С нами ездил один поэт, Адам Пуслоич- человек с удивительной внешностью, с огромными карими глазами, грустными такими, большим орлиным носом и длинными седыми волосами, как с картинки. Помню, мы проезжали мимо футбольной площадки, там играли дети, услышав звук транспорта, они обернулись и посмотрели внимательно на автобус. И Адам в тот момент облегчено и радостно, таким очень добрым голосом произнес:"Наши!" И я тоже почему-то ужасно обрадовалась, что это наконец-то - "наши". Мы приехали в Ораховац. 

После церкви нас повели вниз по улице, где все дома были разрушены. По ней патрулировали два молоденьких солдата. И  там была огромная собака, шарпланинец, кажется, очень старая, с глазами,  более грустными, чем у Адама. Я подумала, где-же ее хозяева, наверно, это были те сербы, от чьих уничтоженных домов остались одни скелеты. Мне было до слез ее жалко. А  на лавке перед единственным несгоревшим домом сидели две женщины лет 55. Они смотрелись очень странной деталью на фоне всего этого кладбища. Одна из них плакала, рассказывая, что все ее родственники уехали, сына ранили и он остался инвалидом, и еще что-то бормотала, показывая на уходящую вниз улицу. Одна журналистка ее спросила:"Где вы видите свое будущее?". Она как-то странно посмотрела, будто непонимая вопроса, и ответила: "Конечно, в Сербии". И тихо заплакала снова. Мне все это казалось настоящим концом света.

Адам, видимо, думал примерно то ж самое. Он беззвучно шевелил губами, тряся головой, и  искал в развалинах  для себя какую-то реликвию. Нашел грязную детскую заколку и  черепок, видимо, бывший посудой. И пошла дальше вниз, прошла шагов 30, и мне кто-то крикнул:"Дальше нельзя!". Тогда и я заметила поднимавшийся впереди минарет. Сербская территория кончилась.

   Что было дальше.

   Потом мы свернули на перпендикулярную улицу. Уже темнело. И было очень тихо. Я не знаю, может, в тот момент у местных жителей была сиеста, или все они сбежались на площадь, на которой стоял наш автобус, но на тех трех улицах, по которым мы шли, никого не было. Действительно, было ощущение, что мы идем по кладбищу, или как будто мы пришли в дом, где кто-то только что умер. Потому что повсюду были признаки жизни: дома, занавески на окнах, магазины, даже кафе (я заглянула через стекло – все стояло на месте, даже бутылки в баре), а самой жизни не было. Еще это было похоже на город, разрушенный когда-то стихией, с той лишь разницей, что в данном случае разрушившая город стихия находилась на соседней улице.

   Потом мы набрели на еще одну группу женщин. Они стали угощать нас пасхальными яйцами. Это были необыкновенные яйца, очень тонко и изящно расписанные, выкрашенные луком, а на этом фоне рисовался орнамент, каждый раз особенный, были даже яйца с какими-то пословицами. Потом мне объяснили, что все это делается воском, но в первый раз они меня так поразили, я их рассматривала и все не могла понять, каким образом можно было сотворить такую прелесть. Мне было жалко их ломать, и я сложила их в сумку. Мне тогда казалось удивительным, что во всем этом безобразии, у людей, настолько униженных и покинутых, еще сохраняется вера. То есть, видимо, наоборот, как раз очень понятно. Только вера эта казалась особенной, такой искренней. И вообще все это было как-то необыкновенно по-христиански.

   Мы подошли к одной женщине, Адам сказал, указывая на меня: «Это русская». Женщина улыбнулась, обняла меня и дала мне яйцо, а Адам продолжил: «Русские всегда нам помогали. Вот и сейчас помогут. Русские – наши братья». Это было так трогательно… Знаете, я не отношусь к тем, кто любит людей, скорее наоборот, мне очень редко бывает их жалко, мне кажется, что они сами всегда во всем виноваты. А тогда мне, наверно, первый раз в жизни было так жалко людей. 

   Ну а потом мы вернулись на площадь перед церковью, где стоял наш автобус. Там было много народу. Местные жители радовались этому автобусу, нас встречали очень тепло и гостеприимно. Я сидела у развалин, курила и смотрела, как незнакомые друг другу люди обнимаются, смеются, о чем-то разговаривают, и не понимала, почему они такие веселые. Они, видимо, думали, что уже победили своего главного врага. Ну а я подумала, что если они так думают, то, значит, действительно, победили.

   Мы сели в автобус и поехали по изогнутым, идущим вверх улицам. Опять проехали мимо футбольной площадки. Мальчики опять нам радостно помахали. Автобус уже выехал из города, мы ехали мимо каких-то огородов, я смотрела в окно, и увидела девочку. Она стояла вплотную к автобусу, подняв голову вверх. На ней было голубое платье в горошек.  Две светлые косички, и большие голубые глаза. Она открыла рот и держала в нем палец, и провожала нас взглядом. Мне так не хотелось оттуда уезжать. И еще эта девочка… Ее тоже было жалко. Я подумала, какой будет ее жизнь лет через 10? Может быть, у нее будет совершенно нормальная, обычная человеческая жизнь. Но уже точно не здесь. Уже в каком-нибудь другом месте.

  Следующим пунктом была Велика Хоча.