|
|
Пишет Антон Николаев (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} halfaman)@ 2009-10-08 01:39:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
45 стихотворений Михаила Кедреновского
МИХАИЛ КЕДРЕНОВСКИЙ. 2006-2009.
Viva la revolution!
У тебя на руках до локтя порезы,
И парень твой был и останется гадом.
Ты помнишь, как нотами Марсельезы
Такие как мы дохли на баррикадах?
И топтали друг друга в дыму и давке,
И оголтело жандармов резали.
А мы, мудаки, отдыхаем на лавке
И до соплей упиваемся Блейзером.
***
Они не переносят обоснованной критики,
Они постоянно говорят о политике,
Они по-прежнему винтики
В пресловутой системе.
Тут не помогут разговоры для тех кто в теме,
Не поможет обмен вонючими мнениями.
Хочешь что-то сказать — выпадай из цепи потребления.
Нет! Так нельзя!
Это плохо!
Воровать в магазинах — плохо!
Пиздить людей — плохо!
Плохо!
Еще скажите — аморально!
В печь!
В печь!
Каждого третьего мента сжечь!
Впрочем, я не говорил ничего такого,
Я слышал, за это сажают понемногу.
Сжигать Ментов — это плохо!
Я не призываю к насилию.
Мне похуй.
Прекрасный Новый Мир
Я ставлюсь цифровым хмурым
По уху через айдозер,
Виртуально трахаю виртуальную
Дуру
В очередной невозможной позе.
Я продаю друзей, покупаю рейтинг,
Естественное желание — быть не как все.
Сейчас это каждому нужно, поверьте.
На разделительной полосе
Между сетью и реальным миром
Электронное поколение. Поколение циников.
Самое главное — есть квартира
И десятимегабитная линия.
Нас уже тридцать шесть миллионов,
Кому-то и этого будет мало.
Мое имя — тысячи легионов
Ярких личностей. Виртуалов.
Этот мир — безусловно, творение Гения.
Мне с монитора улыбается Каин.
Вам нравится это стихотворение?
Оставьте, пожалуйста, комментарий.
Я заказал себе сырную пиццу,
Почти подгрузилось новое порево.
В мой дом заходит виртуальная инквизиция
И вливает в горло электронное олово.
Все остальное — бессмысленно
Эта девушка в белом топике
С парнем. Все остальное — бессмысленно.
Влажность чуть ниже, чем в тропиках,
В баре. Связано с риском
Нахождение здесь без бабла и без допинга.
Кто-то меня угощает виски.
Эта девушка в белом топике
С парнем. Все остальное — бессмысленно.
Москва-city
Москва-city?
Отсосите!
Права человека!
Европейский город!
В переходе метро сумасшедший калека
Ехидно смеется в бороду.
У выхода народности на девятках
Ломят тройную цену.
Менты, намекая на взятки,
Высаживают на измену.
У дороги стая зашлась в атаке
На «Крайслер» последней модели.
В этом городе даже собаки
Окончательно озверели.
На московских изогнутых улицах
Наркоманы, нацисты, шпана,
Здесь бы даже Эмир Кустурица
В три минуты сошел с ума.
Я иду от Лубянки до Чистых
Пьян и на все готов,
И встречаю антифашистов,
Лесбиянок, цыган и ментов.
Забитый трамвай на бульваре
Выплевывает пассажиров,
Мы кипим в иступленном отваре
Из бензина, домов и жира.
В этом есть что-то бесчеловечное,
Выхлопы добавляют ада душному лету.
Я предлагаю выпить первому встречному
И беру у него сигарету.
***
Вы знаете, очень здорово
Утром, среди похмелья,
Удивленно смотреть на город
Через бутылку портвейна.
Он как будто становится впору,
В момент обретая краски,
И на синий сигнал светофора
Я по зебре иду без опаски.
Мне троллейбус мигает зеленым,
На показ выставляет фары.
Я иду по асфальту промзоны,
На прохожих дыша перегаром.
Улыбаются пьяным водителям
Постовые в гавайских рубашках,
И Эдуард Лимонов (руководитель
молодежного движения Наши)
Угощает меня сигарой.
***
«Касса вон там, слышишь!» —
Кричал в бешенстве водитель трамвая.
Казалось, ему начисто сорвало крышу.
«Билет не купил, а на ЭТО хватает!»
(Он сделал жест, означающий «выпить»)
Я стоял, и искал подходящее место,
Он орал, что я должен НЕМЕДЛЕННО выйти,
Я сел и закинул ноги на кресло.
«Очки нацепил и можно быть наглым!?
Вытянул ноги, думаешь что король!?»
Я бы не выдержал этого шквала,
Но, к счастью, меня согревал алкоголь
Он бесился, как бесится капитан брига,
Взявший на борт женщину, одетую как парень.
Казалось, я не турникет перепрыгнул,
А оскорбил его, или ударил.
Наконец он заткнулся, вернулся в кабину,
Застучали по рельсам колеса трамвая.
Я подумал:
Мне тоже бы стало обидно
Работать, когда он бухает.
***
У нее были великолепные ноги,
И, кажется, за спиной крылья.
Ее должны были окружать только боги,
Но вокруг выли.
Похожие на шакалов,
Они еще с вечера упивались самбукой,
И, кажется, им все еще было мало,
Сукам.
Я предложил проводить ее до метро,
Но она ответила просто: «Нет»,
И, коснувшись щеки крылом,
Села в кабриолет.
Короли в золотых клетках
Смеялись и показывали пальцем.
Одного из них я уложил
Ударом по яйцам.
***
Девятка на литых дисках,
Шипованная резина.
Давится семечками и ирисками
Быдло у магазина.
Зайдешь купить сигареты —
У тебя расстреляют полпачки.
Мужик, похожий на Летова,
Покупает бухло на заначку,
Кого-то мудохают в парке.
Чего добивались — нате:
Выпил два литра «Кадарки» —
Очнулся в больничной палате.
В Солнцево или в Митино,
Посреди охуевшего мая
Я пью с охуевшими жителями
Охуевших московских окраин.
Нам пора в бесконечность,
На поиски знания.
Впрочем, мы побудем здесь еще немного.
Сегодня на телеканале «Вечность»
SMS-голосование. Выбирают
Бога.
Каждому третьему проголосовавшему
В подарок крылья.
Из своих я сошью себе занавески.
Кончились деньги? Держи мой мобильник.
Отправляй, отправляй, отправляй sms-ки.
Давай, собирайся,
Надевай сверкающие одежды.
Ступим на выбранную бразду.
Я только зайду на портал Надежды,
Скачаю себе на дорогу звезду.
Нам помашет рукой умирающий автор,
И в небо, в черную точку
Полетят ракеты.
И смеющиеся космонавты,
Жалуясь на больные почки,
Блюют
В заготовленные пакеты.
Икар
Я Икар, недолетевший до точки сборки,
Я смотрю, как рассвет, доедая пилюлю луны,
Бесцеремонно ночь отодвинувший на задворки,
Втыкает в глазницы иголки лучи.
Еще
Вчера я не верил в опасность воды,
Чтобы завтра поверить в опасность света
Холодной, оранжево-желтой звезды.
Я был гением. Только теперь меня нету.
Я герой, заблудившийся в дебрях пыли.
Я игрок, пошедший не с той масти.
Я Икар, воском сплавивший перья крыльев,
Я дурак,
Утонувший
в пучине безмерного счастья.
***
У меня есть коробка,
В коробке — пара котят,
Они тихо сопят и, немного неловко,
Ползают. Кажется, молока хотят.
Маленькие, трутся о стенки коробки,
Весь мир — темная коробка из картона
Осторожно-слепые. Робкие.
Помнят еще тепло кошачьего лона.
Я, отдам их знакомым, пожалуй,
Или просто прохожим на площади.
Их возьмут с умилением. Или из жалости.
Это всего лишь котята, не лошади.
Одного заберут, но отпустят после,
Попросту выкинут где-нибудь возле мясной лавки,
Его за шкирку поднимет мясник рослый
И вышвырнет на забаву дворовым шавкам.
Нет, он спасется, спасется, конечно,
Станет облезлым, станет грязно серым,
Станет вести себя осторожно и взвешенно,
Станет опасаться банок консервных.
Судьба второго сложится более радужно.
Его заберет к себе старик милый,
В шляпе, седой и немножечко важный.
И назовет, почему-то, Биллом.
Он его будет воспитывать и кормить паштетом
И в кратчайшие сроки приучит к лотку,
Так же, как его самого, года в четыре где-то
Бабушка приучала к носовому платку
Но однажды утром, не найдя угощения,
Подойдет кот к хозяину тихо, без звука,
И, как будто за что-то прося прощения
Будет тыкаться носом в холодную руку.
Я не знаю. Может быть лучше рано?
Может, не стоит гоняться за мышками?
Может, открыть посильнее краны
И поплотнее захлопнуть крышку?
***
Слушай, пожалуйста, слушай.
Слова-Направления-Векторы..
Выпрыгивают через уши
Круглые мысли — молекулы.
Отравляю словами — фугами,
Глажу милые руки — спички.
Не смотри на меня испуганно.
Моя маленькая... Синичка...
