![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small}
guest_2:
№ 7
30 сентября 1930 г.
Дополнительный [протокол допроса]
Type your cut contents her
Во время следования в Ленинград я, воспользовавшись тем, что сопровождающий меня сотрудник Г.П.У. на ст.Тихвин пошел разыскивать мягкое место, на какое мы имели право, пошел в уборную, наскоро написал открытку и сам опустил письмо в почтовый вагон, который был в нашем поезде рядом с нашим вагоном.
Письмо было написано на имя Анны Андреевны Федоровой по адресу Малый Казачий пер., д. № 9, кв.103.
В письме я извещал, что меня везут в Ленинград, прося оказать мне помощь в необходимом.
Разрешения на отправку письма я ни у кого не спрашивал.
Записано с моих слов правильно.
Иосиф Петровых
Уполномоченный А.Макаров
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.319- 319 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Подпись митр.Иосифа. На л.324 заверенная А.Макаровым машинописная копия
№ 8
Продолжение допроса Петровых Иосифа 5 октября 1930 г.
Кроме ранее указанных мною лиц, приезжавших ко мне с Ленинграда, дополняю, что приезжал представитель от единоверческой церкви от священника Алексея Шеляпина[56] с письмом. В этом письме Шеляпин, осуждая взятый митрополитом Сергием курс церковной политики, просил его принять в общение с нами. Письмо было переслано через юношу Иннокентия, которого Шеляпин просил благословить в монашество. Переговорив с Иннокентием, я пришел к тому, что в монашество его можно посвятить, и дал в этом согласие.
Распоряжения Сов.власти и ее мероприятия в отношении церковной политики (налоги на духовенство, церкви, выборка патентов и т.п.) считаю для себя обязательными, как гражданский долг, поскольку они не простираются на существо веры. Если в вопросе о выборке патентов у меня одно время были колебания, то они объяснялись большими смущениями среди верующих, эти смущения вызывали у меня опасения увеличить их и произвести большой соблазн в народе. Долгое время я держался в стороне от этого вопроса, предоставляя его решать самим верующим. И тогда, когда эти верующие, без соблазна среди себя, приходили к решению выбирать патенты, я не возражал, и не считал их за это нарушившими чистоту веры. Мое письмо к священнику Николаю Ушакову, отказавшемуся служить в церкви, где выбрали патент на свечи, действительно является письмом, в котором я его "благодарил за твердую и решительную борьбу со всякими "уклонами" и "покраснениями".
В письме я ему писал, что я на него надеюсь в будущем, что время лукавое и опасное для всяких послаблений, призывал быть на страже, так как находил, что и нашу группу хотят тоже использовать для целей, ничего общего не имеющих с истинною церковью христовою, просил поддержать слабых и робких своим примером.
Такое письмо было ему написано после ухода его с церкви, где выбрали патент.
"Покраснение" — это нарушение устоев церкви, и обновленцев, и сергиевцев я считаю красными.
Вести борьбу с антисоветскими настроениями — законное дело Сов.власти. Но я нахожу, что власти следовало бы иметь более осторожность в суждении о действительно антисоветских настроениях церковных людей, и о степени их активной вредоносности, тем более, что с точки зрения власти борьба с религией подводит под угрозу репрессий всякого верующего человека. Вот и в моем деле: я категорически отказываюсь от обвинения меня в активной контрреволюционности и в антисоветской деятельности. Но оправдаться в этом трудно, потому, что мы стоим на разных точках зрения по существу спорных пунктов. Простое слово, сказанное в защиту своей точки зрения, является обидным для иначе настроенной власти, и, следовательно, уже "антисоветским". С другой стороны, выявилось немало нелояльных отношений к власти среди отдельных лиц, ответственность за которые несправедливо возлагается на целую группировку верующих и особенно на меня, как считающегося их духовным руководителем. Непонятным является для меня и то, что считая меня нелегальным со своею группою, с самого начала, власть лишала меня всякой возможности какой-нибудь легализации. Из Ленинграда я был выставлен после одной единственной службы, несмотря на разрешения, полученные от местного Адм[инистративного] Отдела. Я отметаю все антисоветское и каюсь в своих ошибках, от которых, повторяю, так трудно всякому уберечься. Я готов на все, что нужно, в пределах возможного, для восстановления доверия ко мне власти и для доказательства моей лояльности к ней. Если она не внемлет этим воплям, то очевидно внять не в ее расчетах, а каких? Отказываюсь понять.
Записано с моих слов правильно.
Иосиф Петровых
Уполномочен. А.Макаров
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.325- 326. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.327-327 об. заверенная А.Макаровым машинописная копия
№ 9
Продолжение допроса Петровых Иосифа 9 октября 1930 года
Мой заместитель архиепископ Дмитрий Любимов через монахиню Анастасию Куликову запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию.
На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Дмитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегаться провокации.
Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр.Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр.Петром. Писал ему, что, если по этому вопросу будет какое-либо "давление" извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем.
Предупреждал еп.Дмитрия, чтобы он строго следил за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя.
После ареста арх.Дмитрия Любимова к управлению по моему благословению вступил Сергий Дружинин, но на него вскоре стали поступать жалобы на его взбалмошный характер, и я в десяти заповедях на имя еп.Сергия, предложил ему ограничить свои права в управлении.
В письме на имя свящ.Викторина Добронравова, носящем характер зашифрованности мысли, я писал, что та борьба, которую ведет Сов.власть с истинной православной церковью, есть борьба не с нами, а с ним, богом, которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и т.п.не может быть его, бога, поражением. Смерть мучеников за церковь есть победа над насилием, а не поражение.
