Немного неформатной поэзии
Сергей Львович Николаев — крупный специалист по древним и славянским языкам, а также специалист по бабочкам средней полосы России (в его честь названо несколько открытых им видов моли, если я ничего не путаю).

Как-то много лет назад я пришел в один "академический сквот" в центре Москвы и нарыл на книжной полке несколько машинописных листков, перепечатанных Людмилой Бредихиной (тогда женой Николаева, а нынче женой Олега Кулика). На листах была поэма С.Л.Николаева "Фашистский туалет" с лирическими отступлениями. Ниже привожу текст (который я тогда же перепечатал). Лирические отступления были опубликованы в журнале "Даугава", поэма полностью нигде не публиковалась.

В общем, в память о том времени.


Сергей Николаев

РАССКАЗ ВЕТЕРАНА
Героический эпос из 11 глав


Глава 1. Без названия

Вот фашистский туалет,
В нем провел я восемь лет.
Это — двери туалета,
в них вы видите предмета.
Немцы шли туда гурьбой,
подготавливаясь в бой.
Но найдут на них узды
наши красные звезды!


Глава 2. Автобиография.

Я с измальства был очень робок:
боялся спичечных коробок,
Дрожа, я закрывал ушей,
когда слыхал ночных мышей.
Не трогал пальцем я и вошь,
когда она ползла под кож.
Но слышал я про диалоги
враждебных двух идеологий.
Я стать марксистом норовил,
я книгу Ленина купил.
Став здоровей душой и телом,
за правду мог сражаться смело,
но с юга тут нагрянул враг.
я скрылся с книгою в овраг,
но враг его огорождал
и туалетом называл.


Глава 3. Обстановка.

Но вы, потомки, знать должны,
как те условия сложны.
Враг металлами сверкал
и родную власть свергал.
А колхозных всех коров
загонял он утром в ров,
несмотря на грязи ил
молоко из них доил.
А жену мою тот враг
не пустил со мной в овраг.
Ей ребенка сделал он
и назвал Пигмалион.


Глава 4. Действия.

В черной бездне туалета
я весну провел и лето.
Как на свет я выходил,
сразу немцам я вредил.
Я не знал покоя-сна,
находясь среди говна.
Я его перебирал
и в него отраву клал.
Клал я Горького рассказ
на фашистский унитаз.
Как фашист его читал,
коммунистом сразу стал.
Часть врагов перерождалась
и со мной, стыдясь, браталась.


Глава 5. Известие.

Вот фашистский генерал
к партизанам в плен попал.
Он ходил с ногой босой
и питался колбасой.
И, лишившись сна и сил,
он допроса попросил.
Вот, — сказал он, — есть овраг,
туалет там скрыт во мрак.
Там страдает за народ
ваш советский патриот.


Глава 6. Встреча.

Ночь темна и темен лес
Я услышал гул небес.
Я глаза свои открыл —
и услышал шелест крыл.
Весь сверкающий, в огне,
партизан явился мне.
Отдавая гордо честь,
мне передает он весть.
— Вот приемник позывной,
Эхо партии родной. —
Речь такую говорит,
а во лбу звезда горит.
Ночь темна и темен лес,
партизан в лесу исчез.
След остался профилей
трех вождей среди елей.


Глава 7. Освобождение.

Год прошел, прошел другой.
Я в говне лежал нагой.
Планы немцев примечал,
Морзе азбукой стучал.
Изо всех стараясь сил,
жизнь фашистов я косил.
Вот последний из врага
убежал из оврага.
Весь одетый в наш мундир
шел советский командир.
Потекли по мне рекой
Слезы радости такой.
Стал я землю нашу мать
безудержно обнимать.
На оврага влез я вал,
землю я поцеловал.


Глава 8. Представитель.

Командир мне руку жал,
представитель приезжал.
Попросил он подождя,
книгу Ленина-вождя.
Вот, — сказал я, — здесь она,
бриллиант среди говна.
Представитель гневен стал,
пистолет рукой достал.
— Не должны лежать вожди
испражнений посрежди!
Вы фашистов был наймит,
вас общественность клеймит.


Глава 9. Новый метод.

Вот живет в селе одном
прогрессивный агроном.
Агроном идейно рос,
задавал себе вопрос:
— Мир материи един,
чем же нам кормить скотин?
Ставит он эксперимент:
дать скотинам экскремент.
Калорийность высока
у говна и кизяка.
Капитала мир с тоской
ждет возможности такой.
Он не знает, что в говне
благоденствие в стране.
Вот Верховный наш Совет
агроному шлет привет:
— Метод ваш хотя и прост,
но скота ускорит рост.
Ваши действия верны.
Вам спасибо от страны.