Разговоры за рамками круга.
К черту радиусы. Диаметры.
Ты же мне просто подруга,
Мне плевать на твои параметры.
Упругие фразы — мячики,
Мне нужно излить тебе душу.
Я любовь в слова заворачиваю...
Слушай, пожалуйста, слушай...
Город
Это не трафик — это совершенная пробка.
Очумевший автобус
Катится медленно, как будто робко
Крадется, боясь разбудить
Пыльно-дышащий город,
Разбухающий жирный прыщ
Где-то на теле планеты
Или чего-то еще.
Здесь жарко, здесь даже зимой
Техногенное лето.
Город разбухает, растет,
Занимает все больше и больше места.
Бензина разводами лед
Месит прокисшее тесто.
Я знаю, он вскроется. Вскроется, слышишь!?
Стальным фонтаном искр-машин.
В синее небо над крышами.
И тогда не зевай — круши!
К черту маршрутки, мобильники, факсы,
Пусть не сегодня!
Пускай очень скоро!
Город — саднящая клякса
Будет нам как раз впору.
Пятиэтажка
Это была обыкновенная пятиэтажка,
Вечеринка давно переросла в банальную пьянку.
Мне не дала очередная машка,
И я для себя решил, что она лесбиянка.
Люди курили, расползались по кроватям,
Кто-то уснул, кто-то вообще блевал.
Я заебался. Я хотел попасть на нечто, называемое party,
И в итоге закатил безобразный скандал.
Меня успокаивали, отпаивали «топорами»,
Потом ко мне подсел один приятель
И завёл разговор о чем-то, что называли
«persuasion», а теперь называют «понятия».
Он говорил с серьезным видом
Про президента, про американские танки,
Про уничтожение социальной пирамиды
И про какой-то суд на Таганке.
Постепенно размывалась разговора нить,
В словах возникали странные промежутки,
Но я, несмотря ни на что, продолжал пить,
И портвейн сыграл со мной злую шутку.
Мой товарищ постепенно превращался в циклопа,
Он разрастался, заполнил всю кухню.
Я думал, чем бы его ухлопать,
Закачался, затрясся и на пол рухнул.
Он был шайтаном, Харибдой и идолищем,
Ракшасом, драконом и птицей Рух.
Он сверху глядел на меня осуждающе
Взглядом богобоязненных старух.
Он все больше и больше походил на зверя,
Он говорил о взрывах в Каире.
Тут я вскочил, стремительно трезвея:
«Знаешь, мне похуй на мир во всем мире!
Я просто хочу, чтоб меня любили
Длинноногие бляди и Муза-Шлюха.
Я заебался миля за милей
Постигать философию свободного духа.
Вы бесконечно вопите «Hail Hitler!»
Или, может быть «Viva la revolution!»
Я лучше прикончу на кухне пол-литра
И примусь за огуречный лосьон!»
Он отвалил, удивленно-обиженный,
А меня перекрыло пьяное горе.
Я пил портвейн, как будто отпизженный,
И на утро забыл о состоявшемся разговоре.
228, часть 2
Подмосковная электричка. Совхоз Московский.
Я направлялся в городок бедный,
Меня все еще зовут Михаил Кедреновский,
И меня по-прежнему называют Кедром.
Напротив сидел молодой мент
И что-то чиркал в своем блокнотике.
Справа мужичок пятидесяти лет
Читал о незаконном обороте наркотиков.
Я заглянул через плечо в его газету —
Там какой-то министр делился данными
О том, что в области этим летом
Продвигается борьба с юными наркоманами.
Внизу шел рассказ молодого мента,
Прикольный и достаточно необычный,
О том как, как газель с кастрюлей винта
Стопонули. Это было довольно логично.
У меня был в кармане пакетик с травой,
И я понимал, что боюсь пропалиться.
Но меня отпускало, я ехал домой
И улыбался молодому сотруднику милиции.
***
Я сидел, улыбаясь синей улыбкой,
Он смотрел в окно и там был минарет,
Было несколько просто, достаточно зыбко,
Я не верил, что этого нет.
Я дышал порошком, он был классным и белым,
я алкал стать сильнее, быстрее и лучше,
Стать прикольным, крутым, сексуальным и смелым,
Порошок разгонял, порошок меня мучил.
Я вдыхал испаренья химических трав,
Вместо мозга — сверкающий шар.
Я мечтал о богах, и, конечно, был прав,
Как Христос, Заратустра, Иштар.
Я к стене прислонился,
Колени руками обняв,
И в сияющий спрятался купол.
Он мешал шевелиться,
Он тоже был прав.
По сравнению с ним я был
Юным и глупым.
А на утро я снова пил дьявольский кир,
И спешил, торопился на желтый автобус,
Я уверен, пластмассовый, сломанный глобус,
Хоть и маленький — всё-таки мир...
Геноцид
Одеяло пахнет водой протухшей, старой,
И кошачьей мочей. От запахов мутит.
Ты лежишь в ржавой, с протекающим краном ванной,
Слабым, разбитым градусником без ртути.
В газовой камере очередной подворотни
Прикуривать дрожащими руками потными,
Залитыми скотчем и боярышниковой настойкой
Где-нибудь на задворках этого города, возле стройки,
С трудом подавляя рефлексы рвотные.
Эта постоянная, неиссякаемая тошнота в горле,
Силящаяся наружу выскочить, загадить чье-нибудь платье.
Я сегодня в который раз просыпаюсь в морге,
Хотя еще вчера засыпал на твоей кровати.
Наркотики — это твоя тема!
От этого нельзя убежать, нельзя пожаловаться маме.
Просто тебя в стотысячный раз наебали,
И ты чувствуешь себя недоказанной теоремой,
Сперматозоидом, заблудившимся в мочеиспускательном канале.
Странное неудобство. Тошнота опять подступает
Ощущением жгучей ненависти ко всему человечьему,
И, кажется, каждый прохожий об этом знает,
И ты блюешь на прохожих человеческой речью.
Улица — не что иное как тромбозный сосуд,
А ты похож на использованный гондон.
Ты уже ненужный, отживший свое лейкоцит
Но это пока еще не Армагеддон,
Это всего лишь пока геноцид
Каждого чувства и каждой мысли.
Но все-таки согласись —
Это было не лишено смысла...
Позавчера
Скажите, а Вы? Вы чего бы хотели?
Я? Я хотел бы съебаться в нирвану.
Я просто заебался курить марихуану,
Я заебался мыслить о женском теле.
Да, я понимаю, что еще слишком рано.
Да, я понимаю, что должен думать о деле.
Вот, вот эти таблетки.
Два раза в день, вечером и утром.
Да, это поможет вам вырваться из клетки.
Нирвана? Нет. Можете почитать сутры.
До свидания. Приходите через два месяца.
До встречи!
Эй! Осторожней на лестнице!
Там уже четверо покалечились.
-----------
Ну как? Как самочувствие?
Что? Что такое дзуйхицу?
Хорошо выполняли мои напутствия?
Не было больше приводов в милицию?
Выглядите прилично.
Как чувствуете себя с утра?
Спасибо доктор.
да, теперь все отлично.
Я застрелился позавчера.
***
Окраина. Вечер. «Слышь, ты с какого района..»
Подходит. Один, сзади еще четыре приятеля.
Я, как назло, в пиджаке зеленом.
«Ты че ваще, соблюдаешь какие понятия?»
Приехали. «Не, ребят, я ваще не отсюда.
В гости приехал. Я из Переделкино сам».
«Кого с Переделкино знаешь, ублюдок?
Короче, ты довыебывался, пацан».
Сплюнул, достает из-под куртки нож,
«Че, давай, доставай мобилу.
Ща ты ответишь за свой пиздежь».
Я почему-то представил могилу.
Фотография там, всякие инициалы,
Пониже циферки: 89 - 08.
Вдруг голос (этого еще не хватало)
«Такс, молодые люди, документики попросим.
Патрульная служба, сержант Баранов.
Чем занимаемся в такое время?
Предъявите, пожалуйста, содержимое карманов.
Паспорт забыли? Прокатимся в отделение».
Я рванул в сторону ближайшего пустыря
Со скоростью, достойной студенческого кросса,
Радуясь удачному завершению дня,
Целой печени и непокалеченному носу.
Неизбежность
Осень лупит траву пожелтевшей листвой,
Рыжий, свистящий дурдом.
В доме вечер и мухи, отвратительный рой.
Утро будет. Возможно потом.
Под балконами серые, смутные люди,
Шуршат, обтекают подъезд.
Жизнь — это театр. Спектакля не будет.
У входа табличка «Нет мест».
Я как мокрая кошка в бетонной коробке.
Неживая-немертвая. Я ерунда.
Закончились мысли, движения робки.
Отхода. Отхода. Отхода. Отхода.
Мухи
Правых — нет.
Виноватых нет тоже.
Только мухи на остатках котлет.
Только прыщи на желтеющей роже
В окружении осточертевших машин.
Запястья давно покрывает короста.
Здесь дым выедает остатки души,
Оставляя хилое тело-остов.
Я знаю — про это писал Лем.
Но все было сказано еще древними греками
Я не хочу иметь общего с тем,
Что теперь называется человеками.
