не знаю, правда, чей

На Тверской, где шумно и красиво,
Где стоит Центральный телеграф,
Выпив-то всего бутылку пива,
Я подвергся нарушенью прав.

Был двумя ментами с автоматом
Схвачен и посажен в воронок,
И хоть был ни чем не виноватым,
Доказать я ничего не смог.

Упирался, как меня тащили,
Грыз зубами клетку на окне,
Только ни один правозащитник
В этот час не вспомнил обо мне.

Был засунут в клетку, как в зверинец,
Я такой же, в общем, как и все –
Не чечен, не турок-месхетинец –
За меня не вступится ПАСЭ.

Много раз дубинкой был ударен,
Под слова угроз и хруст костей,
Но так как не крымский я татарин,
Не попал я в сводку новостей.

Истрепали по дороге нервы,
Поломали плечевую кость,
Что-то я не вижу Аллу Гербер –
Это ж натуральный Холокост.

Пожалей меня Елена Боннэр,
Пусть совсем не твой я контингент,
Но мне тоже очень, очень больно,
Когда бьет меня дубинкой мент.

Я избит, ограблен и обдурен,
След насилья ниже поясницы,
Где же ты священник Глеб Якунин?
Где же вы врачи, что без границы?

Я банальный русский алкоголик,
С каланчи высокой наплевал
На меня, мычащего от боли,
Знаменитый фонд «Мемориал».

Не баптист я, не пятидесятник,
Не иеговист, не иудей.
Я один из этих непонятных
Русских, всем мешающих людей.

От рожденья перед всеми грешен,
Не сектант, не гомосексуал,
Никогда «Эмнести Интернэшнл»
Обо мне вопрос не поднимал.

Ох, как трудно в обществе российском
Быть не представителем меньшинств
С паспортом с московскою пропиской,
Кто ж еще я, если не фашист?

Отняли последнюю заначку,
Напоследок выдали пинка.
Выйду за ворота и заплачу –
Как жизнь большинства ты не легка.