Да что Вы такое говорите – жирная птица снова надолго закаркала от волнения. Наконец, немного успокоившись, птаха продолжила:

- Так ведь это же, банальность, что «никакой режим никогда не устраивает ВСЕХ», и переводящаяся на простой человеческий язык ещё большей банальностью «абсолютное счастье в этом мире недостижимо», почему-то недоступна большинству «диссидентов», «правозащитников», «борцов с кровавой деспотией» и так далее...

-Но как же тогда быть? Зачем нужен этот Мир, в котором недостижимо счастье? Разве не должен человек бороться с тиранией, которая лишает его счастья?– прервал Удода Николай.

Жирное пернатое так возбудилось, что начало прыгать по столу вместе с громыхающей клеткой. Наконец, видно устав таскать на себе довольно тяжёлую груду металла, Удод остановился и выпалил:

-Смысл бороться тиранией не на жизнь, а на смерть имеется только тогда, когда она вообще не предлагает ничего позитивного. Тогда да, надо встать с колен и умереть, так будет правильно. Если же в её в целом людоедской программе есть хотя бы один пункт, не имеющий людоедского характера, то не всё потеряно.

-И какой же пункт в этой целом людоедской программе не имеет людоедского характера? – смеясь, спросил Николай.

-Кар-кар-кор-коррррмёжка! – отчаянно закаркал, давно позабывший, что такое летать, ожиревший окорочёк. – Если кормят - надо молчать! Терпеть... Кстати как там мои гонорары?

Это он обратился уже к председателю.

-Эх, эх скорби мои, скорби – запричитал тот, засовывая руку во внутренний карман пиджака.

Председатель достал небольшой бархатный мешочек, и, склонившись над ним, так чтобы максимально закрыть его содержимое от любопытных глаз, стал что-то отсчитывать, сокрушённо причитая:

-Эх, эх, скорби мои, скорби, эх, эх, скорби ....

Удод так вытянулся, пытаясь хоть краем глаза заглянуть в это весьма скромное хранилище наличности, что, казалось, ещё чуть-чуть и накренившиеся от его потуг клетка упадёт набок. Сгусток жирной бесформенной биомассы, до этого вяло корчащийся на одном месте, вдруг неожиданно громко как-то зачмокал, захлюпал и потёк в его направлении, словно, бархатный мешочек был для него непреодолимым магнитом.

Наконец, со всё тем же скорбным стоном, председатель протянул и насыпал перед Удодом несколько, тщательно отобранных и сосчитанных, крупных жёлтых зёрен, заискрившихся золотым отливом. Тот, вытянув сквозь прутья клетки все свои конечности, быстро их сгрёб под себя, после чего потерял к происходящему всяческий интерес, довольно нахохлился и повернулся к Николаю задом.

-Вот видите, коллега всё правильно Вам объяснил - нечего искать недостатки, надо искать позитив – председатель проникновенно обратился к Николаю. - Скажу Вам больше, если вас что-то угнетает, или жить не даёт, то надо с этим не бороться, а учиться быть этим, перенять все их повадки и методы, и самому стать этим. Изучать, понимать, как всё это работает и самому пробовать становиться таким же, даже не таким же, а лучшим! Задача превзойти это, а не разбивать свой лоб в неравной борьбе с миропорядком, где это возможно, а, значит, необходимо.

-А я думал, что задача человека придумать, как сделать мир лучше ….

-Глупости! – вдруг резко возбудилась бурно зачмокавшая биомасса. – Ересь, ересь, ересь! Не может человек ничего сам придумать, ну не может! Всё что приходит к нему в голову приходит из вне, от бесов, от нашего Врага! Особенно если ему кажется, что он якобы нашёл что-то новое. Нет ничего нового! Всё это старые уловки врага нашего вечного Храма, врага веры, порядка, врага стабильности, который смущает нестойкие умы, насылая на них полчища бесов, принимающих форму крамольных мыслей, толкая несчастных на погибель, в море огня, гиену огненную. А от бога мысль может быть только одна – надо любить начальство и начальство всегда хорошее. А если начальство кажется плохим – то это демоны, демоны смущают нестойкие умы! Все идеи (говоря слово идеи, жирная биомасса так затряслась от ненависти и гнева, что Николаю показалось, ещё чуть-чуть, и оно лопнет) суть дьявольское наваждение, бесовский соблазн, происки врага нашего вечного, ересь! И мы, ангелы – охронители, обязаны не допустить вторжение бесов в наше богоспасаемое отечество кои идут через таких, как ты. Пресечь, пресечь мы должны исходящую от тебя угрозу, дабу не сгубил наш враг через тебя многих … - ангел охранитель так часто завибрировал, что, казалось, ещё чуть-чуть и эта масса наконец-то лопнет, забрызгав всё вокруг своими склизкими ошмётками.