Человеками, у которых ничего нету.
Даже любовь — просто кадры порнухи.
На человека наложено вето.
Вокруг только мухи. мухи. мухи.
К Вам
Я вовсе не против,
Напротив — Я за!
Я терпеть не могу, как и вы,
Выражений по типу:
«Не выебывайся и будь как все».
Я не противник дурацких идей,
Разговоров про Господа Бога,
Мораль и Порядок.
А также темы наркотиков
И всего что связано с ней.
И все же.
Это стихотворение я посвящаю Вам:
Эстетствующие пидорасы,
Философствующие поэты, и философы, к поэзии склонные,
Наркоманы с единственно верным взглядом на мир и реальность,
Эзотерики-девочки, юноши, мнящие себя эльфами,
Или, пуще того, драконами,
Люди в коже, считающие музыку магией,
Богатеи, разделяющие умное и позитивное,
Молодые активисты политических партий
И многие-многие прочие.
Иногда мне хочется к вам обратиться:
ЗАЕБАЛИ! НАПЕЙТЕСЬ И УСПОКОЙТЕСЬ!
***
У Московского Государственного Университета
Стоят Бэнтли, Ламборджини, Майбахи.
Я видел такие только в кино про агентов,
Небритых, в полурасстегнутой дорогой рубахе.
Сегодня на них приезжают студентки
Учиться философии и уголовному праву.
Вы, видимо, ждете негодования,
Что-нибудь про анархию и тупую бабу,
Про несправедливость и мерины в пламени?
Ну нет, это было бы слишком грубо.
Мне наоборот нравятся эти богатые суки.
Я бы хотел, чтобы такая катала меня в клубы,
А я ебал бы ее на досуге.
Она бы угощала меня кокаином,
А я её россказнями про искусство.
У нее непременно ноги были бы длинные,
И, если повезет, даже грудь искусственная...
Но меня не пускают в элитные клубы.
Кому в клубе нужен неудачник-поэт?
У меня нет бабла, я не крашу губы,
И хуево умею делать минет.
Сегодня стихи не дают урожая,
Не откроют мне путь в кокаиновый рай.
И я на порнуху дрочить продолжаю,
И каждое утро сажусь на трамвай.
***
Я бухал с людьми, знакомыми плохо,
И я им был до пизды, впрочем,
Я хотел напиться, мне было похуй,
И им было тоже похуй. Точно.
Там была еще девочка милая.
Она говорила, что поступить хочет.
А потом менты вылили вермута литр целый
Мне тогда было жалко его очень.
Вермут был очень вкусный. Белый.
Я поехал на метро «Новые Черемушки»
В надежде напиться хотя бы там.
Девушки почему-то к дому пошли.
Девушки всегда расходятся по домам.
Я пришел, а на кухне водку пили.
0,7 на двоих — расклад прекрасный.
Я не стал им мешать я сидел и думал,
Где можно вымутить фосфор красный.
Я читал в интернете рецепты разные,
Как Декстрометорфан из сиропа выделить,
так чтобы гладко все, чтоб не мазало,
А потом смотрел на работы Фидия.
Те двое, на кухне, орали Кинчева,
Егора, Майка и прочих тоже,
Я бродил по квартире и периодически
Натыкался на их милые пьяные рожи.
А потом один из них блевал с балкона
В низ на четыре этажа.
А спина у меня была в иголках,
Как у дикобраза или ежа.
А потом я швырял вилки на пол,
В надежде, что придет женщина.
Но женщина не пришла.
Кто-то сидел и плакал.
Какой DXM? Какая анаша?
Я сижу и жру «Ролтон» невкусный
Запивая «Виноградным днём» белым.
И я чувствую себя глупым и грустным.
А вчера чувствовал себя смелым.
***
Хватит кончаться,
Ныть, умирать
По четырнадцать раз на неделе,
Резать вены, рыдать,
А потом еле-еле
Писать:
«Я хочу умереть,
Потому что тебя
Рядом со мной
Нет».
Мой друг, но тебе еще нет
и семнадцати лет.
Перестаньте, пожалуйста, весь этот бред
Изливать.
Пожалейте мою френдленту.
Чем поминутно себя убивать,
Попробуйте лучше втрепать.
Грамм 400.
Одномоментно.
Чекист
В серой фуражке,
В черных перчатках,
С глазами как чистый лист
Меня в клетку швырнул,
Сняв отпечатки,
Безусловный Чекист.
Захлопнул решетку,
И с усмешкой мерзкой лязгнул
Большим замком.
Я глядел на него, лежа
На бетоне заблеванном.
Холодном тоже.
Его лицо мне было до черта знакомо.
Я вспомнил. Он был за стеной Петропавловской,
Когда пятерых Декабристов вешали,
Читал приговор безучастным голосом.
Я слышал. Там был еще умопомешанный,
Он вопил и рвал исступленно волосы.
А Этот просто маузер вытащил,
И, улыбнувшись, выстрелил в голову.
Он стоял за дверью, по струнке вытянувшись,
Когда был подписан Риббентропа-Молотова.
В то страшное утро в Ипатьевском доме
Он, улыбаясь, курил на веранде.
Он был в каждом курке и в каждом затворе,
Он был в каждой расстрельной команде
С 37го по 45.
Сегодня, в мундире, кровью запятнанном,
Разгоняет марши, швыряет на нары
И пиздит поэтов по ментовским застенкам
С самодовольным лицом КГБшного комиссара.
с лицом моего президента.
***
Бреду по проспектам нетрезвым-московским
В обнимку с луной и весенним туманом.
Я люблю эту девушку, как по роману,
А хочу — как в плохом переводе
Буковски.
Каждую ночь с ней встречаюсь.
Во сне.
Мы не ебемся, всего лишь болтаем,
Чертовски
За каждую ночь благодарен
Маю, мартини и прочей весне.
Тебе всё равно,
Мы едва ли знакомы,
Но, кажется, словно знакомы давно.
И я упиваюсь портвейном и ромом.
Я люблю тебя все-таки.
Черт побери.
А значит, и ты меня тоже.
Люби.
Бревно
Ты не любишь меня, у тебя есть другой,
И бороться мне с ним бесполезно.
Ты любишь его, ты с ним нежна,
А со мною всего лишь любезна.
Даже если ты со мной говоришь,
То только о нем об одном...
Я знаю! Я подойду к нему сзади
И охуячу бревном!
***
Бывает и так, что никто не поет,
И даже не важно, что кто-то умрет.
Просто слова превращаются в лед —
Это зима забирает свое...
Холодно, даже немного страшно...
Один, рядом пусто, нет никого,
Заходится светом окно,
Нет луны,
Только окно, но оно
Не заменит луну.
И почему-то хочется спрятаться в снег —
Нет, не от страха, от холода просто,
Как Травы. Как Корни. Как... человек..?
Надеюсь, что скоро,
Когда-нибудь завтра
Травы осветит солнечный луч.
Никто не заметит, если заплакать,
Слезы замерзнут. Стою и смотрю
На мир. На заборы, покрытые лаком.
И Буратино, посаженный на кол,
Сжимает в руке свой ключ.
Это меня раздражает
Мормоны пиздят про святые скрижали,
Любимая девушка мне не дает,
Я знаю, что каждый когда-то умрет,
Всего дохуя, но все не мое,
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
Музыкант под окном, нализавшись, лажает,
Я протрезвел, но кончился кир,
Паспорт в Европу не выдал ОВИР,
Потерян Есенин, на полке — Шекспир,
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
Дырка в подошве мне бегать мешает.
Я неудачник, а он президент.
Хочу сигарету — у всех только KENT,
Билетика нет, а на выходе — мент.
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
Я остаюсь, а Она уезжает,
Куда-то пропала моя голова.
Нету машины, есть только слова,
Идея пришла, но она не нова,
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
***
Всякие телки, блять!
Из МГИМО, блять!
Просят проголосовать за них в контакте, блять!
Рейтинг хотят поднять,
Обещают встречу в реале,
Голосуй, и ты сможешь ее отъебать!
Суки, блять!
Заебали!
***
Выше-выше черный флаг —
Государство — главный враг!
Раз анархист-два анархист,
Худой как глист, трясется как лист,
По проспекту раз-два, марш-марш,
Витрины бей, машины круши,
Пока менты не пришли.
Души систему! Души!
ОМОН, УБОП — оп —
И вокруг ни души.
«МАРШ ОТМЕНЕН, ВЛАСТИ НЕ ДАЛИ РАЗРЕШЕНИЯ!»
Улицу перегородили — смелое решение.
Смелое решение — слабое утешение..
Выше-выше черный флаг —
Государство — главный враг!
Один убит, второй сидит.
Кто-то у думы кричит.
Дома ворчит.
Система молчит.
Улыбается и молчит.
Гуляй поле — где?
Анархия — где?
Где-где — в пизде.
7го мая салют и превед.
Ничего нет. Не было и нет.
И не будет.
Доброе утро, люди.
Выше-выше черный флаг —
Государство — главный враг!
Слава России!
Слава России! Вове — Россию,
Всенародно избранному миссии,
Он принял страну, задыхающуюся в трясине,
И с каждым днем делает её все красивее!
Нет наркотикам и насилию!
