... То, что происходит в Мансонвилле – это действительно ужасно. К своему несчастью, я побывала там в начале поста. До сих пор я особенно не говорила о том, что видела, уверенная в том, что правда в конце концов станет известной. Теперь, когда правда становится известной, я бы хотела снять с себя этот груз. Прежде всего, эти самые указы были в работе еще до Великого поста. Г-жа Митце пыталась тогда получить на них подпись владыки Сергия, и мне было интересно, когда же они действительно выйдут.
    Теперь о моей истории: в течение двух лет я служила в Мансонвилле в качестве певчей и читающей по воскресеньям и праздничным дням. Поэтому я близко видела владыку Виталия и могу свидетельствовать о его действительном состоянии. И я была довольно близка с Людмилой.
Хотя я довольно хорошо могу петь и читать на церковнославянском языке, мои способности говорить и читать по-русски – очень ограничены. И, конечно, это до некоторой степени ограничивало и мои возможности следовать ходу бесед. Я, в целом, могу следовать разговору или проповеди или – застольной беседе, но это – пожалуй все, что позволяет мое знание русского языка.
    По правде сказать, я очень ясно ощущала, что после Рождества в состоянии Митрополита происходило резкое ухудшение. До этого времени владыка был еще способен адекватно участвовать в службах и мог собраться и исполнить то, что было нужно, несмотря на другие ограничения. В противоположность тому, что, вероятно, говорят другие – я и сейчас настаиваю на этом.
    На Рождество владыка особо позаботился о том, чтобы с любовью поздравить всех нас. Мне не приходилось видеть раньше, чтобы его чувство было выражено с такой силой – он глубоко смотрел нам в глаза и, преподавая благословение, крепко сжимал нам руки. В душе я понимала, что владыка прощался с нами. На Рождественских службах он игнорировал пение «Исполла ети деспота». Наконец, во время рождественской трапезы, когда кто-то предложил «многая лета» - тост за владыку, я смогла правильно угадать его немедленный ответ: «нет, мне достаточно уже лет». – Но тост был продолжен.
    После этого я несколько раз видела владыку – он редко посещал службы. Он стал более отрешенным и меньше интересовался тем, что происходило вокруг. Он не был похож на того владыку, к которому я привыкла. И, кажется, что именно в это время - это его состояние и было выгодно использовано. Я твердо верю, что до этого времени, если бы две несогласные партии представили свои позиции владыке, то он мог бы произнести ясное и здравое суждение. У него всегда была некоторая слабость в том, что он не очень был уверен в своих словах - что бы он говорил - еще даже до его преклонных лет, однако я была и свидетелем его способности произвести четкое суждение, если все стороны были представлены перед ним, и каждый имел возможность изложить свою точку зрения. После Рождества я уже сомневалась, что это возможно.
    После Рождества, видя ухудшение состояния владыки, Людмила стала более обеспокоенной, и ей хотелось чтобы г-жа Митце приехала пожить в Мансонвилль. В прошлом, у г-жа Митце была особая способность вносить оживление в жизнь владыки – в ее присутствии он мог говорить и проводить дискуссии часами – опровергая нередкие теперь утверждения, что он полностью подавлен болезнью Альцгеймера. Из всего, что я знала о Людмиле - самое главное, смысл ее существования был в том, чтобы владыка жил как можно дольше - любой ценой. Для этого она бы сделала все – чего бы это ни стоило. Ее преследовал страх жизни без владыки. Именно этот ее страх и принес присутствие г-жи Митце в Мансонвилле. Я раскаиваюсь в своем увлечении этой женщиной – было время, когда и я верила ей и не видела, что она разрушает все, к чему прикасается.