Психологи давно установили парадоксальный факт: красивыми, как правило, признаются люди с самыми средними чертами лица (а вовсе не с самыми исключительными). То же самое верно и в отношении обаяния.

 

Умная женщина не бывает обаятельной, даже если она ослепительна красива. Она может быть яркой, зажигательной, привлекательной, сексуальной, аристократичной, сводящей с ума. Но не в ней нет тайны. Она читабельна. Логику её действий, высказываний и помыслов можно просчитать. С другой стороны, обаятельная женщина не может быть полной дурой. Умение очаровывать требует известной софистичности ума, но ни в коем случае не чрезмерной. Ибо чаровство рассыпается от прикосновения скептицизма.

 

Экстравертная женщина может быть яркой, сексуальной, желанной, соблазнительной, привлекающей к себе массу внимания, но в ней, опять же, маловато загадочности. Будучи погружена во внешний мир, она чувствительна к исходящим из него импульсам. Её поведение реактивно по отношению к социальной среде. Но обаяние – это нечто идущее изнутри. Оно строится из пестуемого кусочка себя. А экстраверту несвойственно себя пестовать. С другой стороны, интровертность тоже вредна, потому что внутренний мир так и остаётся внутри, окружающим сложно до него докопаться. Тайн дофига, но они так хорошо спрятаны, что люди вокруг даже не подозревают об их существовании. У обаятельной женщины не так. Как тщательно выверенной полоской наготы, она приманивает мужчин кусочком своей тайны.

 

Холеричная женщина не может быть обаятельной. Она может быть забавной, скандальной, яркой, сногсшибательной, зажигательной, сводящей с ума. Ей очень прикольно сопереживать, это острое и смачное эмоциональное ощущение. В способности привлечь к себе эмпатию, заставить мужчину вживаться в её мысли и чувства, она не имеет равных. Но это несовместимо с обаянием. Потому что обаяние предполагает уважительную дистанцию между обольщённым и обольстителем, восхищение СО СТОРОНЫ, а отнюдь не поспешную эмоциональную конъюгацию. Также обаяние предполагает мягкость нрава. Холеричность же всегда агрессивна. Наконец, она слишком эксплицитна, душевные тайны вываливаются наружу, как кишки из вспоротого брюха, даже на фоне интроверсии. С другой стороны, флегматичность скучна, она не вводит обольщаемого в должный тонус. Флегматичная женщина может быть душевной, симпатичной, желанной, зазывной. Но не обаятельной в собственном смысле этого слова.

 

Всё то же самое верно, разумеется, и с точки зрения дам. Наиболее обаятелен самый средний мужчина, не слишком глупый и не слишком умный, не слишком замкнутый и не слишком социабельный, не слишком порывистый и не слишком кроткий.

 

Влюблённость – это то как мы именуем результат обаяния. Наивно мы пытаемся искать в популярных женщинах или популярных мужчинах какие-то особенные, исключительные черты, в силу которых «все» сходят по ним с ума. И страшно удивляемся не находя ничего особенного, а ровно наоборот, сплошь заурядное.

 

Очевидным образом это всеобщее помешательство деструктивно. Оно не может служить фундаментом ни для моногамных, ни для полигамных отношений. Ситуация в которой «все» страдают по одним и тем же «любимчикам» создаёт в социуме дисгармонию и фрустрацию. Моногамные отношения строятся между людьми которые «подходят друг другу»: в каких-то случаях по принципу одинаковости, в других, наоборот, по принципу взаимодополняемости. Но в силу обоих этих принципов «средние» люди подходят для «средних» же и больше ни для кого. А «крайние», наоборот, для других «крайних». Полигамность же исходит из того что полнота чувств постигается только в их разнообразии. Самый обаятельный партнёр даёт меньше чем несколько менее обаятельных.

 

В этом месте начинается область тотальной лжи и тотального замалчивания. Любые «романтические» чувства (т. е. не завязанные на механический секс или расчёт) именуются почему-то «влюблённостью», хотя по факту это лишь узкая разновидность романтического чувства, занимающая много места в любовной литературе, но практически никакого места в жизни. Помимо обаяния существуют десятки других источников эротической привлекательности (ровно столько сколько существует разных психологических типажей). Однако ни сами эти источники, ни чувства которые они пробуждают не имеют наименований в нашем языке, а следовательно понятийной основы в наших мыслях. Разнообразие наших романтических переживаний мы подгоняем под самое среднее, самое заурядное из всех возможных, под их воображаемый геометрический центр, равноудалённый от всего того, в чём состоит настоящая прелесть жизни, как моногамной, так и полигамной.

 

Смешно на этом фоне слушать что о любви, мол, всё сказано, написано и исчерпано. Да, о геометрическом центре, об обаянии и влюблённости, изъявлено всё и тысячу раз. Об остальном же - почти ничего, даже слов не придумано чтобы говорить. Так что всё лучшее у лириков ещё впереди.