Нам просто нужно сказать спасибо
За то, что свободы и счастья вкусили!
У кого тут чувство, что его изнасиловали?!
Вове — Россию! Слава России!
Москва
Толпы, толпы московские,
Топот тысяч и тысяч и тысяч ног.
Москва — слоеный пирог,
Москва — бесконечный и грязный панк-рок,
Москва — помойка, Москва — Бог
Москва — клубок кольцевых дорог,
Клубок постоянно спешащих людей,
Наркодельцов и клубных блядей,
Пробитых детей и убитых идей,
Бедноты, черноты, тошноты и мечты.
Здесь пропадешь ты.
А я на кухне сижу,
Курю,
Портвейн пью, заедая бычками в томате — закусывая,
И девочку обнимаю красивую. Русую.
***
В автобусе утром народу немало.
Ехал, пытаясь кормить кошку грудью,
Кошка топорщилась, а потом убежала.
Кругом только люди, люди, люди.
Я стал искать ее под сидениями в салоне,
Расталкивая пассажиров и извиняясь униженно,
Чувствуя себя стариком на ярославском перроне,
Умирающим от внезапно проявившейся грыжи.
Кошка нашлась, сидящей между вагонами,
Или как называются эти автобусные части.
Попутчики вероятно посчитали, что я тронутый,
Обнимающий кошку, раздувающуюся от счастья.
Автобус остановился на перекрестке светофорном,
В салон вошел сотрудник милиции, и топая, слон.
Козырнул и голосом четким и монотонным
Вежливо попросил меня покинуть салон.
Он объяснил, что моя кошка сумасшедшая несколько,
И что с такими запрещен проезд в автобусе замечательном.
Я вышел, для бодрости мурлыкая песенку.
Но утро было испорченно. Окончательно.
9%
«Алкоголь девять процентов» —
Надпись на алюминиевой банке
Зеленого цвета.
Алкоголь девять процентов и транки.
Это мой Вавилон. Это мое гетто.
Alc. 9% vol Точка.
Снова в себя.
Javol.
Нормативный удар по почкам.
Следует срочно втрепать.
Втрепать.
Какая банальность.
Это реальность.
Блять.
Дайте мне другую реальность...
***
Скучно,
Наверное, стоит влюбиться
Или нажраться.
А потом снова нажраться —
И так день за днем,
И месяц за месяцем.
В конце-концов это проще
Чем любить, надеяться,
Цветы покупать.
Влил 200-300,
Пошатался по улице,
Дошел до дома
И можно спать,
И обязательно повторить утром,
Чтобы голова не болела, и только.
Плевать, что водка приводит
К тяжелым заболеваниям печени,
Порой не совместимым с жизнью.
Рак души — это не менее горько.
Я люблю
Я люблю
Мешать
Адреналин с алкоголем
Алкоголь с эндорфином,
Эндорфин с табаком.
Я люблю быть умным
И чертовски пиздатым,
Напиваться в дымину
И быть мудаком.
Я люблю курить
Беломор и сигары,
Пить Johny Walker
И одеколон,
Мне нравятся Леди,
Мне нравятся шмары,
Я люблю поэтов,
И, конечно, ОМОН.
Я люблю засыпать,
Я люблю просыпаться,
Я люблю, а на
Остальное насрать.
Я люблю целовать,
И, конечно, ебаться.
Я люблю нажираться,
А после — блевать.
Кофе. Молотый.
Вошел в фойе ресторана,
ощущая себя совершенной ублюдиной
(По меркам столицы было достаточно рано)
в зале сидели-жрали довольные люди,
в углу вдруг заметил странную женщину, сидевшую молча,
казалось — она молилась,
потом в окно влетела, крича, птица,
все закружилось,
вокруг завертелись лица,
то исчезая, то появляясь,
хохоча, рыдая, срываясь на крик,
то ли плакали, то ли смеялись,
среди них выделялся один старик —
тельняшка, потертые серые брюки,
слепые глаза застилает пот,
он чего-то просил, он протягивал руки,
раскрывая слюнявый беззубый рот.
он был до того отвратительно жалким,
что мне захотелось пробить ему голову
кузнечным молотом
или палкой,
где-то прозвонил колокол,
все исчезло, я снова сидел за столом.
-Официант, принесите мне кофе.
Молотый.
***
Куча
Бессмысленно-глупых строчек.
Это гаснет последний лучик
Впрочем.
Опять будут пьяные ночи,
И все рано приходиться нам
Сеять доброе, разумное, вечное,
Изо дня в день получать по печени,
Разрываться на части вечером
И болеть каждый раз по утрам.
Пишется слезно-дурацкий стишок,
Хочется вывернуть душу наружу
На бумагу. Бумага —
Блевальный мешок.
В раннюю осень в преддверии стужи
Ощущать себя сгнившим осенним листом,
Упавшим с ветки в рыжую лужу.
«Ты все равно никому не нужен,
В церковь иди, забавляйся с костром».
-Я бы и рад сгореть, но тлею,
Тебе еще долго меня не добить,
Но как не вертись — все равно не умею,
Совсем не умею нормально любить.
***
Знаешь, я все чаще стал прятать глаза
За круглые стекла слепых очков.
Я, к сожалению, не Шопэнгауэр,
Не Тарантино и не Хичкок.
Я не люблю, не хочу, не умею.
Мне ни к чему загибать пространство.
Я не смог бы, наверное, без Галилея,
Но легко обхожусь без прогрэссив транса...
Я не хочу наслаждаться зрелищем
Талой воды или черного снега,
Я полюбил напиваться вдребезги
И уже давно не играю в Lego.
Мы играем фальшиво, хорошо бы чуть выше.
Совсем на чуть-чуть. Ну! Еще на полтона.
Я помню и знаю — всегда остается —
Дернуть стоп-кран и сойти с вагона.
***
Просыпаться каждое утро,
Умирая от головной боли,
Видеть рядом с собой каждый раз разную девочку —
Катю ли, Олю ли.
Кто их там разберет.
Я устал видеть немытые, сальные лица,
Устал каждое утро ездить в автобусе, набитом злыми, невыспавшимися людьми,
Я устал пить с алкоголиками,
Устал общаться с блядьми.
Надоела бесконечная вакханалия,
Бесконечное убийство своего, уже на половину гнилого, мозга!
Беспрерывная, похотливо-потная, грязная ебля,
Я лежу в грязи, но пока еще мыслю. Пока не поздно
Я поднимаю глаза вверх. И не вижу неба!
Только свинцовый, тяжелый туман да дым
Из трубы карандашной фабрики.
Торчащей в небо кирпичным пальцем с облупившемся ногтем,
Указывающим мне мое место в этом мире.
Не верю.
Я вижу белого голубя, летящего в серое небо.
Он пролетает над трубой, и падает
Рядом со мной черной, обугленной тушкой.
Неужели все так хреново?
Дружище?
Слышишь, как пахнет резиной гнилая трава?
Слышишь, как хрипло каркают вороны?
-Да нет, чувак, ты просто перепил вчера.
Проспись. На самом деле все здорово.
Ангел
Ангел.
Девочка, милая, с добрыми глазками,
С черными волосами.
Зачитывалась в детском садике сказками.
Пока товарищи дрались, орали.
Настя.
Вчера закончила школу
Хочет
Глотка ли, Укола ли,
Просто достичь абсолютного счастья!
Глазки мутные, ладошки грязные тоже.
Готова отдаться любому за ботл портвейна.
Пьяные, похотливо-потные рожи,
Гогочут, лапают, трахают. Налей ей. Налей ей.
Торчащей, дающей, пьющей. Ей нравится
Нажираться, валяться в своем говне.
Девчушка, спящая с первом встречным,
Мечтает о принце на белом коне…
Нет! Что вы! Она вовсе не шлюха,
Просто ангел с волосами немытыми.
Девочка с проколотым левым ухом.
Добрая фея с бейсбольной битой.
Маленький ангел глухой подворотни,
Грязь, живущая во дворах.
Убитая девочка хочет принца.
Видишь добро в пьяных детских глазах?
И он придет, она сможет дождаться!
Не спиться, не сторчаться
И стать счастливой. Как хочет!
Боже!
Да будет так!
А если нет,
То пускай её ночью
Зарежут
И бросят в помойный бак!
***
Заводы! Фабрики! Нефтепроводы!
Офисы! Хохот безумных лиц!
Чрезвычайно веские доводы
Против крыльев и перьев птиц!
Каньоны! Карьеры! Асфальтоукладчики!
Экскаваторы черных рвов!
Работать! Работать! Работать, мальчики!
Изо дня в день, по двенадцать часов!
Так приварите синице-чудеснице
Грязные крылья стальных ворон!
Ползите, кряхтя, по карьерной лестнице,
Чтоб сесть на в грязи стоящий трон!
Я отвечу вам адекватной реакцией:
Упасть и прикинуться дохлой лошадью,
Павшей на холоде в минус двадцать,
Таща попоны по Красной Площади!
И пройдете вы мимо, гордо и немо,
Не взглянув на замерзшую, павшую мразь!
Мимо! Все мимо! Идите в Кремль!
Смотреть на троне сидящую грязь!