Ко мне приезжало и духовенство, и верующие, не только те, которые примыкают к нашей организации, но обращалось духовенство и верующие, которые к нашей группе не примыкают, со всеми своими скорбями. Так, помню, ко мне приехал один гражданин, у которого описали все до основания, вплоть до палки, обращался один священник, сергианец, которому предложено было властью оставить гор.Устюжну, и всем им я говорил, чтобы они терпели, говорил слово утешения, и они с утешением уезжали домой.
Кто именно ко мне приезжал, я сказать не могу, приезжало много, записей же приезжающих не вел.
Никакими репрессиями со стороны Сов.власти наше течение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью[57] о том, что церкви закрываются по постановлению верующих, доказали каждому, даже неграмотному крестьянину. Ненависть крестьян к Сов.власти доходит до открытой пропаганды и выступлений, крестьяне буквально голодают, не имея хлеба, а если имеют, то не имеют возможности смолоть. Ветряные мельницы все закрыты, на других же отказываются молоть. Я, живя в Моденском монастыре, этих разговоров наслушался и удивляюсь, почему только нас, духовенство, Сов.власть привлекает к ответственности.
Записано с моих слов правильно, но тенденциозно.
Иосиф Петровых
Уполномоченный А.Макаров
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.328- 328 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр. Иосифа. На л.329-329 об. заверенная А.Макаровым машинописная копия
№ 10
Показания 1930 года
ОБ ЯРОСЛАВСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ
Около года спустя после моего удаления из Ленинграда, когда я уже был в Моденском монастыре, появилась известная декларация м.Сергия и вскоре за нею — мое перемещение в Одессу. Вызванный по этому случаю в Москву, и узнав, что перемещение вызвано интригами отдельных лиц из духовенства, я заявил, что нахожу перемещение по таким при чинам — незаконным, сославшись на постановление собора, что никакой епископ, пресвитер, диакон и даже псаломщик не могут быть перемещаемы иначе как по одной из следующих причин: а) собственное желание, б) неизлечимая болезнь и в) впадение в ересь или другое какое тяжкое преступление, подлежащее церковному суду[58]. После такого заявления и требования, чтобы мое дело было передано на суд епископов, я, с разрешения Москвы, отбыл в Ростов Ярославский, где и жил зиму 1927 года, служа в Яковлевском монастыре и не проявляя близкого участия в церковных делах. К этому времени повсеместно в Союзе обсуждалась и резко более или менее критиковалась декларация м.Сергия, и создавалось, развиваясь все более и более, протестующее против него течение, доходившее до того, что целые епархии в полном составе, во главе со своими управляющими архиереями, отлагались от него и начинали управляться самостоятельно (Вятская[59], Велико-устюжская[60] и др.). Сравнительно позднее других сюда присоединилась и Ярославская. Мне известны следующие обстоятельства, сопровождавшие отложение Ярославля от Сергия. Вызвав однажды меня в Ярославль, митр.Агафангел сообщил мне, что деяния митр.Сергия и его произвол в управлении вызывают настолько серьезное против него возбуждение, что он (Агаф[ангел]) завален и телеграфными и письменными просьбами и требованиями взять бразды правления в свои руки и избавить их, таким образом, от всякой зависимости от Сергия, каждому начавшего угрожать запрещениями и др.репрессиями. Далее, м.Агафангел сообщил, что у него имеется также проект собственной декларации, которым он предполагает выступить против Сергия, что эта декларация одобряется всеми Ярославскими архиереями и что и я приглашаюсь присоединиться к ней, как проживающий в пределах Ярославской епархии и обязанный этим самым к единомыслию с местными иерархами, среди коих я нашел убежище в своем изгнании. Я попросил разрешения ознакомиться с текстом этой декларации и м.Агафангел обещал мне прислать ее с нарочным сразу, как только ее подпишет архиеп.Варлаам[61], который был в отлучке и к которому она была послана для подписи также с нарочным. Вернувшись в Ростов после этой беседы, я через несколько дней получил эту декларацию, уже подписанную тремя архиереями, и, найдя ее соответствующей требованию момента, также подписал ее. За тем подписал ее и Ростовский епископ Евгений[62]. Всего было 5 подписей — проживавших в епархии архиереев. Кем составлена эта декларация, с кем она обсуждалась у м.Агафангела, были ли у него какие собрания, я не знаю — в составлении ее я не принимал ни малейшего участия.
Прежде чем эта декларация получила широкую огласку, митр.Агафангел и я были неожиданно вызваны в Ярославское ГПУ, где нас принял приехавший из Москвы тов.ТУЧКОВ (пославший также и за М.Агафангелом). ТУЧКОВ задал Агафангелу вопрос, что такое затевается в Ярославле против Сергия, м.Агафангел сообщил сущность своей декларации и при этом спросил: как вы посмотрите на это выступление, не находите ли его контрреволюционным, долженствующим вызвать с вашей стороны какие-либо неприятности (репрессии) для нас, или нет. Тов.ТУЧКОВ заявил, что этого он не думает, и никакого вмешательства в ваши дела со стороны ГПУ не предполагается. Затем, после некоторых разговоров о делах церковных оба мы были отпущены с миром.
