Шаляпин и холосас (пьеса о том, как церковники Толстого затравили)
Думаю вот пьесу поставить.
Прочитайте, мне важно ваше мнение.

Действующие лица:
Толстой- писатель
Софья Андреевна, его жена
Шаляпин- певец
Слуга Прохор
Поп (его может играть Наводворская)

Действие первое.
Пустая сцена, в центре стоит фортепьяно, на нем- кастрюля. В глубине виден стенной шкафчик. Изредка раздается приглушенный звук клавиш, как будто кто-то осторожно до них дотрагивается. За фортепьяно на табурете сидит Шаляпин. Рядом, стоя- Лев Толстой. В его руках половник. Он извлекает из кастрюли сырое тесто и не глядя сует половник в лицо Шаляпину. Не попадает. Тесто ошметками срывается и шлепается на клавиши, производя характерные звуки.

Шаляпин, лицо его страдальчески искривлено:
- А тесто-то опять перекисло, Лев Николаевич.
Толстой, продолжая вытягивать тесто, бездумно:
- Ничего, голубчик, ничего. Так нужно.
Он мечтательно смотрит перед собой и что-то нашептывает. На сцене появляется Софья Андреевна. Она подходит к фортепьяно и становится рядом.
Тесто по клавиатуре:
- Шлеп!
Софья Андреевна, с раздражением, горстью пальцев по клавишам:
- Блям!
- Шлеп!
- Блям!
- Шлеп!
- Блям!
Шаляпин, повернув лицо к Софии Андреевне, с возмущением; борода его измазана тестом:
- Извольте не мешать, София Андреевна! Мы репетируем.
Софья Андреевна:
- Это неслыханно! Второй месяц подряд… выцарапываю между клавишей… У меня руки стали, как у кухарки…


Вытягивает вперед руки. Из них растут сосиски, которые у Софьи Андреевны вместо пальцев.
Шаляпин:
-Мда…
Лев Толстой, безмятежно:
- Ты же знаешь, душенька, в деревне тяжело, голод. Мы и удумали с Федор Ивановичем их позабавить. Утренничек ребятишкам…
Шаляпин, оживляясь:
- Да, я им спою это …
Пытается петь:
- Ворона видит сыр, ворону сыр…
Не может. Сырое тесто залепило горло.
Софья Андреевна:
- Ну хорошо. Но причем здесь тесто?!
Шаляпин:
- Лев Николаевич считает, что это кощунственно есть сыр, когда народ голодает. Да и боязно, по чести сказать. Ведь бог весть, что может начаться, если я выкачу сырную голову и начну ее пожирать у них на глазах.
Толстой:
- Неправда! Наш народ лучше, чем вы о нем говорите.
Софья Андреевна:
- Помолчите, граф! Почему вы опять босиком и … это…ужасно!
Толстой, гордо:
- Когти.
Софья Андреевна:
- Что?!
- Наш народ не терпит никакой фальши. Этого не понимают только господа академики и дурак Петр, который приказал им брить бороды и ходить на немецкий манер! Ворона обязана иметь когти. Если их не будет- меня просто засмеют. И правильно сделают. Где это видано- ворона без когтей!
Софья Андреевна, насмешливо:
- Что вы вообще понимаете? Даже ваши сапоги никому не нужны!
Толстой, запальчиво:
- Пусть разваливаются! Пусть! Они делают больше- они греют души! А потом… меня благодарили. Из-за моих сапог этой зимой спаслось две деревни. Спасибо, говорили, кормилец. Кабы не ты… Они из них щи варили- и спаслись! Так-то вот.
Софья Андреевна, примирительно:
- Хорошо, хорошо. Успокойся. Но все-таки, мне кажется, что сыр…
Льва Николаевича прорывает:
- Что?! Опять перечить! Это неслыханно! При мне… гении русской литературы… а народ… а вы мне, мне! Сыр!!! Кощунство! Не сметь! Ну хорошо же, хорошо…Я вас научу правильным манерам…
Кряхтя нагибается и шарит под фортепьяно. Достает суковатую палку и начинает колотить ею по клавишам. Все начинают что-то говорить, но их не слышно- инструмент ревет. Это продолжается не менее пяти минут. Тесто летит во все стороны. Внезапно Толстой останавливается. Одновременно все перестают шевелить губами. Толстой, лицо его просветлело, мечтательно:

- Блаженны плачущие, ибо они утешатся…

Ему никто не возражает. Шаляпин на всякий случай прикрыл голову руками.
Толстой продолжает, вдумчиво, неторопливо:
- Был у меня один… Самобытнейшая личность. Умница! Не поверите- подковы руками разгибал. Позвольте… да, Парфеном звали. Придет это… знаете ли… спозаранку мужик на конюшню- поле пахать, а подковки на земле лежат. Ровненькие, прямые как карандашики. Это, стало быть, Парфен ночью залез, подковы-то с лошади поотковыривал. Силища неимоверная! И давай разгибать. Так он, бывало, шесть- восемь дворов обходил. И так кажинную ночь… А вот, господа- народники, говорят- в мужике сознанья нету!
Шаляпин, заинтересованно:
- И где же он теперь?
- Выжали.
- Как выжали?!
- Очень даже просто. Поймали его мужики и выжали. Пятеро за ноги держало, пятеро- за руки. Перекрутили в разные стороны- как баба тряпку. Грех-то какой! Это, говорю, человек великой души был, может новый Ломоносов… гений Российский…
- А они?
- Известное дело. «Ломоноса не разумеем, только Парфен энтот сызмальства, как в силу вошел, по ночам шастал- подковы отдирал и разгибал. И тому уже как шесть десятков минуло».
Толстой, помолчав:
- А пятаки- наоборот.
- Что наоборот?
- А пятаки- те, он наоборот, сгибал.
Кручинясь:
- Эх, душа русская… дремуча ты, загадочна…
Внезапно останавливается, видит слугу, крадущегося по сцене. Приходит в неистовство, кричит, топает ногами:
- Прочь! Прочь!
Слуга в ужасе убегает.
Толстой, поглаживая брюхо, бодро:
- Ну-с, продолжим.
Хватает половник с тестом и засовывает его в рот Шаляпину.
Шаляпин:
- М-м-м-м-м
Постепенно все приходит в привычный ритм.
Толстой, шепотом:
- Небо Ватерлоо… Нет, Аустерлица… Звучит лучше… Значительно… Да.
Тесто:
- Шлеп!
Софья Андреевна:
- Блям!
Шаляпин:
- М-м-м-м-м