-Ну что ж Вы так, коллега? Ну, нельзя же так сразу. Как же вы скоры на расправу! Молодой человек просто, может, ещё не всё понял, запутался, заблуждается по неведенью. Надо ему попытаться всё объяснить. Давайте я попробую – закачал головой председатель.

Председатель встал из-за стола и подошёл к Николаю. Некоторое время он стоял рядом с ним, нежно смотря на него склонив свою головку набок и кротко улыбаясь. Наконец он начал:

-Скажите, что Вы цените больше всего?

-Свободу – не раздумывая и секунды, ответил Николай.

-Эх, эх, эх… скорби наши, скорби – запричитал председатель, всем своим видом показывая, что ничего иного он и не ожидал услышать, и потому безмерно расстроен такой очевидной глупостью и недальновидностью.

-Свобода, свобода…. А знаешь ли ты, что это такое на самом то деле? Не знаешь. Ладно, так уж и быть, расскажу тебе.

Маленький кругленький толстячёк, как-то необыкновенно легко вскочил на стол, и в наступившей оглушительной тишине, задумчиво поднял голову куда-то вверх, сверкнув в свете нависшей над головой мощной лампы своими очками. Немного постояв, видно собираясь с мыслями, он начал:

-Я расскажу вам, что такое эта самая свобода на собственном примере. Ведь я не всегда был охронителем в этом великом Храме вечного порядка и гармонии, да, признаюсь, был, однако, короткий промежуток времени, в моём прошлом сне, когда оная свобода … наличествовала. В том, (слава нашему Храму!) давно пошедшем кошмаре бабки на Тверской торговали самовязными носками и укропом. У людей покруче дома стояли стойки видаков, которые, тихо журча, переписывали киношку ("Земляничные поляны" и Дисней впритык, Хичкок плюс Мадонна, дописанная в хвост немецкой порнухой и т.п.) Потом конечно, всё это прихлопнули, но я говорю о том времени, когда мухи ещё жужжали. Так вот. Я был одной из таких мух. Я торговал сначала книжками, потом газовыми пистолетами. Тогда, в том сне, мир был большой и места хватало всем. В общем, это была химически чистая ситуация так называемой "свободы". Надо мной, в силу моей мелкости и незаметности, никого не было, только дырявое серое небо. Вот тут-то я и понюхал ту самую портянку: "ты работаешь только на себя". А заодно оценил такую штуку, как диалектика свободы.
Что означает фраза "ты сам себе хозяин"? Сообщаю для любопытствующих: на практике она означает ровно одно: ТЫ САМ СЕБЕ РАБ. Причём раб очень хороший - в том смысле, в котором рабы бывают хорошими. И сейчас вспоминая тот жуткий кошмар (слава богу уже кончившийся!) могу сказать по личному опыту - никто и никогда не сможет ЗАКАБАЛИТЬ человека настолько быстро и успешно, как это он может сделать сам. Достаточно сделать его "хозяином самого себя"

Тут самообладание покинуло председателя трибунала. По нему прошла судорога. На выпученные глаза навернулись слёзы. Было видно, что даже сейчас, через только лет, в эти благословенные времена порядка и всеобщего спокойствия в этом вечном Храме, он не в силах совладать с нахлынувшими на него образами измучившего его прошлого кошмара.

-Впервые я это восчувствовал, сидя в пятом часу утра ледяной зимней ночи на двух рюкзаках с разномастными книжками, греясь в подсобке на рабочем месте у приятеля (он работал там ночным сторожем, имея приварок с таких, как я, горемык, которым нужно было с рассвета "занять хорошее место") и думая о том, что мне не на что сегодня пожрать горячего (от чая меня уже тошнило). Во внутреннем кармане куртки у меня лежала стопка денег толщиной в два пальца - рублями, которые нужно было частично озеленить, частично рассчитаться с людЯми. Это были мои деньги, но мне и в голову не могло прийти взять оттуда хотя бы бумажку - ведь это были не те деньги, на которые кушают.