После этого, декларация была разослана по распоряжению м.Агафангела ко всем, запрашивавшим его советов и руководства, с разъяснением, что в силу постановления соборного, при отсутствии облеченной доверием центральной духовной власти или при невозможности сноситься с нею, архиереи на местах облекаются всею полнотою прав и управляются совершенно самостоятельно.
Подписанная и полученная и мною эта декларация не могла не налагать и на меня соответствующих обязательств. Ленинградская группа духовенства, опротестовавшая произвол м.Сергия в моем перемещении и фактически уже отложившаяся от него, указала и мне на мой долг не покидать их на произвол судьбы и, если нет мне возможности и надежды быть в Ленинграде, все же не отнимать у них права считать меня их законным архипастырем. Непосредственное же управление может быть оставлено в руках еп.Димитрия, около каждого[63] сплотилось отложившееся от Сергия духовенство. Так как это нисколько не изменяло и ничего не прибавляло к моему Ростовскому ничегонеделанию, то я не видел для себя никакой опасности в попущении этого, и дальше как-то все пошло самотеком. Еп.Дмитрию предоставлена была полная свобода управления до того, что он позволял себе действовать даже вопреки моим ожиданиям и определенно выраженным желаниям и советам. Я не претендовал в таких случаях, оправдывая такие поступки еп.Димитрия тем, что на месте ему виднее большая или меньшая целесообразность такого или иного решения. Во многих случаях, когда он спрашивал моего совета, я так и отвечал ему, предлагая на месте обсуждать дело с более опытными лицами из духовенства, если он не надеется на свой опыт и рассуждение. Более близко пришлось мне проявлять себя в делах лишь после ареста еп.Димитрия, когда место его заступил престарелый болезненный и неопытный еп.Сергий, и духовенство стало иногда обращаться со своими нуждами непосредственно ко мне.
Полнота прав, предоставленная епископу Димитрию (в силу, между прочим, и Ярославской декларации), позволяла ему, помимо моего участия, удовлетворять духовные запросы и нужды отдельных лиц не только Ленинградской епархии, но и других местностей. Отсюда и произошло то, что к нему ехали с этими нуждами и запросами отовсюду, где не было по близости другого, пользовавшегося доверием, архиерея. Непосредственно ко мне ездить им не было никакой надобности, чем и объясняется крайне незначительное количество таковых приездов и обращений.
Дальнейшее влияние Ярославской декларации на ход дел церковных, после моего вторичного удаления в Моденский монастырь[64] (вскоре после оглашения декларации) для меня остается малоизвестным. Сейчас я совершенно не знаю, как об стоит дело в отпавших от Сергия епархиях, так как по известным мне единицам состоящих в отпадении невозможно судить о настроении целого. Отрывочные сообщения об отделившихся малых ячейках также не дают достаточно материала для суждения об общей картине. Последнее громкое выступление против Сергия со стороны митр.Кирилла [65] говорит за то, что Ярославская декларация не пустой звук. Как вопль наболевшей души, она жива в сердцах наиболее чутких церковных людей. Историческое ее значение неизгладимо и пойдет в глубь веков, чтобы когда-нибудь на свободно избранном и свободно действующем законном церковном соборе дать полноценный материал для выявления истинного виновника нынешней церковной разрухи.
Мысли декларации Ярославской, воспроизводимой очень неточно, по моей слабой памяти:
"Ваше Высокопр[еосвященство]. Хотя ни соборными определениями, ни практикой церковной жизни не оправдывается ваше стояние у кормила церковного управления, тем не менее доселе мы подчинялись вам, в надежде что вы доведете церковный корабль до тихой пристани, т.е. до созыва церковного собора, который разрешит все наболевшие вопросы церковной жизни и даст ей так необходимое успокоение и мир. Но надежды наши не оправдались. Напротив, целый ряд ваших незакономерных действий — как-то: перемещение архиереев с места на место без законных оснований, назначение викариев без ведома и согласия правящих архиереев, запрещения им священнослужения, наконец, учреждение вами совершенно не каноничного синода, состоящего сплошь из бывших обновленцев и даже одного из них переметавшегося в раскол старообрядчества, все это грозит не успокоением, а усугублением страданий церкви, достоинство которой вы уронили еще более вашим не вызванным никакою нуждою угодничеством пред "внешними", чем вызвали неслыханные издевательства и...[66] на церковь.
Мы всегда были сами и остаемся честными и лояльными советскими гражданами, но ваш образ действий находим совершенно неуместным и не достигающим цели умиротворения церковного. А потому объявляем вам, что с нынешнего времени мы отделяемся от вас и будем управлять нашими епархиями самостоятельно, соблюдая верность митр.Петру и руководствуясь в наших действиях правилами апостольскими, Вселенских и Поместных Соборов, практикой и не отмененными распоряжениями прежней церковной власти, а также Всероссийского Пом.Собора 1917 г. — до того времени, пока вы сознаете свои заблуждения и сделаете вновь возможною работу с вами на пользу св.Церкви".
(Изложено приблизительно)
Подписи:
М.Агафангел
Архиепископ Варлаам
Архиепископ Серафим[67]
митрополит Иосиф
епископ Евгений.
Верно: А.Макаров
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.332-334. Заверенная А.Макаровым машинописная копия. Датируется по содержанию
№ 11
Показания митр.Иосифа о лицах, посещавших его в Моденском монастыре. 1930 год
Посетители мои и дела, по которым приезжали и о коих беседовали:
Более часто: м.Анастасия привозила продукты, посылки от знакомых, письма от них, вопросы Вл.Димитрия, по коим он, затрудняясь, просил совета, и сообщал о всех текущих событиях церковной жизни.
