Если для бывших сателлитов СССР концепция nefas легко обосновывается доводами "оккупации", советского ига, подневольности, то в России – не так. Человечество всегда старалось забыть неприятные и позорные страницы своей истории, перевернуть их. В психологии это называется "вытеснение". И прошлое, в котором церковные иерархи сотрудничали с органами идеологического контроля и подавления, подчас даже физического, попадает в зону этого самого вытеснения. А чтобы вытеснить – надо выкорчевать. Иначе говоря, нужна искупительная жертва.

В России крайне редко встречается осознание этого. Мало того, что тоталитарное прошлое большинством народа вовсе не считается чем-то позорным и достойным вытеснения. Наоборот – пропагандистская машина, газеты и телевидение всячески облагораживают и героизируют это прошлое. В духе постмодерна даже нравственная катастрофа подвергается деконструкции и становится чисто эстетическим фактом. И не нуждается более ни в вытеснении, ни в очистительных жертвах. Nefas встроился в структуру общественного бытия. Ощущение скверны возможно только в обществе, сохраняющем традиционные способы мышления и деятельности. В обществе, где нет не только понятия "осквернения", но, более того, порок и скверна становятся "эстетическим фактом", предметом национальной гордости, - в таком обществе не приходится ждать какой-нибудь люстрации или кампании "Чистые руки".

Для примера можно вспомнить, что в начале 1990-х попытка общественного очищения все же была. Общественное сознание было устроено совершенно по-другому, носило печать традиционности, и идея "скверны" витала в воздухе, требуя очищения. Тогда же, вслед за серией публикаций о сотрудничестве высших иерархов РПЦ МП с органами госбезопасности, в РПЦ же МП была образована комиссия по расследованию этих фактов во главе с епископом Костромским и Галичским Александром (Могилевым). Но эта комиссия также испарилась неведомым образом, как канули в лету идеи суда над КПСС и осуждения советского режима. И тут открылось самое страшное. У людей не оказалось в исторической памяти ничего, к чему можно было бы возвратиться. У них осталось только советское прошлое, партсобрания, ДОСААФ, дефицит, а с ними в нагрузку - "особые тройки", лагеря, блатная "романтика" и расстрельные бригады. И от единственного прошлого отказаться нельзя – права была Нина Андреева, только дело не в принципах, а в экзистенции.

У иерархии РПЦ МП не было, строго говоря, корпоративного прошлого. "Точкой невозврата" для иерархии, пошедшей вслед за митрополитом Сергием (Страгородским), стала кремлевская аудиенция у советского Валтасара. Обломки синодальной иерархии объединились по старому принципу – нахождения при власти. Возможны, конечно, и иные интерпретации, в рамках которых только "официальное" состояние несет благо церковной организации. Соответственно, жест тирана, взявшего под крыло и легализовавшего сергиевскую группировку, был объявлен благом и для этой Церкви, и для страны, и для будущего православия. Не вступая в полемику с такой точкой зрения, хотелось бы заметить, что она законна именно в рамках той логики "единственно-возможного прошлого", которую мы описали. Критика такого выбора церковной иерархии, которую идеологи движения Истинно-Православной Церкви развили до понятия "ереси сергианства", как кажется, делает одну, но фатальную ошибку. Она исходит из абсолютного преклонения и идеализации дореволюционной Греко-Российской Церкви, из обломков которой, собственно, и возникли все "ветви" современного российского православия. И здесь критики "сергианства" упускают одну важную деталь – "скверна" началась не в 1943-м (тогда она лишь восторжествовала окончательно), и не в 1927-м, и даже (при всем уважении к А.И. Солженицыну) не с "выстрелами "Авроры". Такая критика повторяет ошибку старообрядческой полемической традиции, превозносящей церковно-государственный строй начала XVII в. и не видящей его слабостей. Но позитивное значение этой критики дореволюционного синодального строя еще и в том, что она указывает на нездоровый дисбаланс, произошедший еще до церковного Раскола XVII в., когда цари и государственные мужи присвоили себе права на распоряжение церковными делами. Ситуация долго сдерживалась, но в петровское время штурвал был переложен решительно и бесповоротно. Попы стали доносить на пасомых, царь-богохульник стал "главой Церкви", а распоряжаться церковными делами поставил чиновников-вольтерьянцев и атеистов. И "сергианство" есть следствие этого курса, а не "причина всех бед".

Во имя чего же может произойти люстрация духовенства в России? Кажется, что идея "другой России" еще все же не так сильна, чтобы во имя фантома "восстановления соборных начал" или "возвращения к симфонии", нынешние иерархи отказались от своего недавнего прошлого и от его неглубоко лежащих корней. Но если все же представить себе, что кому-то понадобилась люстрация духовенства РПЦ МП и других деноминаций для создания единой церковной организации, как в Украине, что необходимо для этого?

Во-первых, придется признать, что люстрация по признаку "старых грехов" в России уже едва ли возможна. Возможна теоретически лишь люстрация по принципу участия в различных неблаговидных кампаниях и мафиозно-криминальной деятельности. Для этого пришлось бы сформировать новую комиссию при Госдуме, подобную той, которая работала в 1991-92 гг. при Верховном Совете, которая бы изучала архивы и вырабатывала критерии оценки криминальной деятельности, являющейся почвой для люстрации.

Но о чем бы кто ни мечтал, ожидать люстрации духовенства в России не стоит. Опыт восточноевропейских демократий на русскую почву едва ли переносим. Впрочем, отдельные элементы этого "очищения" можно было бы себе представить, если бы на то была политическая воля. Беда же в том, что такая воля на настоящий момент никак не вырисовывается, да и не может вырисоваться, пока у власти в стране находятся старшие офицеры КГБ, сами же занимавшиеся вербовкой агентов в церковной среде и продолжающие с этими агентами "дружить семьями"...

Игнатий Алексеев,
для "Портала-Credo.Ru"