William &
В прозекторской напротив стояли стаканы и продавались сиамские близнецы. За копейки. Прозрачными оставались тюль и пара лакированных туфель, брошенных кое-как в угол, где еще совсем недавно можно было сидеть, разрезать страницы Азубки и сосать причудливый chupa-chups, доставленный тебе в качестве успокоительного почтовым служащим, из сарая которого теперь доносится слабый и такой омерзительный стук металлических кастаньет. Сам же конструктор, чьи протезы теперь ты таскаешь, отлично жонглирует сморщенными яйцами Уильяма Берроуза и орет во всю его пасть: «Джоан, выруби ёбаный телевизор, погаси этот ёбаный свет, отхуярь её наконец телефонными проводами, достань ружьё и найди уже, черт тебя поеби, эти высранные поэтические сборники; иначе – ты знаешь – я не заставлю себя долго ждать, приползу на четвереньках, вобью в твою сраную глотку гвоздь и вышвырну тебя к хуям на помойку вместе с твоими блядскими погремушками, вилками и расческами» В кабине лифта черным по белому: «Не поминай имя всуе» «Соединённые штаты, пожалуйста, дождитесь ответа оператора, наш беложопый специалист ответит вам в течение трех минут» Рации рации рации. Сухие фонтаны. Болотная площадь отлично просматривается. Сверху и снизу. Поэтому сегодня мы остаемся дома и за город не едем. Во избежание «Не делай меня несчастным. Мне и так нелегко» Все наши спальни кричат цветами