Бойцовый кот Мурз

У немцев в армии старики и дети, закончим войну к Рождеству...
...В начале осени, когда в Америке еще полагали, что война вот-вот будет закончена, мы в штабе Брэдли видели, что наш успех висит на волоске. Широкая публика, разумеется, ничего не знала о честолюбивых планах Гитлера. Не знала она и того, что из-за недостатка снабжения стремительность была нами потеряна, и того, что в ноябре и начале декабря, во время атак против Западного вала, наши людские потери были огромны, а моральное состояние резко ухудшилось.

Так, две превосходные дивизии были буквально разгромлены одна за другой в ряде атак в лесу южнее Аахена. Одну за другой их пришлось снять с фронта, поредевшими и деморализованными. «Сделки у Западного вала» (обмен полноценных молодых американцев на немецких инвалидов) уже начали приносить дивиденды немцам.

Людям, не побывавшим хотя бы близко от фронта, трудно понять, как действует долгое пребывание в боях даже на самых организованных, самых закаленных и опытных бойцов. Я помню, что делалось после боев в Хуртгенском лесу с молодыми командирами [320] батальонов — кадровыми офицерами, не достигшими и тридцати лет и побывавшими на Средиземноморском фронте.

Командиры батальонов не дерутся на передовой; обычно они командуют своими ротами по телефону, с командных пунктов, укрытых в блиндажах. Если это хорошие командиры, солдаты ценят их, раскладывают костры, чтобы согреть их, заботятся о том, чтобы у них было сухое место для спанья и вдоволь горячей еды и кофе. Кофе у них крепкий и еда вкусная, потому что сержанты добывают им продовольствие, и лучшие повара готовят на них. Правда, в период боев командир батальона работает двадцать четыре часа в сутки без выходных дней, но у него есть штаб — помощники, готовое сменить его у телефона или у карты, когда ему вздумается поспать. Таким образом, он не испытывает физических лишений рядового солдата — не ест холодной пищи, не спит в холодной грязи,— а только психическое напряжение. И все же, возвращаясь из Хуртгенского леса, молодые командиры батальонов — те, чьих командных пунктов не разрушил заградительный огонь, — были самыми настоящими кандидатами в сумасшедший дом.

Из штаба 12-й армейской группы мы иногда ездили на передний край на розыски знакомых, товарищей по академии. Мы привозили их к себе, устраивали им теплую ванну и накачивали их спиртным. Мы выпытывали у них, как они себя чувствуют на передовой. Один из них сказал:

— Да сначала ничего, а потом солдаты устают так, что если у них на дороге лежит убитый солдат из их же части, им уже лень ногу поднять, так и шагают по его лицу, — не все ли, мол, равно!

Четыре ночи подряд этому командиру батальона пришлось посылать в дозор молодых лейтенантов, только что из Америки, зная, что они будут убиты. Они и были убиты.

Он сказал:

— Я больше не могу. Пусть делают, что хотят.

Большинство молодых командиров вообще ничего не говорили; они сидели у стола или на койке и смотрели на вас прямо, немигающим взглядом, и лица их не выражали ничего, кроме полнейшей апатии. Я как сейчас вижу их глаза. Вижу полевые госпитали и холодные палатки, и трупы возле палаток-операционных. Проезжаешь мимо них утром, по пути на передний край, и видишь на земле два-три трупа. К вечеру едешь обратно — а там их уже тридцать — сорок. Службе погребения не хватает работников, а разведывательный отдел штаба так занят опросом пленных, что не может отпустить их для захоронения мертвых...

http://militera.lib.ru/memo/usa/ingersoll/09.html

Ах эти кровавые русские генералы, завалившие немцев мясом в 42-м. Ах! Ох! Ухъ!