Глава 10. Наказание.

Ждал я месяц, ждал я год,
от плохих страдал погод.
В двери выйти я не смог,
на двери висел замок.
Первый раз за восемь лет
открывался туалет.
Входит доблестный отряд
и сурово говорят:
— Ваш дитя Пигмалион
тунеядец и шпион.
Вы на то осуждены,
чтоб трудится для страны.
Каждый день должна она
получать от вас говна.
Вот лопата вам и лом,
поработай-ка кайлом.
Чтоб всегда, из года в год,
возрастал советский скот.


Глава 11. Герой.

Как в реке течет вода,
проходили так года.
Рано утром, только встав,
я говна грузил состав.
Начался от грязи зуд,
но в Москву меня везут.
Хоть на мне одежды нет,
приглашают в кабинет.
Он огромен и тенист.
Вот приходит комунист.
Лично орден мне вручал,
со слезою речь начал:
«Все в пример давно берут
честный ваш ударный труд.
Стала наша вся страна
изобилием говна.
Все, кто трудится, помет
по потребности возьмет.
Кто не верит в наш идей,
тот, наверно, иудей,
власти нашей лютый враг,
мы запрем его в овраг.
Он коварен и хитер:
он говно с себя отер.
Вы ж не третий, не второй:
первый вы у нас герой!»

1975—1977



ЛИРИЧЕСКИЕ ОТСТУПЛЕНИЯ.
Цикл “ВСЮДУ ЖИЗНЬ”


Осень.

Шел в одежде комсомольской
по дороге парень скользкой.
Он горбатый и хромой,
косорылый и немой.
Он в кармане нес печать
недочеты отмечать.
Тихо осень наступала,
парня дождиком купала,
но шагал он напрямик,
сильный, мудрый большевик.
Хлеб не ел, не пил он чая,
недочеты отмечая.
Все отметил до одна —
пусть гордится им страна.

1976


Зима.

Белый снег на мостовой.
В поле – воин рядовой.
Был он молод и могуч,
раскаленный пил сургуч,
пальцем стену пробивал,
за рабочих воевал.
Лбом он бился об косяк,
чтобы выучить присяг,
но не мог, ебена мать,
он присягу понимать.
Кочергой собак гонял,
но присягу не понял.
Покидает воин полк.
Ветер веет, воет волк.
Вьюгой тело замело.
душу тело отдалó.

1976


Весна (Ода пролетарию).

Он не ходит на Памир,
не бывает около.
Парень строит новый мир
у метро у Сокола.
У него одно яйцо
между ног болтается
и открытое лицо,
словно у китаеца.
Он идет в руке с доской,
член яйчейки заводской.
Не гордится член иным,
как великим Лениным.
Я в резине старых бот
и в стеклянной таре я
вижу след земных работ
члена-пролетария.
Не гордится член умом,
но январским пленумом.
Он шагает по стране,
чтобы лучше стало мне.

1977


Лето.

Сколько лет уже прошло!
Вот любимое село.
Вот родимая изба
у последнего столба.
Входит в комнаты Иван,
видит стол, буфет, диван.
Он садится на скамью,
вспоминает про семью.
Говорит Иван сестре:
— Что расскажешь о Петре?
— Зимней ночью до утра
волк Петром питался.
— Что осталось от Петра?
— Партбилет остался.
— Помнишь Вареньку? у ней
дети были всех умней,
и сама умна была,
только жаль — сомнамбула.
— Ночью влезла на карниз,
на избу Воронина,
и с него упала вниз,
там и похоронена.
Васька наш с ножом ходил,
чтобы заколоться.
В сердце нож себе всадил
около колодца.
Вот погасли фонари.
Подошел Иван к двери.
Тут горючая слеза
накатилась на глаза.
Постоял на ветерке
и воды напился,
и направился к реке,
в ней и утопился.
———————
Или веселее:
и направился к снохе,
с ней совокупился.

1977


Герой

На войне Воронин рядом
Оказался со снарядом.
Взрыв раздался, враг бежит,
на земле герой лежит.
Часть важнейшая от тела
за дорогу улетела,
и среди лесных полос
в тыл Воронин уполоз.
Затруднительно калеке
перейти большие реки,
но бежал герой бегом,
чтоб сражаться со врагом.
Вот на поле гвозди ржавы:
то следы врагов державы,
а врагов он убивал
непременно наповал.
Был он росту небольшого,
одевался он дешёво,
и на кухне много лет
вешал Ленина портрет.
Как-то раз, проснувшись рано,
он водý пустил из крана,
чтоб увидеть средь воды
потаенные следы.
И, как водится, привычно
на портрет взглянул он лично,
но в глазах увидел мрак:
понял он, что Ленин враг.
Вся ушла из тела сила,
слабость ноги подкосила.
На конфорке чайник кип,
под столом Воронин гиб.
Так осеннею порой
богатырь погиб,
герой.

