Об истоках национал-большевизма
(Данный пост открывают серию моих публикаций по русским национал-большевизму и фашизму)
Как же карикатурны сегодняшние персонажи, представляющие НБП им. Лимонова. В первую очередь карикатурны тем, что их души не наполнены духовным содержанием, а отсюда и происходит конфликт формы и содержания. Ну право, не считать же идеологией НБП скоморошество с захватом приемных чиновников.
Но ведь были, были ведь основатели идеи национал-большевизма совсем другими людьми, с глыбами идей и свершений. В первую очередь, у истоков левого национал-большевизма (Исай Лежнев и Владимир Тан-Богораз) стояли выкресты, что также накладывало на группу национал-большевиков определенный отпечаток бесноватого мессианства, который и толкал этих людей на свершения.

Итак, Владимир Тан-Богораз вместе с Пешехоновым был основателем партии народных социалистов, одной из самых радикальных народнических групп. Тан был старый народоволец и крестился задолго до революции. Но его крещение отнюдь не говорит о преданности христианству. Напротив, Тан был религиозным нигилистом и воинствующим антихристианином.
Для Тана единый, предвечный Б-г - это неистовый Б-г разрушения и творчества. Диалог с Б-гом не получается. Тан постоянно обращается к нему, но не находит ответа. Все же однажды Б-г отвечает ему: «Я - господин бытия, но я не господин небытия. Сущее идет к небытию. Я - жизнь, воюющая со смертью. А жизнь - это народ». Еврейские мотивы в очень странном преломлении постоянно слышатся у Тана. Как правило, у него мелькают отзвуки каббалистических идей. Так, Б-г говорит ему: «Я капля света, упавшая во мрак», - что заставляет нас вспомнить о рассеянных искрах Шехины, рассыпавшихся по всему миру и ждущих освобождения. Ветхозаветный Б-г для него террорист и народоволец. Десять египетских казней - это десять террористических актов против египетского самодержавия. Отсюда он видит даже программу еврейского скитания в пустыне как прототип военного коммунизма.
«Иегова - божественный максималист, его цель - разрушить навеки египетский плен, чтобы туда нельзя было вернуться, если захочешь. Прежде всего - разрушение, это основная цель. Но при этом надо помнить, что из созданной после разрушения скинии завета возник сначала храм Иерусалимский, а из него - собор Св. Петра, собор Св. Софии. Христос же не творец жизни, а ее учитель. Христос пожалел человечество, а жалеть его не надо было. Поэтому жив Христос только в эпоху подготовки революции, в эпоху духовного переворота. В самой же революций нет места для Христа. Христос неизбежно перерождается в инквизитора. Так или иначе, и Ветхий завет и Новый завет мертвы сейчас. Жив же Б-г предвечный - живой Б-г народной революции», - писал Тан-Богораз.

Воинствующее антихристианство Тана проявляется по многим поводам. Не без садизма наблюдает он попытку уничтожения православной церкви в 1922-1923 гг., но отнюдь не сочувствует и обновленцам. Он радуется победе мусульман-турок над православными греками. «Турки, - восклицает он, - одним хорошим пинком ноги сбросили в Эгейское море зарвавшихся торговцев коринкою!» Впоследствии Тан становится активным членом Союза воинствующих безбожников и директором Института истории религии, но это отнюдь не исключает его прежнего религиозного нигилизма. Еще в 1923 г., применяя теорию относительности к религии, он утверждал, что «относительность бытия делает бесцельной и всякую поправку на объективность. Исчезает различие между знанием реальным и знанием воображаемым, условным. И все наши восприятия, в т.ч. и религиозные, становятся равноправными элементами нашего познания мира».

Революция для него была стихией религиозного народного разрушения. И если походил на саббатианца Лежнев был саббатианцем, то Тан оставался приверженцем хасидизма.
Когда начались дискуссии о сменовеховстве, Тан заявил, что названием «национал-большевизм» можно только гордиться как «новой верой». «Появление национал-большевизма - неслыханная радость», восклицал он. Тан, впрочем, как и Лежнев, требует отличать внутрироссийское сменовеховство от эмигрантского, менявшее вехи постфактум. Эмигрантское сменовеховство, по словам Тана, «сладкое, как сахарин, наше - горькое, как полынь». Тан разделяет все основные тезисы национал-большевизма, а именно идею о национальном возрождении России и резкие антизападные настроения. «И здоровой стала Россия, - пишет Тан, - по-новому здоровой во всех своих безумствах и усобицах. Здоровее Европы стала современная Россия, и нам, уцелевшим от прошлого, странно оглядываться на Европу совсем по-иному, чем прежде». То же равнение на народный дух, куда бы он ни повел, какое было у Лежнева, воодушевляет и Тана. «Я не знаю, куда идет Россия, - заявляет он, - и не знает никто. Но можно сказать одно с уверенностью: куда бы Россия ни пошла, к Б-гу или к черту, на Небо или в ад, духовно опереться на Европу больше Россия не может. Если бы и хотела, то не может опереться, ибо не на что».

«Одно можно предсказать, - утверждал он, - со значительной уверенностью. Это растущую роль России в делах мировых, делах международных, тем более что с самого начала у нее есть определенная воля и рвение к влиянию на старую Европу и на весь огнедышащий мир Востока и Запада. Россия добивается теперь от соседей и ближних и дальних признания... Но, может быть, не очень далек и тот день, когда, наоборот, ближайшие соседи будут от нее добиваться признания и навряд ли получат его».
(Вот такая вера в Россию – есть ли она у кого-то сейчас?)

Столь же характерны для Тана и некоторые различимые антисемитские нотки, редкие в тогдашнем национал-большевизме, но зато находящие выражение у национал-большевика - еврея. Например, он берет под защиту обновленца Красницкого, которого обвиняли в том, что он раньше был активным черносотенцем. Тана не пугает новый прилив антисемитизма в России и даже погромы. По его мнению, имеется некий баланс погромов: еврейских и русских, белых и красных, классовых и сверхклассовых, так что на чьих руках больше крови – неизвестно.