Протоиереи: ДОБРОНРАВОВ, УШАКОВ, ВОЗНЕСЕНСКИЙ — приезжали за разъяснением по вопросу о регистрации храмов и об отношении к храму Воскресения и др., с ним солидарным. Получили упрек за излишнюю "ревность не по разуму" и совет — не упорствовать в своем самочинии, останавливать своих духовных чад от распространения слухов о храме Воскресения, который будто бы нельзя посещать, как зарегистрированный, и самим не удаляться от него и служащих в нем.
Прот.ВОЗНЕСЕНСКИЙ кроме того приезжал по своему личному делу — удаленный из храма арх.Михаила под влиянием прот.ПОЛЯКОВА, просил защиты и указания, как быть. Я выдал ему справку, т.е. напомнил о постановлении Всероссийского собора 1917 г., что никакой епископ, ни священник, ни диакон, ни даже псаломщик не может быть снят со своего места без уважительных причин, а именно: 1) если он сам не просится, 2) если он болен неизлечимою болезнью, 3) если впал в ересь или совершил другое преступление, подлежащее церковному суду.
Прот.ПОЛЯКОВ приезжал по этому же делу, оправдывая свои действия волею прихода и тем, что официального назначения в их приход прот.ВОЗНЕСЕНСКОГО никакого не было, а потому и числиться их священником он не может. Поэтому все дело оставлено без дальнейших последствий.
Иеромонах ТИХОН и с ним мирянин (имени и отчества и фамилии не помню), привозили продуктов. Беседовали о Лавре и др.вещах, не имеющих делового характера. При отъезде подверглись обыску, не давшему никаких результатов. Брат Иннокентий (фамилии не знаю), по поручению единоверческого священника Ал[ексея] ШЕЛЯПИНА приезжал за советом относительно регистрации и с просьбой разрешить этого Иннокентия посвятить на служение церкви. На первый вопрос дан ответ — последовать примеру храма Воскресения, решившего зарегистрироваться, по второму вопросу — не могло быть указано никаких препятствий.
Вдова прот.АНДРЕЕВА Нат[алья] Никол[аевна] была два раза, привозила продукты и посылки от знакомых с их письмами. Беседа касалась многих предметов церковной жизни. Подробно вспомнить всего невозможно. Беседа велась урывками, и ни на одном предмете долго не задерживалась.
Епископ Василий приезжал по своему личному делу — погоревать о том, что ему нигде не удается пристроиться для служения. К его утешению вскоре он устроился где-то на Пороховых. При приезде был обыскан — безрезультатно.
Из других мест вспоминаю следующих посетителей:
Свящ.Андрей БОЙЧУК, какая-то Анисия (фамилии и отчества не помню). Из Киева — приезжали за советом по делу арх.Спиридона, внесшего немало смуты в одном из киевских приходов (каком не помню). Этот арх.Спиридон своими новшествами при Богослужении сильно напоминал обновленцев, что и смущало многих из духовенства и мирян. Письмами я старался успокоить смущенных, а о.Спиридону послал совет — временно воздержаться от своих новшеств и не выделяться пред другими ничем.
Из Воронежской епархии я посетителей не имел, но получил через Ленинград одно или два письма еп.Алексия[68], управлявшего Воронежской епархией, с сообщением (кратким) о положении дел в их крае, и с просьбой — в затруднительных случаях не оставить советом чрез Вл.Димитрия. Краткий же ответ был послан на это, кажется, тоже через еп.Дмитрия, или почтой — не помню. Я имел отрывочные сообщения от Влад.Димитрия о некоторых приходах Сев.Кавказа, солидарных с ним. Но непосредственного общения с ними не имел, и лиц, приезжавших оттуда, у меня не было.
Из Твери заезжал ко мне (по пути из Ленинграда) иером.Фотий, привозил посылки с продуктами, письмо Влад.Димитрия и др.знакомых. Иером.Фотий рассказывал о своей жизни в Твери и служении там. С ним я получил несколько вопросов с просьбами дать советы (церковного характера), что и было исполнено.
Из ст.Узловой Тульской губ. была у меня Евд[окия] Гавр[иловна] РОДИОНОВА. Эта была совсем не по церковным, а по своему личному делу, как духовная дочь, которая у меня исповедывалась и искала разрешения своих личных недоуменных духовных запросов. Была в день обыска 25 дек. 1929 г.
Из Москвы никого не было и из др.городов более ни кого не припоминаю. 4 года — довольно большой период времени, чтобы все помнить. Больше всего приезды были из Ленинграда. Из других мест совсем мало и все, кажется, указано.
М[ария] П[етровна] БЕРЕЗОВСКАЯ — по дороге в Москву приезжала сообщить о решении их зарегистрироваться, что и одобрено. Также сообщала, что хочет попытаться попросить о дозволении мне устроиться в Ленинграде. Я не советовал этого и вообще смотрю на это безнадежно. Результаты оправдали мои опасения.
Еще — Макарий, Анатолий, Серафим — по личным делам.
Верно: А.Макаров
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т. 1. Л.335- 336. Заверенная А.Макаровым машинописная копия. Датируется по содержанию
Во время следования в Ленинград я, воспользовавшись тем, что сопровождающий меня сотрудник Г.П.У. на ст.Тихвин пошел разыскивать мягкое место, на какое мы имели право, пошел в уборную, наскоро написал открытку и сам опустил письмо в почтовый вагон, который был в нашем поезде рядом с нашим вагоном.
