Святый новосвященномучениче отче Максиме, моли Бога о нас.
Да дарует и нам непоколебимое стояние за веру православную. 


Житие новосвященномученика Максима. 

Московской епархии, Серпуховский епископ Максим (в миру Михаил Александрович Жижиленко) родился 2-го марта 1885 года. Родители его жили в Калише (Польша), где отец его был прокурором Калишского Окружного Суда в течение 25-ти лет и пользовался большим уважением среди населения. Семья была большая — 9 человек детей, — патриархальная, дружная, все выросли и учились в г. Калише. Мать воспитывала всех в религиозном духе, внушая детям любовь к Богу, к церкви, к людям. Сестра Лидия готовила брата Михаила для поступления в гимназию (была старше его на 7 лет) и 9-ти лет он поступил в 1-й класс в Калишскую гимназию, где 7 лет учился и оказался с большими способностями. После смерти родителей (они умерли в 1905 и в 1906 годах) он сначала оставался один в Калише, а потом переселился к брату в Петербург и там окончил 8-й класс.

Брат его был известным русским ученым, профессором уголовного права Петроградского Университета — Александр Александрович Жижиленко, который выступал в 1922 г. защитником на процессе митр. Вениамина. По словам вл. Максима, его брат не был религиозным человеком и при своем выступлении на процессе «церковников» заявил в начале своей речи, что он выступает, будучи атеистом, исключительно как представитель права и защитник правды. Однако, узнав о тайном постриге своего младшего брата, Александр Александрович пришел к нему на квартиру и взял у него благословение.

По словам вдовы проф. А. А. Жижиленко, умершего вскоре после пострига брата, это событие (тайное монашество и епископство) произвело на него потрясающее впечатление и, умирая, он говорил в бреду: «они говорят, что Бога нет, но ведь Он есть».

После окончания гимназии Михаил Александрович поступил в Московский университет на медицинский факультет. Это было приблизительно в 1908 г.. Приблизительно, в 1911 г., будучи студентом, он женился на курсистке, но прожил с женой только полгода. Уехав к своим родителям в г. Ейск, она там умерла вследствие невозможности перенести первую беременность. Покоряясь воле Божией, оба супруга ни под каким видом не захотели искусственно прервать эту беременность, хотя оба знали, что беременной грозит смерть. Покойную жену владыка называл «праведницей». В то же время и он был очень болен и подвергся операции аппендицита и так был плох, что ему боялись сообщить о смерти жены. Когда же стал поправляться, то велико было его горе и отчаяние по поводу этой потери.

По рассказу его сестры, как раз в это время ее брату приснился сон, который очень отразился на его дальнейшей жизни. Он видел во сне покойную мать, которая ему сказала, чтобы он помолился святому Пантелеимону целителю, которого она очень почитала при жизни. На другой же день брат пошел в часовню св. Пантелеимона в Москве, купил там образочек святого и с ним не расставался, и молитвы св. Пантелеимону целителю помогли ему в дальнейшей жизни его. Он стал религиозным, необыкновенно добрым, отзывчивым к чужому горю и помогал бедным.

После окончания университета Михаил Александрович был доктором психиатром в Сокольниках.

Надо еще упомянуть, что Господь дал ему большие музыкальные способности. Он прекрасно играл на рояле, и сам создавал композиции.

Во время войны в 1914 году он поступил врачом в Кубанский Пластунский батальон и был на австрийском фронте. Здесь едва не умер от тифа, заразившись от тифозных больных — пленных австрийцев.

Короткое время был профессором психиатрии одного из провинциальных университетов, но потом сделался практическим <вероятно «практикующим». Прим. ред.> врачом-терапевтом. Последние несколько лет он состоял главным врачом тюрьмы «Таганка» в Москве.

В 1921 г. в Белграде его сестра получила единственное и последнее письмо от своего брата. В этом письме, которое начиналось крестиком, он писал, как все мы грешны в постигших нас всех несчастьях, что надо молиться Господу и просить прощения и помощи. Только через год или два года пришло еще письмо от знакомых, в котором иносказательно было написано, что Михаил принял священство, не оставляя свою первую должность т. е. тюремного врача. Таким образом, он стал и духовным и телесным врачом, пока это не открыли его враги. Было также сообщено потом, что его послали на три года «в один из Северных курортов».

Врача тюремной больницы знали все вольные и невольные узники этой ужасной тюрьмы, переполненной сверх всякой меры преимущественно уголовными, но также, в значительной части, и политическими; хорошо знали и помнят того, за кем давно утвердилось прозвище ангела-хранителя этой тюрьмы.

