Флешмоб: девяносто третий год
Получила от jewgeniusz@lj задание рассказать про то, как я
провела 93-й год (это очередная игра: все называют друг другу
случайные даты, и тогда можно про них что-нибудь написать).
Боюсь, длинновато получится; так что оно под катом и не
факт, что целиком.



Новый год меня всегда настораживал необходимостью празднования.
Девяносто третий в этом смысле был особенно ужасен, потому что
месяца за два до того я переехала в Голландию, не зная ни голландского,
ни даже толком английского, и практически никого в Голландии,
естественно, тоже не зная. Марат был в Штатах, мы долго воевали
с чиновниками за выдачу ему голландской визы и в конце декабря таки
победили - с большой помощью моего доброго научного руководителя; но
приехать он должен был только числа десятого января.

К счастью, меня в каком-то смысле взял под свое покровительство
один из старших аспирантов по имени Йерун ван Бейле (Йерун это
голландский Иероним. Босха, например, фамильярно называют Йерун Бос).
Говорить по-голландски я, наверное, наполовину научилась у него.
И новый год тоже встречала у Йеруна в деревне Катвейк, на море,
километрах в семи от Лейдена, на одиннадцатом этаже одной из
немногих местных многоэтажек.

Это было совершенно шикарное зрелище - в первый раз увидела в таком
количестве фейерверки, к тому же над морем. В Голландии с двенадцати
до часу стрельба хуже теперешней московской; в час начинают ездить
многочисленные скорые помощи. Впрочем, с тех пор все могло измениться;
а мне тогда жутко понравилось, потому что процесс я наблюдала свысока.

Только возвращаться домой в пять утра на велосипеде в облаках гари
было тяжело - часа два не могла отдышаться.

Через несколько дней поехала на первую в жизни конференцию.
В университете Уорик (Warwick), расположенном на пустом месте; а жили
мы в соседнем городе Ковентри (где леди Годива). Поразилась,
насколько в Ковентри ничего не осталось от старого города;
жутковатое ощущение. Познакомилась с известным многим читателям
Майлзом Ридом; пыталась приставать к нему на математические
темы - мне говорили, что свои задачи надо обсуждать со старшими
товарищами. Задачей на тот момент считалось обобщить некоторые
новейшие изыскания математиков Э. и Л.; но Майлз Рид только
покачал головой и сказал: "You know, they are smart people".
В чем, собственно, эти изыскания состояли, поняла толком лишь
недавно, случайно вернувшись к вопросу по совсем другому поводу.
Но с тех пор их и без меня обобщили, да так, что мало не покажется.
Зато М.Р. с воодушевлением рассуждал о Солженицыне и тому подобном.

Обратный самолет попал в зверский шторм и два с лишним часа не
мог сесть в Амстердаме. Марат, по какому-то недоразумению полдня
дожидавшийся меня в аэропорту, чуть не сошел с ума. После чего
мы оба чуть не сошли с ума от радости (ура! целый месяц! первый
раз в жизни!). Соседки по общежитию щелкали зубами, но в общем-то
могло бы быть и хуже.

Когда Марат уехал обратно в Штаты, тоска вернулась с новыми
силами, тем более что американцы визы мне не давали несмотря
ни на какие мои ухищрения. В пароксизме отчаяния повесила
на стене некоего "Международного центра" (там селили приехавших
ненадолго, учили голландскому и еще что-то делали) записку
по-русски: "Дорогие соотечественники! Умираю с тоски. Позвоните,
пожалуйста." И телефон. Как ни странно, позвонило несколько
весьма симпатичных людей, с которыми мы какое-то время общались.
Потом кто-то из них уехал, а кто-то на меня за что-то разозлился.
Контакт потерялся быстро; а жаль. Если кто вдруг знаком
с гидробиологом Сашей Анцулевичем, передайте привет.

Допишу трактат на следующей неделе - занудно как-то получается,
наверное, надо идти спать.