Письмо было написано на имя Анны Андреевны Федоровой по адресу Малый Казачий пер., д. № 9, кв.103.
В письме я извещал, что меня везут в Ленинград, прося оказать мне помощь в необходимом.
Разрешения на отправку письма я ни у кого не спрашивал.
Иосиф Петровых
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.319- 319 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Подпись митр.Иосифа. На л.324 заверенная А.Макаровым машинописная копия
№ 8
Продолжение допроса Петровых Иосифа 5 октября 1930 г.
Кроме ранее указанных мною лиц, приезжавших ко мне с Ленинграда, дополняю, что приезжал представитель от единоверческой церкви от священника Алексея Шеляпина[56] с письмом. В этом письме Шеляпин, осуждая взятый митрополитом Сергием курс церковной политики, просил его принять в общение с нами. Письмо было переслано через юношу Иннокентия, которого Шеляпин просил благословить в монашество. Переговорив с Иннокентием, я пришел к тому, что в монашество его можно посвятить, и дал в этом согласие.
Распоряжения Сов.власти и ее мероприятия в отношении церковной политики (налоги на духовенство, церкви, выборка патентов и т.п.) считаю для себя обязательными, как гражданский долг, поскольку они не простираются на существо веры. Если в вопросе о выборке патентов у меня одно время были колебания, то они объяснялись большими смущениями среди верующих, эти смущения вызывали у меня опасения увеличить их и произвести большой соблазн в народе. Долгое время я держался в стороне от этого вопроса, предоставляя его решать самим верующим. И тогда, когда эти верующие, без соблазна среди себя, приходили к решению выбирать патенты, я не возражал, и не считал их за это нарушившими чистоту веры. Мое письмо к священнику Николаю Ушакову, отказавшемуся служить в церкви, где выбрали патент на свечи, действительно является письмом, в котором я его "благодарил за твердую и решительную борьбу со всякими "уклонами" и "покраснениями".
В письме я ему писал, что я на него надеюсь в будущем, что время лукавое и опасное для всяких послаблений, призывал быть на страже, так как находил, что и нашу группу хотят тоже использовать для целей, ничего общего не имеющих с истинною церковью христовою, просил поддержать слабых и робких своим примером.
Такое письмо было ему написано после ухода его с церкви, где выбрали патент.
"Покраснение" — это нарушение устоев церкви, и обновленцев, и сергиевцев я считаю красными.
Вести борьбу с антисоветскими настроениями — законное дело Сов.власти. Но я нахожу, что власти следовало бы иметь более осторожность в суждении о действительно антисоветских настроениях церковных людей, и о степени их активной вредоносности, тем более, что с точки зрения власти борьба с религией подводит под угрозу репрессий всякого верующего человека. Вот и в моем деле: я категорически отказываюсь от обвинения меня в активной контрреволюционности и в антисоветской деятельности. Но оправдаться в этом трудно, потому, что мы стоим на разных точках зрения по существу спорных пунктов. Простое слово, сказанное в защиту своей точки зрения, является обидным для иначе настроенной власти, и, следовательно, уже "антисоветским". С другой стороны, выявилось немало нелояльных отношений к власти среди отдельных лиц, ответственность за которые несправедливо возлагается на целую группировку верующих и особенно на меня, как считающегося их духовным руководителем. Непонятным является для меня и то, что считая меня нелегальным со своею группою, с самого начала, власть лишала меня всякой возможности какой-нибудь легализации. Из Ленинграда я был выставлен после одной единственной службы, несмотря на разрешения, полученные от местного Адм[инистративного] Отдела. Я отметаю все антисоветское и каюсь в своих ошибках, от которых, повторяю, так трудно всякому уберечься. Я готов на все, что нужно, в пределах возможного, для восстановления доверия ко мне власти и для доказательства моей лояльности к ней. Если она не внемлет этим воплям, то очевидно внять не в ее расчетах, а каких? Отказываюсь понять.
Иосиф Петровых
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.325- 326. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр.Иосифа. На л.327-327 об. заверенная А.Макаровым машинописная копия
№ 9
Продолжение допроса Петровых Иосифа 9 октября 1930 года
Мой заместитель архиепископ Дмитрий Любимов через монахиню Анастасию Куликову запросил меня, как ему быть и поступать с вновь вступающими в нашу организацию.
На этот запрос я через Куликову же дал указание, чтобы архиепископ Дмитрий в приеме новых лиц, как из духовенства, так и из мирян был бы крайне осторожным, остерегаться провокации.
Тут же я ему писал, чтобы ни в коем случае не прекращать поминовение митр.Петра, так как это свидетельствует массам о нашем единении с митр.Петром. Писал ему, что, если по этому вопросу будет какое-либо "давление" извне, то, не боясь никаких репрессий, твердо стоять на своем.
Предупреждал еп.Дмитрия, чтобы он строго следил за тем, чтобы каждая двадцатка представляла из себя крепко слитое ядро. Без единомыслящей двадцатки, лиц в ней состоящих, никакую работу духовную проводить нельзя.
После ареста арх.Дмитрия Любимова к управлению по моему благословению вступил Сергий Дружинин, но на него вскоре стали поступать жалобы на его взбалмошный характер, и я в десяти заповедях на имя еп.Сергия, предложил ему ограничить свои права в управлении.