1980


Всюду жизнь.

Всюду жизнь, куда ни гляну.
Воздух легок и душист,
Вот выходит на поляну
ку-клукс-клановец фашист.
Посыпает он отравой
наши нивы и поля
и несет в руке кровавой
шкуру Рекса кобеля.
И, увидивши бандита,
прикрывая срам листом,
диссиденты шли сердито
под калиновым мостом.
Взявшись за руки, читали
запрещенные стихи
и, рыдая, подбирали
кобелевы потрохи.

1982


Чувство к родине.

Иванов страдал запором,
но на рожу был красив.
Песню пел он под забором,
где-то выпив, закусив.
Перед ним леса густые,
за спиной земля горит.
Он спасенье для России,
он дорогу ей торит.
А над ним в небесной сини
тучки плыли за Урал,
далеко на Украине
мирный атом догорал,
речка ниву огибала
в зеленеющих лозáх.
Так Россия погибала
у Европы на глазах.

1986


Мирный атом.

Как стрела в великой спешке,
под планеты тяжкий стон
бомбу парень вез в тележке
в триста восемь мегатонн.
Заявил о том в партком он,
не ложится он в кровать.
Он идет на Гринем-Коммон
мир народам даровать.
Он не шел себя прославить:
бомбу вез он меж дубрав
нашу, мирную, поставить,
их, военные, убрав.
Этих дум великих полон
и во сне и наяву,
не заметил, как пришел он
поздно вечером в Москву.
Темен Кремль над водою,
звезд его неярок свет.
Надо новою звездою
озарить страну совет.
Враг ликует: темнота там!
Я погибнуть не боюс.
Пусть осветит мирный атом
нашу родину — Союз.
Поднимусь я, словно знамя
наших помыслов святых,
идеалов наших пламя
мрачный мир увидит их!
Ночью, тихо, словно вор он
проходил среди мостов,
чтоб не видел даже ворон,
что проделать он готов.
Пальцем твердо и неробко
им нажата бомбы кнопка.
Испарился меж стволов
парень Леха Соколов.

1984


Последняя весна.

Видя родину в упадку,
чуя тленья смрадны кал,
нес Дроздов с собой лопатку,
корни родины искал.
Проклял он друзей, знакомых,
попадал не раз в тюрьму,
но нигде корней искомых
не пришлось найти ему.
Рядом волки, подвывая,
кувыркались на траве,
и досада роковая
нарастала в голове.
Он с лопатою по свету
зря безумно шел вперед.
Что посеют в землю эту —
стеблем к низу прорастет,
что нам кажется кустами —
это корни тех кустов,
что кустятся под ногами,
понял в ужасе Дроздов.
Нет надежды, что и внуки
их на место повернут . . .
Зарыдал Дроздов от муки
через несколько минут,
и, одетые в исподне,
над Дроздовым распрострясь,
с неба ангелы господни
с ревом шлепалися в грязь.
Ночь сидел он под сосною,
аромат вдыхал садов,
а наутро той весною
к праотцам ушел Дроздов.

январь 1988



__________________________________

Также мне известна еще парочка Сережиных стихов, относящихся к лингвистическому фольклору.


Эпитафия Федоту Филину

Ты науки паразит,
От тебя говном разит.
Как начнут тебя кончать,
Станешь плакать и кричать:
"Ой, куда меня везут!"
А везут тебя на суд.
Станешь Бога умолять,
Чтобы ты издохла, блядь.
Чтоб собаки на суде
ОтгрызлИ твое муде,
Схоронили чтоб тебя
Во помойной яме,
И могила чтоб твоя
поросла хуями!


На радостях по поводу завершения их совместной с С.А.Старостиным работы о двух классах и.-е. глаголов

Над рекой раздался свист --
Это тонет Бенвенист.
На глазах всего народа
Курилович лезет в воду.
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .

(Теория о двух классах кстати, видимо, ошибочна в своей санскритской части, а параллели между балто-славянским и греческим, наверное, верны, но нуждаются в уточнении.)


UPD. Сидя в кавказских экспедициях, Николаев и покойный теперь С.А.Старостин перевели "Фашисткий туалет" на один или два северно-кавказских языка. Кажется, перевод нигде не был зафиксирован, но Старостин вплоть до последнего времени любил цитировать по несколько строчек.