Толстенькое, маленькое, кругленькое тельце учителя задрожало от рыданий. Пытаясь скрыть предательские слёзы, он инстинктивно нагнулся и закрыл кругленькую мордочку пухленькими ручками. Отчего его кругленькая рыхлая тушка показалось, беззащитной. Трогательно беззащитной. И ужасно измученной этой самой, так называемой, свободой.

Послышался жуткий скрип, напоминающей рыдания. Николай вдруг понял, что на уходящих в ввысь террасах за этим судом наблюдают бесчисленные полчища буратин, которым стало очень жалко несчастного председателя, бывшего в том злосчастном кошмаре беззащитным интеллектуалом, мёрзнувшим в пять часов утра в продуваемой всеми ветрами подсобке и не способным пожрать даже пирожок с кошатенкой.

Ледяное дыхание безжалостной и всё убивающей свободы, казалось, пронеслось под безразмерным куполом Храма стабильности и порядка, пронзая его обитателей страхом и сомнением.

Но председатель невероятным усилием воли взял себя в руки и продолжил:

- Вообще. Существует множество определений свободы. Они возвышенны и духоподъёмны, но, как правило, неприменимы на практике (разве что с их помощью обманывать дурачков). Я не буду давать определения свободы, зато расскажу, в чём её меряют. Мера - дело серьёзное, тут уже начинается "твёрдое знание". Так вот, свобода - это расстояние от тебя до ближайшего начальника. В физическом или символическом пространстве, но лучше в физическом - так надёжнее. Когда начальство далеко - ты свободен. Когда близко - ну, сами знаете. А когда ты "сам себе хозяин", твоя свобода равна нулю. В этом случае свобода – рабство!

Дав небольшую паузу, наверное, чтобы слушатели смогли осмыслить это великое откровение, он продолжил:

- Таким образом, та свобода, соблазном которой смущает несчастных наш Враг, и не свобода то вообще. Это обман, мираж, происки демонов, как совершенно справедливо заметил мой коллега – председатель почтительно поклонился в сторону распухшей биомассы, которая как-то так скривилась, что показалось, что оно милостиво улыбнулось.

- Но тогда нам необходимо понять, что же есть истинная свобода. Свобода, которая бы не противоречила нам, а напротив логически вытекала из системы наших ценностей. Как сохранить свободу? Как сделать её максимальной? Ведь нашей задачей … является сохранение нашей свободы в её наиболее ценном и значимом аспекте — аспекте осведомленности о своих возможностях, обстоятельствах окружающего общества и действующих в нем правилах. Свобода, на наш взгляд, предполагает осведомленность. Условием же осведомленности является преемственность в социальных изменениях.
Но что даёт преемственность каких-либо изменений? Лишь твёрдость и незыблемость власти! А власть обожествлена культом нашего Храма! Следовательно условием существованием свободы является незыблемость и мощь нашего Храма. А что должно давать твёрдость, незыблемость и предсказуемость нашему Храму?

Председатель торжественно вытянулся, пристав на ципочках, и изрёк:

-Но это же теперь очевидно – культ, государственный культ нашего Храма! Разве одним из наиболее ценном и значимом аспектом любого культа не является информация о нём самом, его происхождении и его задачах? Любой культ – это постоянная трансляция составляющего его содержания его реципиентам. Следовательно, именно поэтому неизменный, принципиально не реформируемый, существующий в неизменной форме вечность государственный культ в отличие от реформы и революции, и является единственно возможной технологией свободы! Свобода, следовательно, есть поклонение государственному культу нашего Храма!

Со всех сторон раздался довольно громкий ритмичный скрип, отдалённо напоминающий хлопки. Довольный, раскрасневшийся толстячёк любезно поклонился, на все четыре стороны и с воодушевлением продолжил:

- Но наш Храм не только освобождает своего адепта, но и защищает его от страшнейших и неустранимых угроз. Первая угроза – как вам, наверное, уже ясно, это, остаться без государства, вне государственного культа, остаться вне благости нашего Храма, остаться наедине с собой, а, следовательно, неизбежно стать рабом самого себя – вот неустранимая угроза, всегда висящая над человеком! Вот она эта имманентная, всегда присутствующая, неустранимая опасность – возможность человеку стать самому себе хозяином!
Но есть и вторая угроза. Задумаемся, почему если человек останется наедине с самим с собой, то его воля неизбежно превратится в его злейшего врага и поработителя?