На своем трудном посту он был не только врачом, но и великим сердечным мастером, утешителем и отцом. Перед ним, врачом, не раз, как перед священником, исповедовались самые закоренелые и неисправимые рецидивисты-преступники, находя себе не только утешение, но часто и возвращение к честной жизни. Многие знали в Москве, что он спал на голых досках, что питался он тюремной пищей, что все свое жалование он неизменно раздавал заключенным.

Будучи всегда глубоко религиозным человеком, владыка, еще будучи мирским, познакомился со святейшим патр. Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх очень любил доктора Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приняли характер самой интимной дружбы. …Рассказывал вл. Максим и о некоторых разногласиях с патр. Тихоном. Главное из них заключалось в том, что святейший был оптимистически настроен, веря, что все ужасы советской жизни еще могут пройти и что Россия еще может возродиться через покаяние. Владыка же Максим склонен был к пессимистическому взгляду на совершающиеся события и полагал, что мы уже вступили в последние дни предапокалиптического периода. По словам вл. Максима, св. патриарх доверял ему самые потаенные мысли и чувства. Так, например, в одной из бесед, св. патр. Тихон высказал вл. Максиму (тогда еще просто доктору) свои мучительные сомнения в пользе дальнейших уступок советской власти. Делая эти уступки, он все более и более с ужасом убеждался, что предел «политическим» требованиям советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви. Незадолго же до своей кончины святейший патриарх высказал мысль о том, что, повидимому, единственным выходом для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу будет в ближайшем будущем — уход в катакомбы. Поэтому, патр. Тихон благословил профессору доктору Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви — стать епископом.

Михаил Александрович выполнил волю покойного патр. Тихона и в 1927 г., когда митр. Сергий издал свою известную декларацию, принял тайное монашество с именем Максима. Про покойного исповедника веры Христовой существовали в Москве различные легенды. Передавали, между прочим, что сам патр. Тихон, якобы указал на него, как на будущего патриарха Церкви православной в освобожденной России. Слух этот имеет основание лишь в том, что он пользовался горячей любовью первого местоблюстителя патриаршего престола, который лично знал его хорошо и, по всей вероятности, высказывал где-нибудь свое мнение о еп. Максиме, как достойнейшем призвания патриарха.

Вопрос о поставлении тайных епископов возник сразу, как только руководителям «иосифлян» (по имени митр. Иосифа, вокруг которого главным образом группировались непоколебимые и верные чада Церкви) стало ясно, что открытое существование станет вскоре невозможным. Он приобрел особое значение для сохранения и увеличения руководителей катакомбного движения в связи с массовыми арестами духовенства и верующих. До сего времени в Серпухове архиереем значился еп. Арсений /Жадановский/, постоянно пребывавший в ссылках. Так как в 1928 г. от него перестали приходить всякие вести, и разнесся повсюду устойчивый слух, что он умер или расстрелян, то по прошению Серпуховской депутации, возглавляемой прот. Александром /Кремышанским/, «иосифлянские» архиереи Димитрий /Любимов/ и Сергий /Дружинин/ тайно посвятили о. Максима в епископа в Петроградском храме на Пискаревке. Это было первое поставление «иосифлянами» катакомбного архиерея. Всего же насчитывается более двадцати тайных «иосифлянских» архиерейских хиротоний. К сему времени в ИПЦ было уже поставлено свыше десяти тайных архиереев, среди которых были епископы Марк /Новоселов/ Сергиево-Посадский, Уар /Шамарин/ Липецкий и др.

Когда в Серпухове появился тайно новый «самочинный» епископ, рукоположенный в Петрограде «мятежным» и запрещенным еп. Димитрием /Гдовским/, возглавлявшим тогда, по преемству от митр. Иосифа, всю оппозицию митр. Сергию, и верующие Москвичи узнали в лице нового вл. еп. Максима «Таганского», то это событие произвело очень большое впечатление. В Серпухове в самое короткое время все 18 приходов перешли к новому епископу, т. е. к оппозиции. В соседней Коломне произошло то же самое. Звенигород, Волоколамск, Переяславль Залесский и другие города в значительной части приходов последовали примеру Серпухова.

Чрезвычайно интересен документ — заявление на имя митр. Сергия Серпуховских духовенства и мирян, от 30 декабря 1927 г., который надо полагать составлен не без влияния, редакции или даже авторства еп. Максима.