© Михаил Кедреновский, 2006-2009
МИХАИЛ КЕДРЕНОВСКИЙ. 2006-2009.
Viva la revolution!
У тебя на руках до локтя порезы,
И парень твой был и останется гадом.
Ты помнишь, как нотами Марсельезы
Такие как мы дохли на баррикадах?
И топтали друг друга в дыму и давке,
И оголтело жандармов резали.
А мы, мудаки, отдыхаем на лавке
И до соплей упиваемся Блейзером.
***
Они не переносят обоснованной критики,
Они постоянно говорят о политике,
Они по-прежнему винтики
В пресловутой системе.
Тут не помогут разговоры для тех кто в теме,
Не поможет обмен вонючими мнениями.
Хочешь что-то сказать — выпадай из цепи потребления.
Нет! Так нельзя!
Это плохо!
Воровать в магазинах — плохо!
Пиздить людей — плохо!
Плохо!
Еще скажите — аморально!
В печь!
В печь!
Каждого третьего мента сжечь!
Впрочем, я не говорил ничего такого,
Я слышал, за это сажают понемногу.
Сжигать Ментов — это плохо!
Я не призываю к насилию.
Мне похуй.
Прекрасный Новый Мир
Я ставлюсь цифровым хмурым
По уху через айдозер,
Виртуально трахаю виртуальную
Дуру
В очередной невозможной позе.
Я продаю друзей, покупаю рейтинг,
Естественное желание — быть не как все.
Сейчас это каждому нужно, поверьте.
На разделительной полосе
Между сетью и реальным миром
Электронное поколение. Поколение циников.
Самое главное — есть квартира
И десятимегабитная линия.
Нас уже тридцать шесть миллионов,
Кому-то и этого будет мало.
Мое имя — тысячи легионов
Ярких личностей. Виртуалов.
Этот мир — безусловно, творение Гения.
Мне с монитора улыбается Каин.
Вам нравится это стихотворение?
Оставьте, пожалуйста, комментарий.
Я заказал себе сырную пиццу,
Почти подгрузилось новое порево.
В мой дом заходит виртуальная инквизиция
И вливает в горло электронное олово.
Все остальное — бессмысленно
Эта девушка в белом топике
С парнем. Все остальное — бессмысленно.
Влажность чуть ниже, чем в тропиках,
В баре. Связано с риском
Нахождение здесь без бабла и без допинга.
Кто-то меня угощает виски.
Эта девушка в белом топике
С парнем. Все остальное — бессмысленно.
Москва-city
Москва-city?
Отсосите!
Права человека!
Европейский город!
В переходе метро сумасшедший калека
Ехидно смеется в бороду.
У выхода народности на девятках
Ломят тройную цену.
Менты, намекая на взятки,
Высаживают на измену.
У дороги стая зашлась в атаке
На «Крайслер» последней модели.
В этом городе даже собаки
Окончательно озверели.
На московских изогнутых улицах
Наркоманы, нацисты, шпана,
Здесь бы даже Эмир Кустурица
В три минуты сошел с ума.
Я иду от Лубянки до Чистых
Пьян и на все готов,
И встречаю антифашистов,
Лесбиянок, цыган и ментов.
Забитый трамвай на бульваре
Выплевывает пассажиров,
Мы кипим в иступленном отваре
Из бензина, домов и жира.
В этом есть что-то бесчеловечное,
Выхлопы добавляют ада душному лету.
Я предлагаю выпить первому встречному
И беру у него сигарету.
***
Вы знаете, очень здорово
Утром, среди похмелья,
Удивленно смотреть на город
Через бутылку портвейна.
Он как будто становится впору,
В момент обретая краски,
И на синий сигнал светофора
Я по зебре иду без опаски.
Мне троллейбус мигает зеленым,
На показ выставляет фары.
Я иду по асфальту промзоны,
На прохожих дыша перегаром.
Улыбаются пьяным водителям
Постовые в гавайских рубашках,
И Эдуард Лимонов (руководитель
молодежного движения Наши)
Угощает меня сигарой.
***
«Касса вон там, слышишь!» —
Кричал в бешенстве водитель трамвая.
Казалось, ему начисто сорвало крышу.
«Билет не купил, а на ЭТО хватает!»
(Он сделал жест, означающий «выпить»)
Я стоял, и искал подходящее место,
Он орал, что я должен НЕМЕДЛЕННО выйти,
Я сел и закинул ноги на кресло.
«Очки нацепил и можно быть наглым!?
Вытянул ноги, думаешь что король!?»
Я бы не выдержал этого шквала,
Но, к счастью, меня согревал алкоголь
Он бесился, как бесится капитан брига,
Взявший на борт женщину, одетую как парень.
Казалось, я не турникет перепрыгнул,
А оскорбил его, или ударил.
Наконец он заткнулся, вернулся в кабину,
Застучали по рельсам колеса трамвая.
Я подумал:
Мне тоже бы стало обидно
Работать, когда он бухает.
***
У нее были великолепные ноги,
И, кажется, за спиной крылья.
Ее должны были окружать только боги,
Но вокруг выли.
Похожие на шакалов,
Они еще с вечера упивались самбукой,
И, кажется, им все еще было мало,
Сукам.
Я предложил проводить ее до метро,
Но она ответила просто: «Нет»,
И, коснувшись щеки крылом,
Села в кабриолет.
Короли в золотых клетках
Смеялись и показывали пальцем.
Одного из них я уложил
Ударом по яйцам.
***
Девятка на литых дисках,
Шипованная резина.
Давится семечками и ирисками
Быдло у магазина.
Зайдешь купить сигареты —
У тебя расстреляют полпачки.
Мужик, похожий на Летова,
Покупает бухло на заначку,
Кого-то мудохают в парке.
Чего добивались — нате:
Выпил два литра «Кадарки» —
Очнулся в больничной палате.
В Солнцево или в Митино,
Посреди охуевшего мая
Я пью с охуевшими жителями
Охуевших московских окраин.
Нам пора в бесконечность,
На поиски знания.
Впрочем, мы побудем здесь еще немного.
Сегодня на телеканале «Вечность»
SMS-голосование. Выбирают
Бога.
Каждому третьему проголосовавшему
В подарок крылья.
Из своих я сошью себе занавески.
Кончились деньги? Держи мой мобильник.
Отправляй, отправляй, отправляй sms-ки.
Давай, собирайся,
Надевай сверкающие одежды.
Ступим на выбранную бразду.
Я только зайду на портал Надежды,
Скачаю себе на дорогу звезду.
Нам помашет рукой умирающий автор,
И в небо, в черную точку
Полетят ракеты.
И смеющиеся космонавты,
Жалуясь на больные почки,
Блюют
В заготовленные пакеты.
Икар
Я Икар, недолетевший до точки сборки,
Я смотрю, как рассвет, доедая пилюлю луны,
Бесцеремонно ночь отодвинувший на задворки,
Втыкает в глазницы иголки лучи.
Еще
Вчера я не верил в опасность воды,
Чтобы завтра поверить в опасность света
Холодной, оранжево-желтой звезды.
Я был гением. Только теперь меня нету.
Я герой, заблудившийся в дебрях пыли.
Я игрок, пошедший не с той масти.
Я Икар, воском сплавивший перья крыльев,
Я дурак,
Утонувший
в пучине безмерного счастья.
***
У меня есть коробка,
В коробке — пара котят,
Они тихо сопят и, немного неловко,
Ползают. Кажется, молока хотят.
Маленькие, трутся о стенки коробки,
Весь мир — темная коробка из картона
Осторожно-слепые. Робкие.
Помнят еще тепло кошачьего лона.
Я, отдам их знакомым, пожалуй,
Или просто прохожим на площади.
Их возьмут с умилением. Или из жалости.
Это всего лишь котята, не лошади.
Одного заберут, но отпустят после,
Попросту выкинут где-нибудь возле мясной лавки,
Его за шкирку поднимет мясник рослый
И вышвырнет на забаву дворовым шавкам.
Нет, он спасется, спасется, конечно,
Станет облезлым, станет грязно серым,
Станет вести себя осторожно и взвешенно,
Станет опасаться банок консервных.
Судьба второго сложится более радужно.
Его заберет к себе старик милый,
В шляпе, седой и немножечко важный.
И назовет, почему-то, Биллом.
Он его будет воспитывать и кормить паштетом
И в кратчайшие сроки приучит к лотку,
Так же, как его самого, года в четыре где-то
Бабушка приучала к носовому платку
Но однажды утром, не найдя угощения,
Подойдет кот к хозяину тихо, без звука,
И, как будто за что-то прося прощения
Будет тыкаться носом в холодную руку.
Я не знаю. Может быть лучше рано?
Может, не стоит гоняться за мышками?
Может, открыть посильнее краны
И поплотнее захлопнуть крышку?
***
Слушай, пожалуйста, слушай.
Слова-Направления-Векторы..
Выпрыгивают через уши
Круглые мысли — молекулы.
Отравляю словами — фугами,
Глажу милые руки — спички.
Не смотри на меня испуганно.
Моя маленькая... Синичка...
Разговоры за рамками круга.
К черту радиусы. Диаметры.
Ты же мне просто подруга,
Мне плевать на твои параметры.