В письме на имя свящ.Викторина Добронравова, носящем характер зашифрованности мысли, я писал, что та борьба, которую ведет Сов.власть с истинной православной церковью, есть борьба не с нами, а с ним, богом, которого никто не победит, и наше поражение, ссылка, заточение в тюрьмы и т.п.не может быть его, бога, поражением. Смерть мучеников за церковь есть победа над насилием, а не поражение.
Ко мне приезжало и духовенство, и верующие, не только те, которые примыкают к нашей организации, но обращалось духовенство и верующие, которые к нашей группе не примыкают, со всеми своими скорбями. Так, помню, ко мне приехал один гражданин, у которого описали все до основания, вплоть до палки, обращался один священник, сергианец, которому предложено было властью оставить гор.Устюжну, и всем им я говорил, чтобы они терпели, говорил слово утешения, и они с утешением уезжали домой.
Кто именно ко мне приезжал, я сказать не могу, приезжало много, записей же приезжающих не вел.
Никакими репрессиями со стороны Сов.власти наше течение не может быть уничтожено. Наши идеи, стойкость в чистоте православия пустили глубокие корни. Ложь митрополита Сергия в его интервью[57] о том, что церкви закрываются по постановлению верующих, доказали каждому, даже неграмотному крестьянину. Ненависть крестьян к Сов.власти доходит до открытой пропаганды и выступлений, крестьяне буквально голодают, не имея хлеба, а если имеют, то не имеют возможности смолоть. Ветряные мельницы все закрыты, на других же отказываются молоть. Я, живя в Моденском монастыре, этих разговоров наслушался и удивляюсь, почему только нас, духовенство, Сов.власть привлекает к ответственности.
Иосиф Петровых
Уполномоченный А.Макаров
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.328- 328 об. Подлинник. Автограф А.Макарова. Каждая страница заверена подписью митр. Иосифа. На л.329-329 об. заверенная А.Макаровым машинописная копия
№ 10
Показания 1930 года
ОБ ЯРОСЛАВСКОЙ ДЕКЛАРАЦИИ
Около года спустя после моего удаления из Ленинграда, когда я уже был в Моденском монастыре, появилась известная декларация м.Сергия и вскоре за нею — мое перемещение в Одессу. Вызванный по этому случаю в Москву, и узнав, что перемещение вызвано интригами отдельных лиц из духовенства, я заявил, что нахожу перемещение по таким при чинам — незаконным, сославшись на постановление собора, что никакой епископ, пресвитер, диакон и даже псаломщик не могут быть перемещаемы иначе как по одной из следующих причин: а) собственное желание, б) неизлечимая болезнь и в) впадение в ересь или другое какое тяжкое преступление, подлежащее церковному суду[58]. После такого заявления и требования, чтобы мое дело было передано на суд епископов, я, с разрешения Москвы, отбыл в Ростов Ярославский, где и жил зиму 1927 года, служа в Яковлевском монастыре и не проявляя близкого участия в церковных делах. К этому времени повсеместно в Союзе обсуждалась и резко более или менее критиковалась декларация м.Сергия, и создавалось, развиваясь все более и более, протестующее против него течение, доходившее до того, что целые епархии в полном составе, во главе со своими управляющими архиереями, отлагались от него и начинали управляться самостоятельно (Вятская[59], Велико-устюжская[60] и др.). Сравнительно позднее других сюда присоединилась и Ярославская. Мне известны следующие обстоятельства, сопровождавшие отложение Ярославля от Сергия. Вызвав однажды меня в Ярославль, митр.Агафангел сообщил мне, что деяния митр.Сергия и его произвол в управлении вызывают настолько серьезное против него возбуждение, что он (Агаф[ангел]) завален и телеграфными и письменными просьбами и требованиями взять бразды правления в свои руки и избавить их, таким образом, от всякой зависимости от Сергия, каждому начавшего угрожать запрещениями и др.репрессиями. Далее, м.Агафангел сообщил, что у него имеется также проект собственной декларации, которым он предполагает выступить против Сергия, что эта декларация одобряется всеми Ярославскими архиереями и что и я приглашаюсь присоединиться к ней, как проживающий в пределах Ярославской епархии и обязанный этим самым к единомыслию с местными иерархами, среди коих я нашел убежище в своем изгнании. Я попросил разрешения ознакомиться с текстом этой декларации и м.Агафангел обещал мне прислать ее с нарочным сразу, как только ее подпишет архиеп.Варлаам[61], который был в отлучке и к которому она была послана для подписи также с нарочным. Вернувшись в Ростов после этой беседы, я через несколько дней получил эту декларацию, уже подписанную тремя архиереями, и, найдя ее соответствующей требованию момента, также подписал ее. За тем подписал ее и Ростовский епископ Евгений[62]. Всего было 5 подписей — проживавших в епархии архиереев. Кем составлена эта декларация, с кем она обсуждалась у м.Агафангела, были ли у него какие собрания, я не знаю — в составлении ее я не принимал ни малейшего участия.
Прежде чем эта декларация получила широкую огласку, митр.Агафангел и я были неожиданно вызваны в Ярославское ГПУ, где нас принял приехавший из Москвы тов.ТУЧКОВ (пославший также и за М.Агафангелом). ТУЧКОВ задал Агафангелу вопрос, что такое затевается в Ярославле против Сергия, м.Агафангел сообщил сущность своей декларации и при этом спросил: как вы посмотрите на это выступление, не находите ли его контрреволюционным, долженствующим вызвать с вашей стороны какие-либо неприятности (репрессии) для нас, или нет. Тов.ТУЧКОВ заявил, что этого он не думает, и никакого вмешательства в ваши дела со стороны ГПУ не предполагается. Затем, после некоторых разговоров о делах церковных оба мы были отпущены с миром.