- Потому что всё, что может прийти к нему в голову приходит из вне, от бесов, от нашего Врага! Особенно если ему кажется, что он якобы нашёл что-то новое. Нет ничего нового! Всё это старые уловки врага нашего вечного Храма, врага веры, порядка, врага стабильности, который смущает нестойкие умы, насылая на них полчища бесов, принимающих форму крамольных мыслей, толкая несчастных на погибель, в море огня, гиену огненную – неожиданно пробулькала, спазматически несколько раз угрожающе раздувшись, биомасса.

- Вот именно! Угроза поработить самого себя, только стоит стать человеку самому себе хозяином, исходит от непрерывного нашествия демонов, полчищами которых атакует наш Храм стабильности и порядка наш вечный Враг. Как только адепт нашего храма выйдет за рамки его счастливых, известных, проверенных и тщательно отобранных снов и иллюзий, как неистовый Взрыв наполнит его своими новыми непредсказуемыми, неведомыми, но обязательно жестокими фантазиями, и тем навсегда поработит …

-Но ведь это же скучно! – перебил его Николай

-Так поймите, новое всегда хуже старого. Более того – нет ничего нового! Если что-то новое оказывается полезным и хорошим, то это обязательно забытое старое – очаровательно улыбнулся филосов.

- Но это же смерть. Если одно и то же повторяется вечно, то это же смерть! Зачем нужен мир если в нём невозможно ничего нового? Это же просто не интересно, такой мир скучен, такой мир не нужен…

-Ересь, ересь, ересь – забурлила биомасса. – Да, это смерть. Гибель и падение великой империи! Но вечная гибель и вечное падение великой империи. А нет свободнее нравов, а, значит, удовольствий и разврата изысканнее и утонченнее чем во время гибели и падения великой империи. Нет!

-Что это? Как это понимать? – Николай был в полном недоумении.

-Всё позволено. Вот например можно свою дочь е-х-ух-еха-хххх .. – возбудившаяся биомасса, так активно булькала, что становилось трудно разобрать отдельные слова. – В другие времена позор, нельзя, всеобщее осуждение, плаха, эшафот, огонь костра. Ужас, ужас! А в эпоху гибели и падения великой империи, пожалуйста, свою дочь можно е-х-ух-еха-ххххх…и никто не осудит. Даже наоборот, заинтересуются, поддержат. Карьерный рост… Такие и нужны …Свобода! Уф-уфа-уфа-ааааа ….

Сгусток протоплазмы закорчился и завибрировал необыкновенно активно, так что вместо слов послышался какой-то монотонный гул, с каждый минутой всё более и более высокого тона.

Председатель, резко отпрыгнул на другую сторону стола, подальше от этого члена трибунала, и быстро, явно спеша, продолжил:

-Порядок в нашем Храме предусматривает доступ к самым изысканным и чарующим снам, законсервированным в нём. Путешествие по ним - вечный праздник в мирах счастливых грёз. Это и есть рай. Мы предлагали Вам спасение, но Вы не захотели слиться с иллюзиями нашего Храма, чтобы начать вечное, пусть и повторяющееся, прекрасное и счастливейшее путешествие.

Председатель, вдруг неожиданно оборвал, чуть ли не на полуслове свою вдохновлённую речь, как-то испуганно сжался и стремительно закатился под стол, прихватив с собою клетку с осоловелой, после получения гонораров, птицей.
Причина столь странного его поведения была очевидной – сгусток бесформенной биомассы перестал напряжённо булькать и корчится в поисках формы, а вместо этого стал стремительно раздуваться, жутко треща.

Из под стола послышался испуганный писк:

-А так как подсудимый отказался от предложенных ему иллюзий, и имел намерение взорвать наш Храм, и тем открыть в него дорогу полчищам бесов, то вердикт может быть только один – виновен! А потому единственное, что мы можем сделать – превратить его из угрозы нашему Храму в его защитника и охронителя ….

………………………………………………………………