Упругие фразы — мячики,
Мне нужно излить тебе душу.
Я любовь в слова заворачиваю...
Слушай, пожалуйста, слушай...
Город
Это не трафик — это совершенная пробка.
Очумевший автобус
Катится медленно, как будто робко
Крадется, боясь разбудить
Пыльно-дышащий город,
Разбухающий жирный прыщ
Где-то на теле планеты
Или чего-то еще.
Здесь жарко, здесь даже зимой
Техногенное лето.
Город разбухает, растет,
Занимает все больше и больше места.
Бензина разводами лед
Месит прокисшее тесто.
Я знаю, он вскроется. Вскроется, слышишь!?
Стальным фонтаном искр-машин.
В синее небо над крышами.
И тогда не зевай — круши!
К черту маршрутки, мобильники, факсы,
Пусть не сегодня!
Пускай очень скоро!
Город — саднящая клякса
Будет нам как раз впору.
Пятиэтажка
Это была обыкновенная пятиэтажка,
Вечеринка давно переросла в банальную пьянку.
Мне не дала очередная машка,
И я для себя решил, что она лесбиянка.
Люди курили, расползались по кроватям,
Кто-то уснул, кто-то вообще блевал.
Я заебался. Я хотел попасть на нечто, называемое party,
И в итоге закатил безобразный скандал.
Меня успокаивали, отпаивали «топорами»,
Потом ко мне подсел один приятель
И завёл разговор о чем-то, что называли
«persuasion», а теперь называют «понятия».
Он говорил с серьезным видом
Про президента, про американские танки,
Про уничтожение социальной пирамиды
И про какой-то суд на Таганке.
Постепенно размывалась разговора нить,
В словах возникали странные промежутки,
Но я, несмотря ни на что, продолжал пить,
И портвейн сыграл со мной злую шутку.
Мой товарищ постепенно превращался в циклопа,
Он разрастался, заполнил всю кухню.
Я думал, чем бы его ухлопать,
Закачался, затрясся и на пол рухнул.
Он был шайтаном, Харибдой и идолищем,
Ракшасом, драконом и птицей Рух.
Он сверху глядел на меня осуждающе
Взглядом богобоязненных старух.
Он все больше и больше походил на зверя,
Он говорил о взрывах в Каире.
Тут я вскочил, стремительно трезвея:
«Знаешь, мне похуй на мир во всем мире!
Я просто хочу, чтоб меня любили
Длинноногие бляди и Муза-Шлюха.
Я заебался миля за милей
Постигать философию свободного духа.
Вы бесконечно вопите «Hail Hitler!»
Или, может быть «Viva la revolution!»
Я лучше прикончу на кухне пол-литра
И примусь за огуречный лосьон!»
Он отвалил, удивленно-обиженный,
А меня перекрыло пьяное горе.
Я пил портвейн, как будто отпизженный,
И на утро забыл о состоявшемся разговоре.
228, часть 2
Подмосковная электричка. Совхоз Московский.
Я направлялся в городок бедный,
Меня все еще зовут Михаил Кедреновский,
И меня по-прежнему называют Кедром.
Напротив сидел молодой мент
И что-то чиркал в своем блокнотике.
Справа мужичок пятидесяти лет
Читал о незаконном обороте наркотиков.
Я заглянул через плечо в его газету —
Там какой-то министр делился данными
О том, что в области этим летом
Продвигается борьба с юными наркоманами.
Внизу шел рассказ молодого мента,
Прикольный и достаточно необычный,
О том как, как газель с кастрюлей винта
Стопонули. Это было довольно логично.
У меня был в кармане пакетик с травой,
И я понимал, что боюсь пропалиться.
Но меня отпускало, я ехал домой
И улыбался молодому сотруднику милиции.
***
Я сидел, улыбаясь синей улыбкой,
Он смотрел в окно и там был минарет,
Было несколько просто, достаточно зыбко,
Я не верил, что этого нет.
Я дышал порошком, он был классным и белым,
я алкал стать сильнее, быстрее и лучше,
Стать прикольным, крутым, сексуальным и смелым,
Порошок разгонял, порошок меня мучил.
Я вдыхал испаренья химических трав,
Вместо мозга — сверкающий шар.
Я мечтал о богах, и, конечно, был прав,
Как Христос, Заратустра, Иштар.
Я к стене прислонился,
Колени руками обняв,
И в сияющий спрятался купол.
Он мешал шевелиться,
Он тоже был прав.
По сравнению с ним я был
Юным и глупым.
А на утро я снова пил дьявольский кир,
И спешил, торопился на желтый автобус,
Я уверен, пластмассовый, сломанный глобус,
Хоть и маленький — всё-таки мир...
Геноцид
Одеяло пахнет водой протухшей, старой,
И кошачьей мочей. От запахов мутит.
Ты лежишь в ржавой, с протекающим краном ванной,
Слабым, разбитым градусником без ртути.
В газовой камере очередной подворотни
Прикуривать дрожащими руками потными,
Залитыми скотчем и боярышниковой настойкой
Где-нибудь на задворках этого города, возле стройки,
С трудом подавляя рефлексы рвотные.
Эта постоянная, неиссякаемая тошнота в горле,
Силящаяся наружу выскочить, загадить чье-нибудь платье.
Я сегодня в который раз просыпаюсь в морге,
Хотя еще вчера засыпал на твоей кровати.
Наркотики — это твоя тема!
От этого нельзя убежать, нельзя пожаловаться маме.
Просто тебя в стотысячный раз наебали,
И ты чувствуешь себя недоказанной теоремой,
Сперматозоидом, заблудившимся в мочеиспускательном канале.
Странное неудобство. Тошнота опять подступает
Ощущением жгучей ненависти ко всему человечьему,
И, кажется, каждый прохожий об этом знает,
И ты блюешь на прохожих человеческой речью.
Улица — не что иное как тромбозный сосуд,
А ты похож на использованный гондон.
Ты уже ненужный, отживший свое лейкоцит
Но это пока еще не Армагеддон,
Это всего лишь пока геноцид
Каждого чувства и каждой мысли.
Но все-таки согласись —
Это было не лишено смысла...
Позавчера
Скажите, а Вы? Вы чего бы хотели?
Я? Я хотел бы съебаться в нирвану.
Я просто заебался курить марихуану,
Я заебался мыслить о женском теле.
Да, я понимаю, что еще слишком рано.
Да, я понимаю, что должен думать о деле.
Вот, вот эти таблетки.
Два раза в день, вечером и утром.
Да, это поможет вам вырваться из клетки.
Нирвана? Нет. Можете почитать сутры.
До свидания. Приходите через два месяца.
До встречи!
Эй! Осторожней на лестнице!
Там уже четверо покалечились.
-----------
Ну как? Как самочувствие?
Что? Что такое дзуйхицу?
Хорошо выполняли мои напутствия?
Не было больше приводов в милицию?
Выглядите прилично.
Как чувствуете себя с утра?
Спасибо доктор.
да, теперь все отлично.
Я застрелился позавчера.
***
Окраина. Вечер. «Слышь, ты с какого района..»
Подходит. Один, сзади еще четыре приятеля.
Я, как назло, в пиджаке зеленом.
«Ты че ваще, соблюдаешь какие понятия?»
Приехали. «Не, ребят, я ваще не отсюда.
В гости приехал. Я из Переделкино сам».
«Кого с Переделкино знаешь, ублюдок?
Короче, ты довыебывался, пацан».
Сплюнул, достает из-под куртки нож,
«Че, давай, доставай мобилу.
Ща ты ответишь за свой пиздежь».
Я почему-то представил могилу.
Фотография там, всякие инициалы,
Пониже циферки: 89 - 08.
Вдруг голос (этого еще не хватало)
«Такс, молодые люди, документики попросим.
Патрульная служба, сержант Баранов.
Чем занимаемся в такое время?
Предъявите, пожалуйста, содержимое карманов.
Паспорт забыли? Прокатимся в отделение».
Я рванул в сторону ближайшего пустыря
Со скоростью, достойной студенческого кросса,
Радуясь удачному завершению дня,
Целой печени и непокалеченному носу.
Неизбежность
Осень лупит траву пожелтевшей листвой,
Рыжий, свистящий дурдом.
В доме вечер и мухи, отвратительный рой.
Утро будет. Возможно потом.
Под балконами серые, смутные люди,
Шуршат, обтекают подъезд.
Жизнь — это театр. Спектакля не будет.
У входа табличка «Нет мест».
Я как мокрая кошка в бетонной коробке.
Неживая-немертвая. Я ерунда.
Закончились мысли, движения робки.
Отхода. Отхода. Отхода. Отхода.
Мухи
Правых — нет.
Виноватых нет тоже.
Только мухи на остатках котлет.
Только прыщи на желтеющей роже
В окружении осточертевших машин.
Запястья давно покрывает короста.
Здесь дым выедает остатки души,
Оставляя хилое тело-остов.
Я знаю — про это писал Лем.
Но все было сказано еще древними греками
Я не хочу иметь общего с тем,
Что теперь называется человеками.
Человеками, у которых ничего нету.
Даже любовь — просто кадры порнухи.
На человека наложено вето.
