Премьер сказал, что если пацаны сыромятинска падирутса с пацанами кислодрищенска, то расея погрузится в хаос, раздробится на мА-а-а-асенькие такие кусочки – на тыщу штуков - вместо того, чтобы оставаться великай, комфортнай, благополучной страной, настока могучей, что все к ней прислухиваюца. Пацаны, слышавшие спичь, вернулись из кремеля на родину, в свои подъезды, где из подвалов воняет говном, от стен воняет мочой, вернулись в свой родной  комфорт, в свое заслуженное благополучие, вы скажете, что они стены и обоссали? – возможно, но уборщицу за две тыщи благополучия все равно не сыскать, так что ссы не ссы, все равно кто нибудь нассыт за тебя, и никто не уберет, даже «эта пьянь» («за что ей плотить,  она итак не убирается»), она уже отбыла в свой урюпинск, поспешила вернуться на свою историческую родину, у ней в семье как всегда горе, вот и собрала манатки, заняла на билет, и поехала горе пропивать, а ваще руку на серце  денег все равно нет плотить, все спиздили, а что еще не спиздили, то поставили в очередь, да и просто же западло плотить, когда можно спиздить.  В общем вернулись пацаны, выслушали также и от предков заслуженные похвалы за отличную учебу и примерный труд, пошли в подъезд, проветриться, поссать на стены, и подумать, что родина в них нуждается. Ее крепость, ее сила, ее сплоченность, комфорт и уверенность в завтрешнем  дне зависит от них. От того – будут ли они сыромятинских метелить, или останутся в подъезде. Из подъезда им все равно некуда, да и незачем, если сыромятинские тоже о родине задумались и остались в своих подъездах.

И стебаться тут не над чем, потому как не только по нашенски, пахристьянски, но и просто по человечески  - гопник это  в первую очередь – живое существо. Он же гопник, он же шариков, он же изделие власти, но он же – человек. Со своими чувствами и незамысловатыми представлениями о правде.  Он вырос в говне, он с детства нажрался унижений, он нашел опору в братстве себе подобных – выросших в говне, нажравшихся неправды с детства. Гопник это человек, у которого отняли детство тем, что давали вместо хлеба камень, а вместо рыбы – змею. Его благие хотения не реализованы, его дурные хотения – поощрены. С ним не произошло метанои, в его жизни не было двери в стене, места, куда тянуло бы непременно вернуться. Открыть, войти, и оказаться дома. Среди своих. У него есть ссаный подъезд и братство тех, перед кем не открываются никакие двери.

Но он – живой. Немногие, кстати, замечали, что Шариков – единственный положительный персонаж в повести. Преображённого  Преображенским Шарикова, он – Преображенский – как все ту же собаку, обучает все тем же условным рефлексам – условностям. Держать вилку, нож, пользоваться салфеткой. Он продолжает дрессировать  собаку. Он не подводит к метаное, к метаное своим скудным умом Шариков продирается сам сквозь преображенские рефлексы.  Шарикова окружает одно зло. Сама власть, в спешке задумавшая приблизить народ к себе, рассказать плебею в чем ее – власти – буржуинская тайна и последняя правда.., цепной пес власти Борменталь – унылое, рефлексирующее существо.., и «новая сила», использующая гопоту для давления на власть – идиотический Швондер. Шариков – единственное доброе, разумное существо; доброе и разумное тем естественным разумом, который приложен псу. Он даже пытается разобраться в сложностях политической обстановки, пытается сам сформулировать свою социальную концепцию. Побеждает в нем, в итоге, естество кошкодава. Не поддавшееся социализации ни по Преображенскому- Борменталю, ни по Ленину- Каутскому. Правды нет ни у тех, ни у других. Кошки – единственный понятный и доступный враг для Шарикова. Как жыды и чурки  для гопника – единственный понятный и во многом - доступный враг.  Зоологическая неприязнь – ничего более. Зоология – никакой идеологии.

Но между нами говоря – зоология не порицаема. Гопник не любит жыдов и чурок только потому что не любит. Попытка его объяснить свою нелюбовь почти ничего не объясняет. Враг кормится на моей территории. Зоологическая конкуренция. Ничего порочного тут нет. Шарику не нравятся кошки, кошкам не нравится Шарик. Шарик не может внятно объяснить свою нелюбовь к кошкам. Он пытается объяснить поведением. Они ловчее, они разнюхают и стащат кусок из помойки раньше, чем его найдет и слопает Шарик. Они – конкуренты на этой помойке.

По сути это – норма. Это нисколько не ущерб, это просто неявленная метаноя. Безблагодатность. Красно-белая расцветка не нравится красно-синей. Борьба за самок, опять же – ничего более. Самцы в нашей стае не только выглядят красившее, но и покрепше будут. И в хакее разборчивей. Одни преимущества, короче.

Но презрение гопников – тоже по сути – гопничество.  Мне как-то друг в заре моладасти сказал: «не обольщайся, мы точно такие же гопники».  Гопник это состояние ума, а не его отсутствие. Не быть гопником это найти свою дверь в стене, обрести метаною, ибо в противном случае линия поведения не изменится нисколько при изменении социального статуса. Воинтеллигентненый  гопник носит в кармане мелескина, прется в венскую оперу и меряется айку, а дворовый носит красно-синий шарф, меряется пиписками и ходит на стадион. И никакой ровно разницы. Одни мотивы, одна линия поведения. И дворовый гопник вовсе не видит перед собой интеллигента, он видит точно такого же гопника, узнает в нем своего. Не потому что он так хочет, а потому что более чуткий, и не обманывается очками на носу очкарика. Конкурент на территории.  Замаскировался под умного. Интеллигенция, так называемая, показала дворовым гопникам, что раз бескорыстно она к звездам не рвется, раз за правду не борется, раз вся сквозь продажная, значит – точно такая же гопота. И не за что ее  уважать. - Вапще.

Прикол в том, что гопники в кремеле чаще заключают подобие союза с с гопниками мелескиновыми, и только когда припрет, начинает преобразовывать Шарика в «человека». Только всегда с опозданием. Шарик во все времена остается существом более чутким чем все борментали вместе взятые. – Кошкодавом.