- Андрей смотрел в высокое небо Аустерлица...
- Шлеп!
- Блям!

- Андрей лежал и смотрел в голубое небо Аустерлица...
- Шлеп!
- Блям!
- М-м-м-м-м

Дверь отворяется. В проеме появляется поп. Некоторое время молча смотрит на происходящее. Лицо его багровеет. Внезапно, страшным голосом, нараспев произносит:
- Ана-а-а-фема!
Молча поворачивается и уходит, не прикрыв за собой двери. Лев Николаевич вздрагивает и замирает, как громом пораженный. Мадам Толстая, ничего не замечая и продолжая пританцовывать:
- Блям!
- Блям!
- Блям!

Шаляпин- Софье Андреевне:
- Да перестаньте уж наконец, не до вас теперь! Нашли время музицировать!
Толстой, начиная хныкать:
- Как назло… принесла нелегкая… Тогда еле выкрутился…
Шаляпин (лицо его напоминает хорька, высунувшегося из норы, послушать- что происходит вокруг):
- А что было в прошлый раз?
Софья Андреевна, интимно:
- Мой пузанчик библию для детей писал и сам картинки к ней пририсовывал. А этот застукал.
Шаляпин (разочарованно):
- Вот как…
Толстому:
- Ничего, ничего, Лев Николаевич. Все устроится. Вы же наша гордость. Буревестник.
Поет:
- А он, мятежный просит бури… Право слово- орел!
Толстой, с гордостью глядя на свои ноги:
- Я надеюсь, Федор Иванович, голубчик, это маленькое недоразумение останется между нами. А то, право слово, неудобно… Эти мещане, они не поймут… Слухи, всякие…
Шаляпин (оживленно потирая руки):
- Конечно, конечно, Лев Николаевич. Как можно!
Толстой, обеспокоено:
- Еще ложечку?
Засовывает половник так, что у Шаляпина изо рта торчит только самый кончик черешка.
- М-м-м-м
Шаляпин испуганно выпучивает глаза, перебирает ногами, падает на пол и начинает задыхаться.
Софья Андреевна, истошно:
- Прошка!
Входит слуга:
- Что угодно-с?
Толстой:
- Пошел вон! Скотина!
Слуга поворачивается, чтобы уйти. На протяжении всей сцены, по полу ползает Шаляпин, поочередно хватая за ноги то Софью Андреевну, то Льва Николаевича. Он хрипит и мычит одновременно. Интонации издаваемых им звуков чрезвычайно разнообразны- от просительных, до угрожающих. Толстой брезгливо отталкивает его ногой. Слуге:
- Хотя, вот что…
Слуга поворачивается услужливым лицом.
- Что уставился?! Вон!!!
Софья Андреевна и Толстой, хором:
- Пошел!!!
Толстой:
- Фу, в пот вогнал, проклятый... Что-то я хотел… Ах да! Вот, вот- полюбуйся. Пока он меня отвлекал…
Софья Андреевна:
- Это ты виноват. Я говорила- Прохора давно пора выгнать...
Толстой:
- Не может быть… Такая маленькая ложечка… Ну-ну, голубчик. Пошутили- и хватит. Мы начинаем волноваться, не надо так. Немедленно вставайте. Гм…
Шаляпин не отвечает. Вид у него загадочный и странный. Лицо- сизое. Изо рта торчит ручка половника. Толстой нагибается и вытаскивает его. Вытирает о поддевку и внимательно разглядывает:
- Как же так?
Половник исчезает в широкой сомовьей пасти Толстого, поросшей жесткой щетинистой бородой.
- М-м-м-м-м
Вытаскивает половник обратно:
- Вот видишь- ничего.
Засовывает обратно, опять вытаскивает:
- Да нет. Его где-то продуло. Ты помнишь, как он кашлял?
Софья Андреевна:
- До самой смерти не забуду! Я так испугалась!
Добавляет, кокетливо:
- Особенно, когда он стал хватать меня за ноги…
Толстой, нахмурясь:
- Расхвасталась… Ну, он и меня схватил. До сих пор икра чешется…
Опять засовывая половник в рот:
-М-м-м-м
Вытаскивает:
- И ничего.
Софья Андреевна, наблюдающая за манипуляциями Графа постепенно успокаивается, начинает улыбаться и пританцовывать:
- Ай- люли, ай- люли, ай- люли…


Неслышно входит поп:
- Ана-а-а-фема!
Толстой давится, падает и умирает. Софья Андреевна выбегает. Входит слуга. Попа он не видит.
- Наконец-то! Теперь Холосас весь мой. Сколько пожелаю- столько и выпью.
Подходит к шкафчику, достает бутыль и начинает жадно пить тягучую жидкость из горлышка. Поп:
- Ана-а-а-фема!

Занавес.