Вокруг только мухи. мухи. мухи.
К Вам
Я вовсе не против,
Напротив — Я за!
Я терпеть не могу, как и вы,
Выражений по типу:
«Не выебывайся и будь как все».
Я не противник дурацких идей,
Разговоров про Господа Бога,
Мораль и Порядок.
А также темы наркотиков
И всего что связано с ней.
И все же.
Это стихотворение я посвящаю Вам:
Эстетствующие пидорасы,
Философствующие поэты, и философы, к поэзии склонные,
Наркоманы с единственно верным взглядом на мир и реальность,
Эзотерики-девочки, юноши, мнящие себя эльфами,
Или, пуще того, драконами,
Люди в коже, считающие музыку магией,
Богатеи, разделяющие умное и позитивное,
Молодые активисты политических партий
И многие-многие прочие.
Иногда мне хочется к вам обратиться:
ЗАЕБАЛИ! НАПЕЙТЕСЬ И УСПОКОЙТЕСЬ!
***
У Московского Государственного Университета
Стоят Бэнтли, Ламборджини, Майбахи.
Я видел такие только в кино про агентов,
Небритых, в полурасстегнутой дорогой рубахе.
Сегодня на них приезжают студентки
Учиться философии и уголовному праву.
Вы, видимо, ждете негодования,
Что-нибудь про анархию и тупую бабу,
Про несправедливость и мерины в пламени?
Ну нет, это было бы слишком грубо.
Мне наоборот нравятся эти богатые суки.
Я бы хотел, чтобы такая катала меня в клубы,
А я ебал бы ее на досуге.
Она бы угощала меня кокаином,
А я её россказнями про искусство.
У нее непременно ноги были бы длинные,
И, если повезет, даже грудь искусственная...
Но меня не пускают в элитные клубы.
Кому в клубе нужен неудачник-поэт?
У меня нет бабла, я не крашу губы,
И хуево умею делать минет.
Сегодня стихи не дают урожая,
Не откроют мне путь в кокаиновый рай.
И я на порнуху дрочить продолжаю,
И каждое утро сажусь на трамвай.
***
Я бухал с людьми, знакомыми плохо,
И я им был до пизды, впрочем,
Я хотел напиться, мне было похуй,
И им было тоже похуй. Точно.
Там была еще девочка милая.
Она говорила, что поступить хочет.
А потом менты вылили вермута литр целый
Мне тогда было жалко его очень.
Вермут был очень вкусный. Белый.
Я поехал на метро «Новые Черемушки»
В надежде напиться хотя бы там.
Девушки почему-то к дому пошли.
Девушки всегда расходятся по домам.
Я пришел, а на кухне водку пили.
0,7 на двоих — расклад прекрасный.
Я не стал им мешать я сидел и думал,
Где можно вымутить фосфор красный.
Я читал в интернете рецепты разные,
Как Декстрометорфан из сиропа выделить,
так чтобы гладко все, чтоб не мазало,
А потом смотрел на работы Фидия.
Те двое, на кухне, орали Кинчева,
Егора, Майка и прочих тоже,
Я бродил по квартире и периодически
Натыкался на их милые пьяные рожи.
А потом один из них блевал с балкона
В низ на четыре этажа.
А спина у меня была в иголках,
Как у дикобраза или ежа.
А потом я швырял вилки на пол,
В надежде, что придет женщина.
Но женщина не пришла.
Кто-то сидел и плакал.
Какой DXM? Какая анаша?
Я сижу и жру «Ролтон» невкусный
Запивая «Виноградным днём» белым.
И я чувствую себя глупым и грустным.
А вчера чувствовал себя смелым.
***
Хватит кончаться,
Ныть, умирать
По четырнадцать раз на неделе,
Резать вены, рыдать,
А потом еле-еле
Писать:
«Я хочу умереть,
Потому что тебя
Рядом со мной
Нет».
Мой друг, но тебе еще нет
и семнадцати лет.
Перестаньте, пожалуйста, весь этот бред
Изливать.
Пожалейте мою френдленту.
Чем поминутно себя убивать,
Попробуйте лучше втрепать.
Грамм 400.
Одномоментно.
Чекист
В серой фуражке,
В черных перчатках,
С глазами как чистый лист
Меня в клетку швырнул,
Сняв отпечатки,
Безусловный Чекист.
Захлопнул решетку,
И с усмешкой мерзкой лязгнул
Большим замком.
Я глядел на него, лежа
На бетоне заблеванном.
Холодном тоже.
Его лицо мне было до черта знакомо.
Я вспомнил. Он был за стеной Петропавловской,
Когда пятерых Декабристов вешали,
Читал приговор безучастным голосом.
Я слышал. Там был еще умопомешанный,
Он вопил и рвал исступленно волосы.
А Этот просто маузер вытащил,
И, улыбнувшись, выстрелил в голову.
Он стоял за дверью, по струнке вытянувшись,
Когда был подписан Риббентропа-Молотова.
В то страшное утро в Ипатьевском доме
Он, улыбаясь, курил на веранде.
Он был в каждом курке и в каждом затворе,
Он был в каждой расстрельной команде
С 37го по 45.
Сегодня, в мундире, кровью запятнанном,
Разгоняет марши, швыряет на нары
И пиздит поэтов по ментовским застенкам
С самодовольным лицом КГБшного комиссара.
с лицом моего президента.
***
Бреду по проспектам нетрезвым-московским
В обнимку с луной и весенним туманом.
Я люблю эту девушку, как по роману,
А хочу — как в плохом переводе
Буковски.
Каждую ночь с ней встречаюсь.
Во сне.
Мы не ебемся, всего лишь болтаем,
Чертовски
За каждую ночь благодарен
Маю, мартини и прочей весне.
Тебе всё равно,
Мы едва ли знакомы,
Но, кажется, словно знакомы давно.
И я упиваюсь портвейном и ромом.
Я люблю тебя все-таки.
Черт побери.
А значит, и ты меня тоже.
Люби.
Бревно
Ты не любишь меня, у тебя есть другой,
И бороться мне с ним бесполезно.
Ты любишь его, ты с ним нежна,
А со мною всего лишь любезна.
Даже если ты со мной говоришь,
То только о нем об одном...
Я знаю! Я подойду к нему сзади
И охуячу бревном!
***
Бывает и так, что никто не поет,
И даже не важно, что кто-то умрет.
Просто слова превращаются в лед —
Это зима забирает свое...
Холодно, даже немного страшно...
Один, рядом пусто, нет никого,
Заходится светом окно,
Нет луны,
Только окно, но оно
Не заменит луну.
И почему-то хочется спрятаться в снег —
Нет, не от страха, от холода просто,
Как Травы. Как Корни. Как... человек..?
Надеюсь, что скоро,
Когда-нибудь завтра
Травы осветит солнечный луч.
Никто не заметит, если заплакать,
Слезы замерзнут. Стою и смотрю
На мир. На заборы, покрытые лаком.
И Буратино, посаженный на кол,
Сжимает в руке свой ключ.
Это меня раздражает
Мормоны пиздят про святые скрижали,
Любимая девушка мне не дает,
Я знаю, что каждый когда-то умрет,
Всего дохуя, но все не мое,
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
Музыкант под окном, нализавшись, лажает,
Я протрезвел, но кончился кир,
Паспорт в Европу не выдал ОВИР,
Потерян Есенин, на полке — Шекспир,
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
Дырка в подошве мне бегать мешает.
Я неудачник, а он президент.
Хочу сигарету — у всех только KENT,
Билетика нет, а на выходе — мент.
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
Я остаюсь, а Она уезжает,
Куда-то пропала моя голова.
Нету машины, есть только слова,
Идея пришла, но она не нова,
И ЭТО МЕНЯ РАЗДРАЖАЕТ!!!
***
Всякие телки, блять!
Из МГИМО, блять!
Просят проголосовать за них в контакте, блять!
Рейтинг хотят поднять,
Обещают встречу в реале,
Голосуй, и ты сможешь ее отъебать!
Суки, блять!
Заебали!
***
Выше-выше черный флаг —
Государство — главный враг!
Раз анархист-два анархист,
Худой как глист, трясется как лист,
По проспекту раз-два, марш-марш,
Витрины бей, машины круши,
Пока менты не пришли.
Души систему! Души!
ОМОН, УБОП — оп —
И вокруг ни души.
«МАРШ ОТМЕНЕН, ВЛАСТИ НЕ ДАЛИ РАЗРЕШЕНИЯ!»
Улицу перегородили — смелое решение.
Смелое решение — слабое утешение..
Выше-выше черный флаг —
Государство — главный враг!
Один убит, второй сидит.
Кто-то у думы кричит.
Дома ворчит.
Система молчит.
Улыбается и молчит.
Гуляй поле — где?
Анархия — где?
Где-где — в пизде.
7го мая салют и превед.
Ничего нет. Не было и нет.
И не будет.
Доброе утро, люди.
Выше-выше черный флаг —
Государство — главный враг!
Слава России!
Слава России! Вове — Россию,
Всенародно избранному миссии,
Он принял страну, задыхающуюся в трясине,
И с каждым днем делает её все красивее!
Нет наркотикам и насилию!