После этого, декларация была разослана по распоряжению м.Агафангела ко всем, запрашивавшим его советов и руководства, с разъяснением, что в силу постановления соборного, при отсутствии облеченной доверием центральной духовной власти или при невозможности сноситься с нею, архиереи на местах облекаются всею полнотою прав и управляются совершенно самостоятельно.
Подписанная и полученная и мною эта декларация не могла не налагать и на меня соответствующих обязательств. Ленинградская группа духовенства, опротестовавшая произвол м.Сергия в моем перемещении и фактически уже отложившаяся от него, указала и мне на мой долг не покидать их на произвол судьбы и, если нет мне возможности и надежды быть в Ленинграде, все же не отнимать у них права считать меня их законным архипастырем. Непосредственное же управление может быть оставлено в руках еп.Димитрия, около каждого[63] сплотилось отложившееся от Сергия духовенство. Так как это нисколько не изменяло и ничего не прибавляло к моему Ростовскому ничегонеделанию, то я не видел для себя никакой опасности в попущении этого, и дальше как-то все пошло самотеком. Еп.Дмитрию предоставлена была полная свобода управления до того, что он позволял себе действовать даже вопреки моим ожиданиям и определенно выраженным желаниям и советам. Я не претендовал в таких случаях, оправдывая такие поступки еп.Димитрия тем, что на месте ему виднее большая или меньшая целесообразность такого или иного решения. Во многих случаях, когда он спрашивал моего совета, я так и отвечал ему, предлагая на месте обсуждать дело с более опытными лицами из духовенства, если он не надеется на свой опыт и рассуждение. Более близко пришлось мне проявлять себя в делах лишь после ареста еп.Димитрия, когда место его заступил престарелый болезненный и неопытный еп.Сергий, и духовенство стало иногда обращаться со своими нуждами непосредственно ко мне.
Полнота прав, предоставленная епископу Димитрию (в силу, между прочим, и Ярославской декларации), позволяла ему, помимо моего участия, удовлетворять духовные запросы и нужды отдельных лиц не только Ленинградской епархии, но и других местностей. Отсюда и произошло то, что к нему ехали с этими нуждами и запросами отовсюду, где не было по близости другого, пользовавшегося доверием, архиерея. Непосредственно ко мне ездить им не было никакой надобности, чем и объясняется крайне незначительное количество таковых приездов и обращений.
Дальнейшее влияние Ярославской декларации на ход дел церковных, после моего вторичного удаления в Моденский монастырь[64] (вскоре после оглашения декларации) для меня остается малоизвестным. Сейчас я совершенно не знаю, как об стоит дело в отпавших от Сергия епархиях, так как по известным мне единицам состоящих в отпадении невозможно судить о настроении целого. Отрывочные сообщения об отделившихся малых ячейках также не дают достаточно материала для суждения об общей картине. Последнее громкое выступление против Сергия со стороны митр.Кирилла [65] говорит за то, что Ярославская декларация не пустой звук. Как вопль наболевшей души, она жива в сердцах наиболее чутких церковных людей. Историческое ее значение неизгладимо и пойдет в глубь веков, чтобы когда-нибудь на свободно избранном и свободно действующем законном церковном соборе дать полноценный материал для выявления истинного виновника нынешней церковной разрухи.
Мысли декларации Ярославской, воспроизводимой очень неточно, по моей слабой памяти:
"Ваше Высокопр[еосвященство]. Хотя ни соборными определениями, ни практикой церковной жизни не оправдывается ваше стояние у кормила церковного управления, тем не менее доселе мы подчинялись вам, в надежде что вы доведете церковный корабль до тихой пристани, т.е. до созыва церковного собора, который разрешит все наболевшие вопросы церковной жизни и даст ей так необходимое успокоение и мир. Но надежды наши не оправдались. Напротив, целый ряд ваших незакономерных действий — как-то: перемещение архиереев с места на место без законных оснований, назначение викариев без ведома и согласия правящих архиереев, запрещения им священнослужения, наконец, учреждение вами совершенно не каноничного синода, состоящего сплошь из бывших обновленцев и даже одного из них переметавшегося в раскол старообрядчества, все это грозит не успокоением, а усугублением страданий церкви, достоинство которой вы уронили еще более вашим не вызванным никакою нуждою угодничеством пред "внешними", чем вызвали неслыханные издевательства и...[66] на церковь.
Мы всегда были сами и остаемся честными и лояльными советскими гражданами, но ваш образ действий находим совершенно неуместным и не достигающим цели умиротворения церковного. А потому объявляем вам, что с нынешнего времени мы отделяемся от вас и будем управлять нашими епархиями самостоятельно, соблюдая верность митр.Петру и руководствуясь в наших действиях правилами апостольскими, Вселенских и Поместных Соборов, практикой и не отмененными распоряжениями прежней церковной власти, а также Всероссийского Пом.Собора 1917 г. — до того времени, пока вы сознаете свои заблуждения и сделаете вновь возможною работу с вами на пользу св.Церкви".
Архиепископ Варлаам
Архиепископ Серафим[67]
митрополит Иосиф
епископ Евгений.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т.11. Л.332-334. Заверенная А.Макаровым машинописная копия. Датируется по содержанию
№ 11
Показания митр.Иосифа о лицах, посещавших его в Моденском монастыре. 1930 год
Посетители мои и дела, по которым приезжали и о коих беседовали:
Более часто: м.Анастасия привозила продукты, посылки от знакомых, письма от них, вопросы Вл.Димитрия, по коим он, затрудняясь, просил совета, и сообщал о всех текущих событиях церковной жизни.
