А должно быть жалко? Я как-то всегда испытывала скорее тайную неприязнь к церковному образу Иисуса и восхищение, даже влюбленность - к тому, который вырисовывается из евангелий. Там он страстный, резкий, эмоциональный, властный, тот, на кого устремляются все взгляды, от кого все охреневают, кого либо отчаянно любят, либо боятся и хотят избавиться. За таким хочется идти в бой, или не в бой, в общем, куда позовет, туда и идти. Но жалеть как-то странно даже.

+

Больнее всего ведь предательство своих, тех, ради кого всё и затевалось. "Царство среди вас есть", только среди вас, вы же так хотели стать владыками вечности, я так хотел, чтобы вы ими стали, чтобы вспомнили о своем царском достоинстве и не забывали о нём, никогда. Чтобы вечность жила в царски-каменной улыбке тех владык, чьё Царство - вечно и неразрушимо именно здесь и сейчас, среди тлена и пыли, среди вечного разрушения и уничтожения всего, что доступно взору и всего, что ему недоступно.

Ради этого весь абсурд короткого, тесного пути к вечности, абсурд проповеди зрячего - слепым, когда и сказать-то особо нечего, потому что знаешь - тебя не услышат. А услышав - не поймут, разве что сердце чуть встрепенётся, чтобы снова затихнуть в удушающей петле времени, в тине дней.
Только на тех, с кем есть сердечная близость, и можно рассчитывать, только в их руки и можно отдать знамя Царства, только они и могут бережно принять это знамя, нести его, передавая из рук в руки. Нести вперед, на ту дальнюю гору, с которой Царство и будет провозглашено - для всего мира.

Но вот друзья, в которых вложил все мечты, все силы, всю жизнь, убегают, оставив знамя Царства валяться под ногами врагов в злой дорожной пыли.
Остается только с горечью констатировать гибель своей мечты: "Царство мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство мое, то служители мои подвизались бы за меня, чтобы я не был предан Иудеям; но ныне Царство мое не отсюда". Надежда на тех, в ком только и могла осуществиться мечта о земном Царстве Отца, оказалась разрушена в одно мгновение их животным страхом, оказавшимся сильнее их любви к истине, сильнее их любви к тому, кто для них являет собой истину. Для них являет - собой - зримый образ возможности - их, их возможности - здесь и сейчас быть владыками всего видимого и невидимого, владыками времени и владыками вечности.

Не враги, друзья дали ему в пищу желчь, и в жажде его напоили его уксусом, растоптав его мечту, их общую мечту.
И Тот, Кто просил его пожертвовать собой ради друзей, оставил его умирать без Своей поддержки, которую он ощущал каждое мгновение своей короткой жизни. Умирать, не зная, почему больше нет этой поддержки, не зная, в чем же был смысл всего этого. Умирать в одиночку, без надежды, лишенного единственной мечты, с одной лишь упрямой верой в то, что смысл во всём всё-таки был.

Не надо , думаю, путать этого шоколадного исусика(с) с церковным. Бо церковных Иисусов, Исусов, Иешуа, исусиков и т.п. не счесть, бо богата традиция)).
Этот, описанный вами - всего лишь один из них, плод средневековых манипуляций с целью достигнуть максимальной власти над людишками, что на время и удалось...
А эти все комплексы: ну известно же, что блажен, кто выбирает то, за что себя не осуждает. Чё там гвозди? Загляделся на буфера- стало быть эти мешочки с жиром для тебя важнее , чем их носитель, что естественно, но не нормально. Вот и весь "гвоздь", которым ты образ Того ( а не Его Самого, канешна) в себе слегка каверкаешь.