Нам просто нужно сказать спасибо
За то, что свободы и счастья вкусили!
У кого тут чувство, что его изнасиловали?!
Вове — Россию! Слава России!
Москва
Толпы, толпы московские,
Топот тысяч и тысяч и тысяч ног.
Москва — слоеный пирог,
Москва — бесконечный и грязный панк-рок,
Москва — помойка, Москва — Бог
Москва — клубок кольцевых дорог,
Клубок постоянно спешащих людей,
Наркодельцов и клубных блядей,
Пробитых детей и убитых идей,
Бедноты, черноты, тошноты и мечты.
Здесь пропадешь ты.
А я на кухне сижу,
Курю,
Портвейн пью, заедая бычками в томате — закусывая,
И девочку обнимаю красивую. Русую.
***
В автобусе утром народу немало.
Ехал, пытаясь кормить кошку грудью,
Кошка топорщилась, а потом убежала.
Кругом только люди, люди, люди.
Я стал искать ее под сидениями в салоне,
Расталкивая пассажиров и извиняясь униженно,
Чувствуя себя стариком на ярославском перроне,
Умирающим от внезапно проявившейся грыжи.
Кошка нашлась, сидящей между вагонами,
Или как называются эти автобусные части.
Попутчики вероятно посчитали, что я тронутый,
Обнимающий кошку, раздувающуюся от счастья.
Автобус остановился на перекрестке светофорном,
В салон вошел сотрудник милиции, и топая, слон.
Козырнул и голосом четким и монотонным
Вежливо попросил меня покинуть салон.
Он объяснил, что моя кошка сумасшедшая несколько,
И что с такими запрещен проезд в автобусе замечательном.
Я вышел, для бодрости мурлыкая песенку.
Но утро было испорченно. Окончательно.
9%
«Алкоголь девять процентов» —
Надпись на алюминиевой банке
Зеленого цвета.
Алкоголь девять процентов и транки.
Это мой Вавилон. Это мое гетто.
Alc. 9% vol Точка.
Снова в себя.
Javol.
Нормативный удар по почкам.
Следует срочно втрепать.
Втрепать.
Какая банальность.
Это реальность.
Блять.
Дайте мне другую реальность...
***
Скучно,
Наверное, стоит влюбиться
Или нажраться.
А потом снова нажраться —
И так день за днем,
И месяц за месяцем.
В конце-концов это проще
Чем любить, надеяться,
Цветы покупать.
Влил 200-300,
Пошатался по улице,
Дошел до дома
И можно спать,
И обязательно повторить утром,
Чтобы голова не болела, и только.
Плевать, что водка приводит
К тяжелым заболеваниям печени,
Порой не совместимым с жизнью.
Рак души — это не менее горько.
Я люблю
Я люблю
Мешать
Адреналин с алкоголем
Алкоголь с эндорфином,
Эндорфин с табаком.
Я люблю быть умным
И чертовски пиздатым,
Напиваться в дымину
И быть мудаком.
Я люблю курить
Беломор и сигары,
Пить Johny Walker
И одеколон,
Мне нравятся Леди,
Мне нравятся шмары,
Я люблю поэтов,
И, конечно, ОМОН.
Я люблю засыпать,
Я люблю просыпаться,
Я люблю, а на
Остальное насрать.
Я люблю целовать,
И, конечно, ебаться.
Я люблю нажираться,
А после — блевать.
Кофе. Молотый.
Вошел в фойе ресторана,
ощущая себя совершенной ублюдиной
(По меркам столицы было достаточно рано)
в зале сидели-жрали довольные люди,
в углу вдруг заметил странную женщину, сидевшую молча,
казалось — она молилась,
потом в окно влетела, крича, птица,
все закружилось,
вокруг завертелись лица,
то исчезая, то появляясь,
хохоча, рыдая, срываясь на крик,
то ли плакали, то ли смеялись,
среди них выделялся один старик —
тельняшка, потертые серые брюки,
слепые глаза застилает пот,
он чего-то просил, он протягивал руки,
раскрывая слюнявый беззубый рот.
он был до того отвратительно жалким,
что мне захотелось пробить ему голову
кузнечным молотом
или палкой,
где-то прозвонил колокол,
все исчезло, я снова сидел за столом.
-Официант, принесите мне кофе.
Молотый.
***
Куча
Бессмысленно-глупых строчек.
Это гаснет последний лучик
Впрочем.
Опять будут пьяные ночи,
И все рано приходиться нам
Сеять доброе, разумное, вечное,
Изо дня в день получать по печени,
Разрываться на части вечером
И болеть каждый раз по утрам.
Пишется слезно-дурацкий стишок,
Хочется вывернуть душу наружу
На бумагу. Бумага —
Блевальный мешок.
В раннюю осень в преддверии стужи
Ощущать себя сгнившим осенним листом,
Упавшим с ветки в рыжую лужу.
«Ты все равно никому не нужен,
В церковь иди, забавляйся с костром».
-Я бы и рад сгореть, но тлею,
Тебе еще долго меня не добить,
Но как не вертись — все равно не умею,
Совсем не умею нормально любить.
***
Знаешь, я все чаще стал прятать глаза
За круглые стекла слепых очков.
Я, к сожалению, не Шопэнгауэр,
Не Тарантино и не Хичкок.
Я не люблю, не хочу, не умею.
Мне ни к чему загибать пространство.
Я не смог бы, наверное, без Галилея,
Но легко обхожусь без прогрэссив транса...
Я не хочу наслаждаться зрелищем
Талой воды или черного снега,
Я полюбил напиваться вдребезги
И уже давно не играю в Lego.
Мы играем фальшиво, хорошо бы чуть выше.
Совсем на чуть-чуть. Ну! Еще на полтона.
Я помню и знаю — всегда остается —
Дернуть стоп-кран и сойти с вагона.
***
Просыпаться каждое утро,
Умирая от головной боли,
Видеть рядом с собой каждый раз разную девочку —
Катю ли, Олю ли.
Кто их там разберет.
Я устал видеть немытые, сальные лица,
Устал каждое утро ездить в автобусе, набитом злыми, невыспавшимися людьми,
Я устал пить с алкоголиками,
Устал общаться с блядьми.
Надоела бесконечная вакханалия,
Бесконечное убийство своего, уже на половину гнилого, мозга!
Беспрерывная, похотливо-потная, грязная ебля,
Я лежу в грязи, но пока еще мыслю. Пока не поздно
Я поднимаю глаза вверх. И не вижу неба!
Только свинцовый, тяжелый туман да дым
Из трубы карандашной фабрики.
Торчащей в небо кирпичным пальцем с облупившемся ногтем,
Указывающим мне мое место в этом мире.
Не верю.
Я вижу белого голубя, летящего в серое небо.
Он пролетает над трубой, и падает
Рядом со мной черной, обугленной тушкой.
Неужели все так хреново?
Дружище?
Слышишь, как пахнет резиной гнилая трава?
Слышишь, как хрипло каркают вороны?
-Да нет, чувак, ты просто перепил вчера.
Проспись. На самом деле все здорово.
Ангел
Ангел.
Девочка, милая, с добрыми глазками,
С черными волосами.
Зачитывалась в детском садике сказками.
Пока товарищи дрались, орали.
Настя.
Вчера закончила школу
Хочет
Глотка ли, Укола ли,
Просто достичь абсолютного счастья!
Глазки мутные, ладошки грязные тоже.
Готова отдаться любому за ботл портвейна.
Пьяные, похотливо-потные рожи,
Гогочут, лапают, трахают. Налей ей. Налей ей.
Торчащей, дающей, пьющей. Ей нравится
Нажираться, валяться в своем говне.
Девчушка, спящая с первом встречным,
Мечтает о принце на белом коне…
Нет! Что вы! Она вовсе не шлюха,
Просто ангел с волосами немытыми.
Девочка с проколотым левым ухом.
Добрая фея с бейсбольной битой.
Маленький ангел глухой подворотни,
Грязь, живущая во дворах.
Убитая девочка хочет принца.
Видишь добро в пьяных детских глазах?
И он придет, она сможет дождаться!
Не спиться, не сторчаться
И стать счастливой. Как хочет!
Боже!
Да будет так!
А если нет,
То пускай её ночью
Зарежут
И бросят в помойный бак!
***
Заводы! Фабрики! Нефтепроводы!
Офисы! Хохот безумных лиц!
Чрезвычайно веские доводы
Против крыльев и перьев птиц!
Каньоны! Карьеры! Асфальтоукладчики!
Экскаваторы черных рвов!
Работать! Работать! Работать, мальчики!
Изо дня в день, по двенадцать часов!
Так приварите синице-чудеснице
Грязные крылья стальных ворон!
Ползите, кряхтя, по карьерной лестнице,
Чтоб сесть на в грязи стоящий трон!
Я отвечу вам адекватной реакцией:
Упасть и прикинуться дохлой лошадью,
Павшей на холоде в минус двадцать,
Таща попоны по Красной Площади!
И пройдете вы мимо, гордо и немо,
Не взглянув на замерзшую, павшую мразь!
Мимо! Все мимо! Идите в Кремль!
Смотреть на троне сидящую грязь!
© Михаил Кедреновский, 2006-2009