Протоиереи: ДОБРОНРАВОВ, УШАКОВ, ВОЗНЕСЕНСКИЙ — приезжали за разъяснением по вопросу о регистрации храмов и об отношении к храму Воскресения и др., с ним солидарным. Получили упрек за излишнюю "ревность не по разуму" и совет — не упорствовать в своем самочинии, останавливать своих духовных чад от распространения слухов о храме Воскресения, который будто бы нельзя посещать, как зарегистрированный, и самим не удаляться от него и служащих в нем.
Прот.ВОЗНЕСЕНСКИЙ кроме того приезжал по своему личному делу — удаленный из храма арх.Михаила под влиянием прот.ПОЛЯКОВА, просил защиты и указания, как быть. Я выдал ему справку, т.е. напомнил о постановлении Всероссийского собора 1917 г., что никакой епископ, ни священник, ни диакон, ни даже псаломщик не может быть снят со своего места без уважительных причин, а именно: 1) если он сам не просится, 2) если он болен неизлечимою болезнью, 3) если впал в ересь или совершил другое преступление, подлежащее церковному суду.
Прот.ПОЛЯКОВ приезжал по этому же делу, оправдывая свои действия волею прихода и тем, что официального назначения в их приход прот.ВОЗНЕСЕНСКОГО никакого не было, а потому и числиться их священником он не может. Поэтому все дело оставлено без дальнейших последствий.
Иеромонах ТИХОН и с ним мирянин (имени и отчества и фамилии не помню), привозили продуктов. Беседовали о Лавре и др.вещах, не имеющих делового характера. При отъезде подверглись обыску, не давшему никаких результатов. Брат Иннокентий (фамилии не знаю), по поручению единоверческого священника Ал[ексея] ШЕЛЯПИНА приезжал за советом относительно регистрации и с просьбой разрешить этого Иннокентия посвятить на служение церкви. На первый вопрос дан ответ — последовать примеру храма Воскресения, решившего зарегистрироваться, по второму вопросу — не могло быть указано никаких препятствий.
Вдова прот.АНДРЕЕВА Нат[алья] Никол[аевна] была два раза, привозила продукты и посылки от знакомых с их письмами. Беседа касалась многих предметов церковной жизни. Подробно вспомнить всего невозможно. Беседа велась урывками, и ни на одном предмете долго не задерживалась.
Епископ Василий приезжал по своему личному делу — погоревать о том, что ему нигде не удается пристроиться для служения. К его утешению вскоре он устроился где-то на Пороховых. При приезде был обыскан — безрезультатно.
Из других мест вспоминаю следующих посетителей:
Свящ.Андрей БОЙЧУК, какая-то Анисия (фамилии и отчества не помню). Из Киева — приезжали за советом по делу арх.Спиридона, внесшего немало смуты в одном из киевских приходов (каком не помню). Этот арх.Спиридон своими новшествами при Богослужении сильно напоминал обновленцев, что и смущало многих из духовенства и мирян. Письмами я старался успокоить смущенных, а о.Спиридону послал совет — временно воздержаться от своих новшеств и не выделяться пред другими ничем.
Из Воронежской епархии я посетителей не имел, но получил через Ленинград одно или два письма еп.Алексия[68], управлявшего Воронежской епархией, с сообщением (кратким) о положении дел в их крае, и с просьбой — в затруднительных случаях не оставить советом чрез Вл.Димитрия. Краткий же ответ был послан на это, кажется, тоже через еп.Дмитрия, или почтой — не помню. Я имел отрывочные сообщения от Влад.Димитрия о некоторых приходах Сев.Кавказа, солидарных с ним. Но непосредственного общения с ними не имел, и лиц, приезжавших оттуда, у меня не было.
Из Твери заезжал ко мне (по пути из Ленинграда) иером.Фотий, привозил посылки с продуктами, письмо Влад.Димитрия и др.знакомых. Иером.Фотий рассказывал о своей жизни в Твери и служении там. С ним я получил несколько вопросов с просьбами дать советы (церковного характера), что и было исполнено.
Из ст.Узловой Тульской губ. была у меня Евд[окия] Гавр[иловна] РОДИОНОВА. Эта была совсем не по церковным, а по своему личному делу, как духовная дочь, которая у меня исповедывалась и искала разрешения своих личных недоуменных духовных запросов. Была в день обыска 25 дек. 1929 г.
Из Москвы никого не было и из др.городов более ни кого не припоминаю. 4 года — довольно большой период времени, чтобы все помнить. Больше всего приезды были из Ленинграда. Из других мест совсем мало и все, кажется, указано.
М[ария] П[етровна] БЕРЕЗОВСКАЯ — по дороге в Москву приезжала сообщить о решении их зарегистрироваться, что и одобрено. Также сообщала, что хочет попытаться попросить о дозволении мне устроиться в Ленинграде. Я не советовал этого и вообще смотрю на это безнадежно. Результаты оправдали мои опасения.
Еще — Макарий, Анатолий, Серафим — по личным делам.
ЦА ФСБ РФ. Дело "Всесоюзной организации ИПЦ". Т. 1. Л.335- 336. Заверенная А.Макаровым машинописная копия. Датируется по содержанию